Я не продаюсь (СИ) - Сергиенко Кристина. Страница 20

Не зная, чем себя занять, я возвращаюсь в спальню, подхожу к кровати, переступая через осколки лампы, и ложусь прямо в платье. В доме стоит оглушительная, пугающая тишина, разбавляемая лишим тихим стуком в отдалении. Тереза оказывается весьма настойчивой.

Просыпаюсь я от звука чужого голоса, сажусь, прислушиваясь. В комнате сумрачно. Я знаю, что в горах темнеет быстрее. Но часов, чтобы проверить мою догадку, поблизости нет. Зато опять слышу чей-то голос, кажется, мужской и жутко недовольный. По спине словно холодок дует и вспоминается признание Генри про угрозы. Впрочем, попасть сюда чужой человек не может. Но спокойнее от этой мысли не становится.

Я осторожно, стараясь не шуметь, спускаю ноги на пол. Оглядываюсь, но ничего подходящего на роль оружия не нахожу. Что ж, значит, у меня один козырь — внезапность.

Сердце бешено колотится в груди, а во рту пересыхает, и я быстро сглатываю. Вытираю о платье вспотевшие ладони. И лишь потом медленно подхожу к двери, избегая наступать на осколки, и осторожно приоткрываю её. И тут же зажимаю рот рукой, наткнувшись взглядом на широкую мужскую спину.

Свет в коридоре тусклый, но я могу разглядеть ещё одну дверь напротив моей. Её мужчина и пытается открыть. Момент для нападения идеальный, вот только у меня нет оружия. Да и странная белая повязка на его спине смущает.

— Демонова дверь, — ругается мужчина.

И я шире распахиваю дверь, уже не боясь.

— Генри? — спрашиваю встревожено.

Он резко оборачивается, глядит с такой злостью, что я невольно отступаю, готовая захлопнуть дверь, если бы не его правая рука, покоящаяся в перевязке из бинтов.

— Что-то случилось?

Глупый вопрос. Просто идиотский. Но именно он первым приходит на ум.

Генри усмехается.

— Чуть не сбылась твоя мечта избавиться от меня. На машину на обратном пути было совершенно покушение.

Я растерянно моргаю.

Покушение? Но как же Сьюзи?

— А…

— Жива, — выплёвывает он раздражённо. — Находится на попечении Джея.

И опять отворачивается. А я просто стою и смотрю в его спину, пытаясь осмыслить услышанное.

Покушение. Значит, он не врал, и предпринятые им меры были необходимы. А я ему такого наговорила. Впрочем, он тоже был хорош, мог бы объяснить все нормально.

Генри между тем всё-таки справляется с дверью и шагает внутрь. И надо бы просто закрыть дверь, может быть, убрать осколки, но вместо этого я спрашиваю тихо:

— Может быть, я могу тебе чем-нибудь помочь?

Он замирает, медленно поворачивается, недоверчиво глядя на меня. Несколько мучительно долгих мгновений кажется, что ответа я так и не дождусь, когда Генри говорит:

— Я бы не отказался от ужина.

— Хорошо.

Он удивленно вскидывает брови и молчит, а я не спешу уходить, вместо этого спрашивая:

— Что-то еще? Может быть, помочь тебе раздеться или…

— …потерпеть спинку в душе, — перебивает он с усмешкой.

Усталости в его голосе намного больше, чем игривых ноток, и поэтому я не реагирую.

— Если хочешь.

В конце концов, он не в том состоянии, чтобы приставать. Да и мыться одной рукой ведь сложно. А спина, это всего лишь спина. И если не смотреть вниз и не думать о том, что он голый, то…

— Спасибо, но для начала хватила бы ужина, — прерывает мои размышления Генри. И закрывает дверь.

А я ещё немного стою и иду на кухню.

Его удивление было понятно. Всё-таки он больше привык, что я веду себя иначе. Но это не значит, что я простила ему всё и готова забыть. Нет. Просто злиться и ссориться можно лишь со здоровым человеком. Так что будем считать, что у нас временное перемирие и попыток сбежать я делать не буду. Во всяком случае, пока те, кто угрожает ему, не будут найдены.

На кухне свет горит также тускло, но это не мешает мне найти маленький холодильник, забитый контейнерами. На каждом — наклейка с названием блюда. А наверху стоит микроволновка.

Я выбираю ему отбивную с овощами, а себе — салат. Не из-за диеты, просто чувствую, что больше не съем. Нахожу тарелки, стаканы и приборы, быстро ополаскиваю их и ставлю стол. И всё время думаю, стараясь понять, как дальше вести себя с ним. Понятно, что нужно забыть все обиды на время, но решить и сделать — разные вещи. Хотя бы потому, что сдерживаться у меня всегда получалось плохо.

Генри приходит неожиданно, подкрадывается так тихо, что я вздрагиваю, только чудом не плеснув на себя кипятком, и слышу за спиной:

— А почему себе не взяла что-нибудь ещё?

— Не хочется.

Он тяжело вздыхает, слышится скрип отодвигаемого стула.

— Если это из-за моего решения…

— Это здесь не причём. — Я медленно оборачиваюсь. — И давай не будем об этом.

Он без рубашки, и я невольно скольжу взглядом по его груди, оценивая. Видно, что спортом занимается, но и не слишком накачен. Идеальный вариант. И тут же себя одргиваю. Мне-то какое дело?

— Давай, — соглашается Генри и попытается взять вилку левой рукой.

А я только сейчас понимаю, какую сделал глупость: он же не сможет порезать мясо.

— Подожди, я помогу.

Не дожидаясь ответа, огибаю стол, отбираю у него вилку, а в другой рукой беру нож. И хоть не смотрю на него, но кожей чувствую взгляд и жар, исходящий от его тела. И эта близость ужасно нервирует меня. Так что последние куски я режу в спешке и тут же отхожу, сажусь на своё место и принимаюсь ковырять салат.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

Звучит не очень вежливо, но извиняться я не буду и головы не поднимаю. Просто не хочу видеть получится ли у него. Только вздрагиваю каждый раз, когда он тихо ругается, и упорно сдерживаю порыв помочь. Нет уж. Кормить его я не буду.

Повисшая в комнате тишина становится всё напряжённее. И первой не выдерживаю я, откладываю вилку и встаю, но уйти не успеваю.

— Подожди. Мне сегодня ещё будет нужна твоя помощь.

Медленно оборачиваюсь и с удивлением смотрю на шприц в его руке.

— Что это?

— Лекарство для ускорения регенерации. Поможешь?

— А куда его нужно колоть?

Я нервно облизываю губы, делаю шаг к нему. Конечно, если нужно, я поставлю укол в любое место, кроме вены. И все же от одной мысли, что он сейчас скажет: «Сюда», — и укажет на свою пятую точку, меня бросает в жар. Туда точно не смогу. И пусть даже не просит.

Но он, к счастью, говорит:

— Под кожу, в плечо.

И я, кажется, даже облегчённо выдыхаю:

— Сейчас? — спрашиваю, продолжая гипнотизировать шприц.

— Да.

Вздрагиваю, когда он неожиданно касается пальцем кожи на груди, обводя то место, где должна была возникнуть руна, запирающая магию.

— Прости, но так было нужно. Я отменю своё решение, как только всё уладится.

Но я ничего не говорю в ответ. Потом. Всё потом. Иначе уверена, опять не сдержусь и наговорю ему много всего.

Надрываю упаковку, достаю шприц, снимаю колпачок, но в миллиметре от кожи замираю, не решаясь воткнуть иглу. И, казалось бы, чего сложного? Это всего лишь шприц. И иголка такая тонкая.

— Смелее, Мила. Представь, что мстишь мне.

Я кошусь на него, но не замечаю во взгляде и намёка на шутку. Молча отворачиваюсь, вздыхаю и медленно вгоняю иголку. Вздрагиваю, когда он тихо шипит. Быстро гляжу, спрашивая встревоженно:

— Очень больно?

— Терпимо, вводи лекарство, — шипит он сквозь сжатые зубы.

И я надавливаю на поршень, а потом как можно быстрее вытаскиваю иголку. И это, видимо, оказывается ошибкой, потому что Генри опять шипит. А я только теперь понимаю, что место укола до и после нужно чем-то обработать. Но не успеваю сказать об этом — он опережает меня.

— Уберёшь. — Указывает на тарелку. — А я пойду, попытаюсь снять штаны.

И я молча киваю в ответ, потому что в этом ему помогать точно не готова. Да и «спинку потереть» я больше от неожиданности согласилась.

Посуду я мою долго и тщательно, чтобы он уже точно к тому моменту лёг спать. Но когда шагаю в коридор, то замечаю, что дверь в его комнату открыта. Замираю на миг и лишь потом подхожу к своей двери, но открыть не успеваю.