Под небом Палестины (СИ) - Майорова Василиса "Францишка". Страница 61

— Да что ты говоришь? С чего начнём, с кольчуги или сразу с брэ… — нахмурившись, начала было Кьяра и тут же заслонила рот рукой, стыдливо опуская взор.

— Не смей говорить так! Не забывай, я был воспитан бенедиктинскими братьями, а не улицей. Да. Монашество не стало моим призванием, однако многому научило меня. Даже не многому, но всему, что подобает знать и блюсти доброму христианину. Я никогда не посягну на твою чистоту и непорочность, слышишь, никогда! Я ненавижу своё тело! Оно — средоточие греха, и то, что ты не потакаешь ему — великое благо как для меня, так и для тебя самой! Однако это не мешает тебе проникнуться мною… мы сплотимся воедино в нерушимой духовной близости, будем ощущать друг друга без слов, таких пустых и ненужных. Только будь собой настоящей. Прошу тебя. Будь собой настоящей. Я знаю, ты хочешь, но что-то словно… словно тяготит тебя.

— Ты меня тяготишь!

— Неправда.

— А ещё я была воспитана улицей, — выпалила Кьяра. Губы её подёрнула злая усмешка, мигом испортившая симпатичное лицо.

— Может быть. Но именно она подвигла тебя на эту благородную миссию. Пути Господни неисповедимы, Божественное Провидение исполнено непостижимой человеку Тайны. Тайны! Ты должна знать, — спокойно ответил Жеан.

— Да какой тайны? Смехота, право! Неужели за всё время в твоей голове не проскальзывало вопроса: а быть может, я такой же человек, как ты, раб страстей и пороков сродни твоим братьям? И Рожер туда же. Навыдумывали себе восторженных бредней и уже не в силах отличить правду от вымысла! Другие не лучше! Смотрят на меня, как на еретичку, того и гляди, на пепелище поволокут, предварительно надругавшись так, что представить греховно! Между прочим, вчера это почти случилось: явился ко мне в шатёр под вечер какой-то полупьяный ублюдок и начал… о, нет! Тебе лучше не знать всех подробностей!

— Как «не знать»?! — поразился Жеан и схватил Кьяру за плечи. — Что-то случилось?! Ты помнишь, как он выглядел? Если да, я сию же секунду пойду и…

— Нет. — Она недовольно отстранилась. — По счастью подоспела его жена — волевая и ревнивая дама. Но если бы это был единственный случай!.. Вот скажи, не безумие ли это, когда даже среди своих ты не чувствуешь себя в безопасности и вынужден спать в обнимку с оружием? Да прятаться, как дичь от охотника! А я бы хотела обыкновенного отношения, человеческого отношения. Отношения ко мне как к равной. Но ваш удел — лишь крайности, ваш и твой в том числе, хотя ранее я, признаться, считала тебя совершенно особенным юношей. А оказалось… эх, очередное жалкое заблуждение! А я… теперь я сама не могу понять, кем являюсь и чего ожидаю от жизни. Знаю одно: никто и никогда не станет воспринимать меня всерьёз!

— Ты будешь в безопасности… поверь. Я всё, всё сделаю ради этого! Я стану твоим оружием! — горячо пообещал Жеан.

— Ты не понимаешь!

Кьяра встала, и Жеан поднялся вслед за ней, подавив томный вздох. Но сию же секунду что-то, точно дурман, потянуло его к ней — порыв ревностного восторга вскружил Жеану голову, и, полностью ослепший от страсти, не слыша ничего, кроме учащённых вздохов Кьяры, он подался вперёд так, что они смогли соприкоснуться носами. Бодрящая волна трепета прошлась по телу. Их уста слились. В точности как во сне, только уже наяву. Тёплая плоть Кьяры обдала его жаром, так что Жеан едва не взвыл — волшебным образом в нём переплелись боль и стремительно нарастающее блаженство. Лунные отблески, зубчатая крепостная стена, волшебная вода и Кьяра, готовая сбросить сверкающие доспехи и сделать его слугой своего гибкого стана, — всё это закружилось в воображении Жеана бешеным водоворотом, низвергая в омут дивных грёз.

«Господи! Пусть это будет длиться вечно…» — будоражила разум Жеана одна-единственная связная мысль.

— Ах, прекрати! — насилу вырвавшись из объятий Жеана, взвизгнула Кьяра, резко отпрянула и провела рукой по губам. — Это слишком… ах, я даже не знаю, как это описать! Хватит. Не то я и впрямь когда-нибудь полюблю тебя! Ну? Что молчишь?!

— А… Хитрая! — усмехнулся Жеан, очнувшись от исступлённого экстаза.

— Т-ты же сам сказал, что я слишком чиста для тебя!.. Наглый усатый подлец!

— Я не удержался, — едва сдерживая умиление, потупился Жеан виновато.

— Быть может, когда-нибудь я позволю тебе сделать это снова, но…

— Позволишь?!

— Только не при земной жизни! — заключила Кьяра.

В ответ Жеан лишь легкомысленно передёрнул плечами и мечтательно закатил глаза, стараясь не показывать своего подлинного чувства. Его, будто в разгар январской поры, пробрал тоскливый, липкий холод, однако сердце по-прежнему резвилось и играло в груди, довольствуясь остатками неумолимо рассеивающегося тепла.

«Я… с женщиной! Никогда бы не подумал, что дойду до такого! Так странно… и непонятно. Как сама Кьяра».

— Знаешь. Ты согрешил. И заслуживаешь наказания. — Кьяра снова села, похоже, уже не спеша в лагерь.

— То есть? — не понял Жеан.

— Да так. К слову пришлось.

Кьяра опустила взгляд и, завидев в оживающей траве колючий цветок волчца, сорвала и поднесла к носу.

— Ты славная девушка, — тихо промолвил Жеан, как вдруг из-за спины его раздался звонкий насмешливый возглас:

— Простите, что помешал вашей прелюдии. — Ян стоял над ними. — Пойдёмте в лагерь! Танкред нашёл стрелу с посланием!

Комментарий к 5 часть “Антиохия”, глава X “Дыхание весны”

Вот и закончились тягости крестоносцев, но, поскольку впереди ещё несколько томительных месяцев, только уже в непосредственно самой Антиохии, дадим Францишке ещё один шанс.

А пока — ваниль.

Надо мне больше метафор тырить из куртуазных стишков)0))

========== 5 часть “Антиохия”, глава XI “Фируз. Штурм” ==========

— Доблестные братья! — торжественно провозгласил Боэмунд, стоя возле своего шатра, покрытого полотном с изображением папоротника, обёрнутого жёлтой лентой. Крестоносцы, священники и женщины сгруппировались вокруг него. — Все мы знаем, какие тяжкие испытания выпали на нашу долю, сколько христианских жизней унесла проклятая зима, как много воинов полегло в кровопролитных схватках… однако со дня на день нам может стать ещё тяжелее! Несокрушимая магометанская орда движется сюда из Мосула в намерении прийти на выручку Яги-Сияну и его подданным. Всяк из них — прирождённый боец, в каждом из них бьётся сердце, очернённое бесовской ненавистью и обременённое грехом и пороком! Если они явятся сюда, мы окажемся между двух огней, и те в конечном итоге поглотят нас, а вслед за нами заживо будет погребено и благословенное Богом паломничество… Погребено, похоронено под обломками ржавого железа и клочьями разлагающейся плоти, обречённое на вечное забвение!

Боэмунд умолк, и столпотворение загудело возмущёнными возгласами. Жеан охотно присоединился к вопящим. Краткая, но вдохновенная речь пожилого графа заставила его сердце вспыхнуть таким бурным восторгом, как ни одна проповедь епископа Доменико.

— Попросим внимания! — прокричал Танкред, стоявший подле Боэмунда, и гомон потихоньку улёгся.

— Поэтому, — невозмутимо продолжил Боэмунд, — я принял решение заключить союз с местными христианами и нынче ночью штурмовать город, пока не стало слишком поздно. И…

— Штурмовать город? — перебил его Рон, выступая из гущи толпы. — Штурмовать город с прочно укреплёнными стенами, в то время как мы лишились половины бойцов, в то время как ослабели от ран и длительных болезней, в то время как армянские и византийские ублюдки бесстыдно дезертировали? Вы хоть сами осознаёте, что говорите?

— Отчётливо осознаю, — холодно отчеканил Боэмунд. — Однако ты не выслушал меня, Рон Голдфокс. Только что дозорные подобрали стрелу с посланием на армянском. Фируз, вельможа Яги-Сияна, с которым говорили мои шпионы последний месяц, выпустил её. Он уже собрал людей и готов сражаться за нас этой ночью. Дела сарацин плохи. Они голодают, боевой дух иссяк… И тем не менее, Яги-Сиян не желает сдаваться, уповая на помощь атабека Мосула!