Опиумная война - Куанг Ребекка. Страница 88

— Алтан собирается сжечь Никан. Я не хочу нести за это ответственность.

— Сжечь Никан? — повторила Рин. — Но как…

— Твой командир сошел с ума, — отрезал Чахан. — Это все, что тебе нужно знать. А знаешь, что хуже всего? Мне кажется, он задумал это с самого начала. Я был слеп. Именно это он и хотел сделать с той минуты, как Федерация напала на Синегард.

— И ты ему позволишь?

Чахан резко отпрянул, как будто ему дали пощечину. Рин испугалась, что он выдернет поводья и ускачет, но Чахан просто смотрел на нее с открытым ртом.

Она никогда не видела, чтобы Чахан потерял дар речи. Это ее пугало.

Рин не ожидала, что Чахан так отреагирует на жестокость. Среди всех цыке Чахан единственный, кто никогда не выказывал ни капли страха по поводу своей силы, опасаясь потерять контроль. Чахан наслаждался своими способностями. Смаковал их.

Что же настолько немыслимо, что ужасает даже Чахана?

Не сводя глаз с Рин, Чахан наклонился, схватил поводья и спрыгнул с лошади. Когда он шагнул к Рин, она отпрянула. Он остановился гораздо ближе, чем ей хотелось бы. И долго изучал ее в тишине.

— Ты понимаешь, в чем источник силы Алтана? — наконец спросил он.

Рин нахмурилась:

— Он спирец. Это очевидно.

— Обычные спирцы не обладали и половиной силы Алтана, — сказал Чахан. — Ты задавалась вопросом, почему выжил только Алтан? Почему ему позволили жить, когда весь народ сожгли и уничтожили?

Рин покачала головой.

— После Первой опиумной войны Федерация только о спирцах и думала. Мугенцы не могли поверить, что народ с крохотного острова превзошел их армию. Это подстегнуло их интерес к шаманизму. В Федерации никогда не было шаманов. Федерации нужно было знать, откуда спирцы черпают силу. Когда мугенцы заняли провинцию Змея, они создали напротив острова исследовательскую базу и в десятилетия между двумя войнами похищали спирцев и ставили над ними эксперименты, пытаясь вычислить, что делает их особенными. Алтан — результат такого эксперимента.

Рин стало трудно дышать. Она боялась того, что услышит, но Чахан продолжил все таким же ровным и лишенным эмоций голосом, словно читал учебник по истории:

— К тому времени как гесперианцы отвоевали эту базу, Алтан провел в лаборатории полжизни. Ученые Федерации каждый день пичкали его наркотиками. Его морили голодом. Пытали, чтобы заставить подчиняться. Он был не единственным спирцем, которого они захватили, но выжил только он. Знаешь как?

Рин покачала головой.

— Я…

Чахан безжалостно продолжил:

— А ты знаешь, что его привязывали и заставляли смотреть, как других разрывают на части? Они хотели понять его реакцию. Понять, что заводит спирцев. Федерация намеревалась во что бы то ни стало это выяснить. Ты знаешь, что спирцев оставляли в живых до последнего, даже когда сдирали кожу с ребер и смотрели, как работают мышцы?

— Он никогда мне не говорил, — прошептала Рин.

— И никогда не сказал бы. Алтан предпочитает страдать молча. Алтану нравится лелеять свою ненависть, взращивать ее как можно дольше. Теперь ты понимаешь источник его силы? Дело не в том, что он спирец. Это не наследственность. Алтан обладает силой, потому что ненависть составляет его сущность. Феникс — бог огня, но также и бог ярости. И мести. Алтан не нуждается в опиуме, чтобы призвать Феникса, потому что Феникс живет в нем. Ты спросила, почему я не могу его остановить. Теперь ты понимаешь. Я не могу остановить мстителя. Не могу вразумить сумасшедшего. Ты думаешь, я бегу, и я признаю, что боюсь. Боюсь того, на что он способен ради мести. Боюсь того, что он прав.

Обнаружив Алтана все в том же углу старой библиотеки, где он был в последний раз, Рин не сказала ни слова. Она пересекла залитую лунным светом комнату и взяла трубку из его вялых пальцев. Рин села на пол, скрестив ноги, и прислонилась к полкам с древними свитками. Потом она тоже сделала долгую затяжку. Подействовало не сразу, но когда это произошло, Рин удивилась, зачем она вообще медитировала.

Теперь она поняла, для чего Алтану нужен опиум.

Неудивительно, что он пристрастился. Лишь когда Алтан курил трубку, он не был погружен в страдания, не чувствовал шрамов, которые никогда не затянутся. Опиумная пелена позволяла ему ничего не чувствовать, и только в это время он мог забыться.

— Как дела? — пробормотал Алтан.

— Я их ненавижу, — сказала она. — Ненавижу со страшной силой. Ненавижу до боли. Ненавижу каждой каплей крови. Ненавижу каждой косточкой.

Алтан выпустил струйку дыма. Он выглядел не человеком, а наполненным дымом сосудом, безжизненным продолжением трубки.

— Но боль все равно не прекратится, — сказал он.

Рин еще раз затянулась чудесной сладостью.

— Теперь я понимаю, — сказала она.

— Правда?

— Прости за то, что было раньше.

Ее слова были туманны, но Алтан, похоже, понял, о чем она. Он забрал у Рин трубку и снова вдохнул, это и было признание.

Заговорил он не скоро.

— Я вот-вот совершу нечто ужасное, — сказал он. — И у тебя есть выбор. Ты можешь пойти со мной в каменную темницу. Думаю, ты знаешь, что я намерен сделать.

— Да.

Не задавая вопросов, Рин знала, кого держат в тюрьме Чулуу-Кориха.

Ненормальных преступников, которые совершают противоестественные преступления.

Если Рин пойдет с ним, то поможет выпустить чудовищ. Ужаснее чимея. Страшнее любой твари из императорского зверинца, потому что эти чудовища не были зверьми, неразумными созданиями, которых можно держать на привязи и контролировать, они были воинами. Шаманами. Богами в облике людей, которым нет дела до мира смертных.

— Или ты можешь остаться в Голин-Ниисе. Сражаться вместе с осколками никанской армии и попытаться победить в войне без помощи богов. Останешься хорошей девочкой Цзяна, будешь соблюдать его предостережения и откажешься от своей силы. — Он протянул к ней руку. — Но мне нужна твоя помощь. Мне нужен еще один спирец.

Рин посмотрела на его тонкие смуглые пальцы.

Если она поможет освободить эту армию, то не превратится ли и сама в чудовище? Не будет ли и она виновна в том, в чем обвинял их Чахан?

Возможно. Но что им терять? Захватчики накачали страну опиумом, а когда она прогнила, вернулись, чтобы довершить начатое.

Рин взяла ладонь Алтана и обвила ее пальцами. Она не могла и вообразить, каково это — чувствовать его кожу своей. В библиотеке, в компании только древних свитков Никанской империи в качестве свидетелей, Рин поклялась Алтану в верности.

— Я с тобой, — сказала она.

Глава 23

Задолго до Красного императора страна была не великой империей, а землями, населенными мелкими рассеянными племенами. Это были кочевники с севера, вытесненные из Глухостепи ордами великого хана. И теперь они пытались выжить в этой странной и теплой стране.

Они многого не ведали: когда приходят дожди, когда разливается река Муруй, какие здесь почвы. Они не знали, как вспахивать землю и сеять семена, чтобы выращивать урожай, а не охотиться. Им нужен был поводырь. Нужны были боги.

Но боги Пантеона не желали помогать людям.

— Люди эгоистичны и мелочны, — заявил Эрлан-шэнь, величайший воин небес. — Их жизнь так коротка, что они не думают о будущем своей земли. Если мы им поможем, они истощат землю и переругаются. На земле не будет мира.

— Но они страдают, — возразила его сестра-близнец, прекрасная Саньшэнму. — А мы способны им помочь. Так почему бы этого не сделать?

— Ты слепа, сестра, — сказал Эрлан-шэнь. — Ты слишком хорошо думаешь о смертных. Они ничего не привносят в мироздание, и мироздание ничего им не должно. Если они не выживут, так тому и быть.

Он запретил богам Пантеона вмешиваться в дела смертных. Но Саньшэнму, более мягкая из близнецов, была убеждена, что брат слишком скор на суждения. Она составила план, как тайно спуститься на землю, в надежде доказать Пантеону, что люди достойны помощи богов. Но в последнюю минуту Эрлан-шэня предупредили о заговоре Саньшэнму, и он бросился за ней вдогонку. Пытаясь удрать от брата, Саньшэнму приземлилась неудачно.