Оно: всё впереди (СИ) - "Ira_Jones". Страница 265

Чем больше я проводил с ней времени, тем сильнее была заметна та непреодолимая пропасть между ней и окружающими. Они буквально презирали и не понимали эту юную особу, а она в свою очередь даже не пыталась наладить контакт. Мне пришлось включить так называемую «блокировку восприятия», чтобы никто, кроме самой Кимико, не могли меня видеть. Вот только всё время приходилось находиться в образе клоуна, так как именно в нем девочка меня запомнила и воспринимала. Превратись я во что-то ещё, это уже не было бы похоже на её воображение. Хотя у нее было совсем иное восприятие реальности, и грань между ней и миром фантазий давно стерлась. Но могу заметить, что то время, наверное, было самым продуктивным для меня за всё существование на Земле. Я узнал о людском быте то, чего не знал прежде. До этого я чаще всего выманивал детей из сел и деревень, уводя в своё логово, а вот о логове врага мне было не так много чего известно. Оказывается, моя слава шла впереди меня. Пропажи детей списывали на чудовищ, которыми родители пугали своих детей, а пару человек даже казнили, обвинив их в тех злодеяниях, что я совершал.

Я следовал за Кимико повсюду, отлучаясь лишь когда она засыпала. Жила она в небольшом домишке на окраине. В те времена роскошью считался хлеб на столе и чистая вода, так что особых изысков там найти было сложно. Ей ещё повезло, так как в доме было целых три комнаты. Поэтому она могла позволить себе личное пространство. Представляло оно из себя комнату два на два метра с кроватью, стулом, окном и конечно распятием на стене. Никогда не понимал, зачем люди их вешают. Словно это что-то поменяет. Они только падают и разбиваются об пол при любом толчке. Но тем не менее оно там было. Правда, я, разумеется, видел, чтобы Кимико молилась. Вообще, несмотря на все странности она опережала своё время. Пока остальные видели в её недуге темные силы и обходили её стороной, она четко понимала, что всё это лишь проделки её мозга, не более. Я, как мог, поддерживал эту теорию. Мне бы не очень хотелось, чтобы меня сочли за демона или беса. Я-то знал, что я во многом хуже.

Изо дня в день я смотрел на то, как она живет. Ходит за водой, читает книги (что для того времени и такого захолустья было довольно диковинно), помогает матери с приготовлением еды и уходом за домом. А когда у неё появлялись свободные минуты, она уходила к карьеру, вода в котором в то время была гораздо чище, нежели сейчас. Кимико часто сидела там, разговаривая со своими “друзьями” и со мной в том числе. Помню, как я с трудом сдерживал слюни, борясь с желанием разорвать её на месте. Но без страха, это было бы совсем не то. В тот день она запускала деревянный кораблик. Игрушка, которую её отец выстругал для своей дочери. Небольшая посудина мирно покачивалась на водной глади, вводя своим монотонным движением в ступор.

— Тут красивые деревья, – сказала она, кидая камень в воду. — Что думаешь, Вторник?

В ответ было естественно молчание, но по её лицу можно было подумать, что ей действительно кто-то ответил. Даже для меня это было немного ненормально. Но я привык и пропускал эти монологи мимо ушей.

— Вон те сосны? Ты прав, они прекрасны.

— Деревья, как деревья, – буркнул я, сидя на одном из камней.

— Неправда, Роберт, – от этого имени меня передернуло. Каждый раз, когда она называла меня так, внутри всё буквально завывало: «Убей эту мерзавку!», но я держался. Словно, я какая-то зверушка, которой против её воли дали новое имя. Но это было одно из условий, с которыми пришлось мириться. — Деревья прекрасны. Из них можно столько всего сделать.

— Например? – вопросительно изогнул бровь я.

— Например ложку или стул, или кораблик. О, или гроб. Только представь, где-то там уже растёт дерево, из которого сколотят мой гроб.

Столь абсурдная с её стороны мысль меня удивила, если не смутила. Люди должны бояться говорить о своей смерти. А она наоборот, делает вид, что это какой-то пустяк.

— Ты не боишься умирать? – спросил я, поворачивая голову на бок.

— Боюсь конечно. Но все умирают. Жаль, что ты умрешь вместе со мной.

— Мда. Жаль.

Возможно, будь я действительно плодом её фантазии, эта мысль меня бы не напугала вовсе. Но на секунду я представил, что моя жизнь действительно напрямую связана с этим ребёнком, и жить мне осталось каких-то 30-40 лет в среднем. Это же кошмар! Словно понимаешь, насколько людское существование ничтожно на фоне бескрайней вселенной и тебя самого. Всё уйдут, а ты останешься.

Она вздохнула, словно от чего-то устала, и отпустила свою посудину. Та начала медленно уплывать, оставляя за собой след, который мгновенно исчезал. Я даже удивился, ведь других игрушек у неё не было. Неужели она совсем не ценит отцовский труд?

— Пусть плывет, – ответила она на мой немой вопрос. — Все мы поздно или рано будем плыть.

— В каком смысле? – не понял я.

Она встала и зашла в воду. Лёгкий сарафан намок и стал тяжелым, но как только девочка погрузилась в воду, он начал казаться более воздушным, как будто в невесомости. Она легла на спину, давая воде держать себя на плаву. Светлые волосы, подобно одуванчику мгновенно растопырились в разные стороны, становясь более мягкими и послушными.

— Я словно летаю. Плыть – то же самое, что и летать, понимаешь? Вода держит тебя, не давая уйти ко дну. Нужно лишь следовать течению. И рано или поздно оно заберёт тебя куда-то вдаль. А ты просто будешь летать. Свободно, как птица, которой никогда не взмыть в небо.

Её слова задели меня. Заставили задуматься. Я думал о ней весь оставшийся вечер и думаю до сих пор.

Так прошло лето. Я следовал за Кимико по пятам, изучая её жизнь и жизни окружающих её людей. Этот опыт был бесценным. Лето кончилось, и наступила осень. Домашних хлопот стало больше, а девочка с каждым днём выглядела всё более уставшей. Её заставляли работать на пашне, кормить скот, убирать в доме и ходить в лес, принося оттуда грибы, сезон которых настал в октябре. До моей и так отсроченной спячки оставалось около пары-тройки недель, но я всё никак не решался отобедать этой девчушкой. Казалось, что-то вечно меня останавливало. Каждый день происходило что-нибудь новое, и я просто не мог не досмотреть спектакль до конца. Хотелось узнавать больше и больше. А новой информации было так много. Даже мой лексикон заметно вырос. Я уже не путал слова и строил более сложные предложения, от чего становилось легче заманивать к себе детей. Периодически я покидал Кимико, бывало даже посреди дня, если уж слишком проголодался. Но потом приходил, проводя с ней всё свободное время.

— Говорили, что в соседнее поселение приезжал бродячий цирк, – сказала она, разгребая сено в конюшне.

— Цирк? И почему ты не пошла? – удивился я. — Я думал, дети любят цирк.

— Среда их не любит. Ты же его знаешь. Не то, что Вторник. Он...

— Самый лучший, – закончил за неё предложение я. — Знаю, ты уже говорила. Много раз.

— Ну, потому что это так.

Она воткнула вилы в стог сена и улеглась на него. Вечер выдался ясный. Луна ярко освещала поле. Кимико смотрела в небо, жуя колос и что-то мыча себе под нос. Я даже не пытался понять, что именно. Самому мне было удобно стоять рядом, укрывшись в высокой траве. На секунду я подумал, что вот он, тот самый момент. Момент, когда я могу закончить начатое. Ночь, никаких свидетелей, лишь стрекот кузнечиков в траве и шуршание колосьев. А где-то вдали тихо завывал пёс, посаженный на цепь. В такие моменты всё словно замирает, оставляя лишь тишь, изредка нарушаемую посторонними звуками. И одним из таких мог стать крик маленькой девочки, который бы вряд ли кто-то услышал.

— Парят над полем светлячки,

Один погас, другой.

Но танец одного из них