Пасынки (СИ) - Горелик Елена Валериевна. Страница 41

— Лучше спросите, где теперь расквартированы полки герцога Мекленбургского. Не думаю, что царь рискнёт разорвать отношения с сильнейшим государством Европы. Впрочем, всё это имеет смысл, только если мои выкладки утвердит Версаль. Если придёт категорический запрет, увы, я буду вынужден свернуть операцию. Эта варварская страна может быть нужна в каких-то раскладах. К сожалению, прекрасная Франция ещё недостаточно уяснила для себя опасность самого существования государства русских.

— Насчёт мнения Версаля, пожалуй, соглашусь, — хмыкнул гость. — А вот насчёт варварской страны — нет. Недооценка врага — самая большая ошибка, какую может допустить дипломат. Вот я, несмотря на почтение, какое мой король оказывает императору Петеру, не сомневаюсь, что Россия — враг, и с этим врагом нам ещё предстоит помериться силами. Но это враг, которого стоит уважать. А ваш юный король изволит посылать — через вашу голову — такое письмо русскому императору, словно Россия — это какой-то Сенегал, и писал он какому-то чернокожему вождю. Сказать вам, что сделал император с сей эпистолой, или пощадить ваши чувства? Нет, дорогой коллега, прежде чем слать в Петербург письма с приказаниями, словно в колонию, вам следует сперва завоевать Россию. А вы этого не сделаете никогда. Сказать по правде, я не уверен, что это получится, даже если против России выступит вся Европа… Русские — не эльфы. Они люди, как мы с вами. Просто иные, и нам с вами их никогда не понять. А непонятное вызывает в нас страх и желание напасть первым… Скажите, коллега, в чём я был сейчас неправ?

— Надеюсь, вы не высказали ничего подобного в более людном месте?

— Дорогой коллега, я, возможно, ещё не так опытен, я груб и прям, но не до такой степени, чтобы откровенничать в обществе насчёт глубин нашей души, — мрачная физиономия гостя казалась каменной. — Однако друг с другом мы можем себе позволить быть честными. Примите мой дружеский совет, коллега. Совет посланника небольшой бедной страны, которая должна вашей стране кучу денег. Хорошо содержать большую сильную армию, но только не тогда, когда имеешь дело с Россией. По-моему, результаты Северной войны это ярко продемонстрировали. Россию можно убить только изнутри, и только руками самих русских. Это возможно сделать сейчас, пока они очарованы Европой, вернее, своим идеализированным представлением о ней. Но стоит им увидеть Двор Чудес [23], костры в Англии, на которых сжигают одиноких старух, обвинённых в ведьмовстве, или шатающихся от голода немецких крестьян, как их разочарование превратится в крепчайшую броню, о которую разобьются все наши уверения. Спешите, коллега, если действительно желаете сделать Россию своей колонией, ибо это счастливое время скоро закончится. Оно уже заканчивается, император видел достаточно, чтобы сделать должные выводы.

— Он нездоров, не так ли?

— Упаси вас бог покушаться на его жизнь, — гость, прекрасно знавший, по каким дорожкам ходят мысли хозяина кабинета, поморщился. — Тогда я не дам и стёртого медяка за вашу голову.

— Бог с вами, коллега, о чём вы говорите? У меня и в мыслях не было… Однако, вы правы. В Петербурге есть люди, которым не терпится устранить пожилого и нездорового государя под предлогом болезни. Стоило бы их предостеречь, вы не находите?

— Нахожу, и одобряю. Полезные недоумки могут пригодиться и для более тонких дел.

— Вы очаровательны в своей прямоте, коллега, — рассмеялся француз. — И кстати, если государь решится ввести в высший свет фаворитку из числа нелюдей, это может вызвать демарш Саксонии и выход оной из союза с Россией.

— Август на это не решится. Он слишком боится шведов, а ваш король не спешит давать ему покровительство.

— Возможно, его величество пересмотрит своё решение насчёт Саксонии. Я не ручаюсь, но такой исход вероятен. И тогда от союза с Россией отложится и Дания. Что ж, просматривается неплохая комбинация, из которой и Франция, и ваше королевство смогут извлечь некую выгоду. Я постараюсь изложить сие в докладе.

— И ждать одобрения или отказа, — хмыкнул гость. — Здесь уже ваш черёд завидовать мне, коллега: я не настолько зависим от мнения моего короля. «Ты генерал на поле боя, и должен сам принимать решения», — вот что сказал мне мой король, когда отправлял сюда.

— Завидую, коллега, по-хорошему завидую, — хозяин кабинета поднял бокал. — Ваше здоровье!

Он подумал, что в этом кабинете, в этом крошечном кусочке Европы посреди русской зимы, возможно, на долгие годы вперёд решилась судьба сразу трёх стран. Подумал — и преисполнился гордости.

— Утрись, Лизанька. Не пристало тебе зарёванной на люди выходить. Ты цесаревна.

— Знаю, батюшка. Тяжко.

— Привыкай. Таково тебе всю жизнь бывать. Герцогиней станешь, а там, если бог даст, и королевой.

— Неужто Карлушу [24] младшего уготовили мне? Ведь он сестрицыному жениху двоюродный брат.

— Вот-вот. Оба братца, как по мне, одним миром мазаны. Герб да рожа смазливая, более ничего за душой нет. Но они тётке своей, королеве свейской, наследуют. Быть одному из них королём, а Анне либо тебе — королевой. Одному из них — царствовать, а править станет либо Анна, либо ты. Если доживу, поспособствую… На вот платок, доченька.

Что значит — воспитание! Ни слезинки.

Лиза вышла от отца так, словно не было тяжёлого разговора. Даже улыбалась, мило щебеча с нею, но Раннэиль прекрасно помнила то, что удалось расслышать напоследок. Но эта маска была ещё слишком тяжела для пятнадцатилетней девочки. Лиза не выдержала роль до конца. Наигранная весёлость мгновенно покинула её.

— Аннушка, — сказала она — и голосок дрогнул. — Ведь батюшка всё это из-за тебя затеял.

— Что он затеял? — Раннэиль настолько правдоподобно изобразила удивление, что сама чуть не поверила.

— Развод с матушкой.

— Как — развод? Зачем?

— Как с царицей Евдокией разводился, таково и с матушкой развестись хочет, — глухо проговорила Лиза. — Её в монастырь, нас к себе, а с тобою под венец… Ему сын нужен, наследник.

— Меня он о том не спрашивал, — так же глухо сказала альвийка, глядя в паркетный пол, уже нуждавшийся в починке.

— Спросит. Уж я-то батюшку знаю. Если что затеял, сделает.

— Хочешь, чтобы я с ним сейчас поговорила? — Раннэиль смерила собеседницу острым взглядом.

— Всё равно того разговора не миновать. Ты ему по душе. Хоть и не говорит батюшка ничего, но я же дочь, я вижу.

— Хорошо. Выйдет князь Меншиков, я попрошу разговора… Но, как же ты, Лиза?

— А что я? — девочка невесело улыбнулась. — Мне батюшка велел в Петергофе остаться и за сестрицами слать.

— Я не про то, Лиза.

— Знаю, Аннушка. Знаю, что не желаешь ты нам зла. И я тебе того не желаю. Просто попалась ты батюшке на глаза, когда ему тяжко было, вот он и привязался.

Хорошо, что эта девочка не знает, что такое айаниэ. Знала бы — рассуждала бы иначе. Ведь самое трудное, что предстоит сделать альву, охваченному этим безумием — сохранить контроль над собой. Раннэиль, всегда подобная холодному мечу — это не она придумала, так отец говаривал — сейчас едва сумела удержать на лице мрачную гримасу. Но, похоже, Лизе хватило и того неуловимого мига, когда альвийка боролась с собой.

— Да, похоже, дело у вас сладится, — её усмешка была грустной и кривоватой. — Ты-то, я вижу, тоже стрелу амура не пропустила. Значит, быть у меня брату.

— А примет ли знать наследника альвийской крови? — Раннэиль задала прямой и нелёгкий вопрос, понимая, что сейчас прямота — её союзник.

— Не знаю, — честно ответила Лиза. — Могут и сплотиться против него.

— То-то же. Личные дела государя — это всегда политика.

— Могут и сплотиться, — повторила Лиза. — Да только ты плохо батюшку знаешь. Он всех в дугу согнёт. Согнул же, когда матери моей её низким происхождением пеняли. А ты — принцесса.