Ледяное сердце (СИ) - Зелинская Ляна. Страница 64

Негромко, но прозвучал, как удар хлыста. Она вздрогнула и обернулась.

Как он подошёл так тихо?!

Эйвер стоял в трёх шагах, прислонившись к стене плечом и скрестив на груди руки. Маска скрывала лицо, сливаясь с чёрной кожей жилета и рубашкой. Лишь глаза его светились в темноте янтарём.

Кайя прижалась к холодному граниту пылающими ладонями и почувствовала, как лицо заливает краска.

Он знает. И возможно, он всё это время знал.

О, боги!

И ей стало страшно и стыдно.

Быть может, он уже убил Дарри.

А стыдно за то, что теперь Эйвер подумает о ней. Что она его предала.

И она не знала, что сказать. И он тоже молчал. Только глаза сияли.

Он смотрел на неё, их обволакивала тишина, только где-то вдали ухал филин, и осенняя прохлада, пробираясь в окно, заставляла ёжиться. Мысли в голове Кайи метались и бились, как птицы в клетке, но она не знала, что сказать.

— Что же ты молчишь? — спросил он, наконец, и голос его был какой-то усталый.

Не злой, не яростный… разочарованный? Расстроенный…

Что ей ответить? Оправдания прозвучат очень глупо.

— Я не сделала ничего плохого. Я просто хотела передать письмо моему отцу, — смогла она, наконец, произнести и достала из кармана конверт.

— Идём, — Эйвер оттолкнулся от стены и указал рукой в сторону коридора.

— Куда?

— Не будем же мы говорить здесь, в темноте и на задворках, как воры, — ответил он с какой-то горькой усмешкой, — а нам есть, о чём поговорить.

И он зашагал по коридору прочь, размашисто и быстро, как ходил обычно, а Кайя пошла следом, чувствуя вину, обиду и стыд.

Почему всё так?

Они пришли в библиотеку. Не ту, в которой корпел над своими рукописями мэтр Альд. Другую. Парадную. Где вдоль стен стояли шкафы из красного дерева наполненные книгами в дорогих переплётах с золотыми тиснёными буквами на обложках. И лестница приставлена, чтобы доставать их сверху. Посреди комнаты — круглый стол на фигурных ножках, вокруг — кресла и пуфы. Камин горит ярко, а над ним висят на стене часы, похожие на те, что она видела в обеденном зале. Тёмные бархатные шторы прикрыты, и светятся камни у стены — большие кристаллы кварца, похожие на прозрачные пальцы, и друзы аметиста и турмалина, наполняя комнату мягким загадочным светом.

— Садись, — Эйвер показал ей на кресло перед камином, большое, широкое, обтянутое коричневой кожей.

А сам сел в такое же напротив, спиной к огню и светильнику слева от него, так, чтобы лицо его было в тени, закинул ногу на ногу и скрестил руки. И Кайя вспомнила — всё, как раньше. Как тогда, когда он заставлял её приходить в обеденный зал на завтрак. Как молчал и смотрел на неё, а она дрожала от страха. Только сейчас страха не было.

— Хочешь вина?

— Нет.

— Уже вечер, а, как я помню, ты не пьёшь вино только утром, — сказал он с усмешкой.

— Мне не нужно вино для этого разговора, — ответила Кайя с вызовом.

— Вот как? И ты не спрашиваешь, что я сделал с твоим, м-м… другом?

Кайя посмотрела на огонь, потом на Эйвера.

Он зол. Расстроен. Печален. Обижен. И ему больно. Из-за неё.

Да что она такого сделала?!

Ей хотелось сдёрнуть с него эту маску, увидеть выражение лица, понять, о чём он думает, встряхнуть, чтобы он не был таким холодным, и разрушить эту стену между ними. Зачем нужна была вообще Белая лента, если он прячется от неё теперь?!

— Не смотри так, как будто я посадил его на кол! Нет, я его не убил, как ты должно быть подумала. Он сидит в подземелье, а с ним и его люди, — Эйвер встал и отошёл к стене, прислонился к книжным полкам.

— Я так и не подумала! — воскликнула Кайя.

Почему? Почему ты прячешься от меня?

— Подумала, Кайя, подумала. Даже если бы ты захотела мне соврать, я всегда узнаю правду, — он оттолкнулся рывком, так, что огромный шкаф жалобно скрипнул, и, обойдя её кресло, встал позади, опёрся руками о спинку и, наклонившись к уху, произнёс негромко, почти шёпотом, — тебя выдают глаза…

Она почувствовала его дыхание на шее, и сердце забилось мучительно и быстро.

— …слишком зелёные, слишком прозрачные…

Он говорил медленно, отмеряя каждое слово, точно боялся сказать лишнего, и каждое слово падало на её кожу каплями тёплого мёда, заставляя не дышать и замирать, и ощущать под кожей пульс, на шее, в пальцах, на губах.

— …тебе говорил кто-нибудь, что твои глаза похожи на гладь лесного озера, в котором отражается небо? Такую безмятежную… чистую и спокойную… такую глубокую, что если долго всматриваться в неё — закружится голова. И можно упасть… утонуть… и уже не выбраться… не потому что не можешь выбраться, а потому что не хочешь…

Кайя впилась пальцами в подлокотники кресла. Что-то было в его голосе новое, странное, обжигающее и пугающее. И сердце оборвалось, рухнуло куда-то вниз, а вместо него разлилось внутри тёплое облако. От его слов холодели руки, и горело лицо. А его голос, такой спокойный, чуть хриплый, казалось, обволакивал её и гипнотизировал, как змея свою жертву. И он снова был тем Эйвером, который встречал её в обеденном зале. Похожим на холодную гору. И в тоже время другим. Совсем другим.

Да что с ним такое? А с ней?

Что с ними происходит?

— …твоё лицо… улыбка… эти веснушки… у тебя такое солнечное лицо, — шептал он горячо. — И тебе очень идёт это платье, Кайя. И он не мог устоять… и я его понимаю… Как и твоего отца… Против этого нельзя устоять, и этому нет сил противиться. Но зачем тебе нужны двое? Дитамар говорил, что такие истории не должны повторяться. Может, он был прав?

Эйвер отстранился, ушёл в глубину комнаты и снова вернулся к шкафу.

О чём он вообще? Какие двое? Кого он понимает?

А щёки просто пылали от его слов.

— Я не понимаю, о чём ты говоришь! — воскликнула Кайя.

— Ты хотела ответов. И я обещал — я расскажу тебе…

Он ходил вдоль полок с книгами, трогая корешки и спинки кресел. Кайя помнила, что так он делает только когда взволнован. И его рассказ был пропитан горечью.

— …Ты знаешь уже часть нашей истории. Но началось всё ещё раньше. Мы всегда были соперниками с Дитамаром, с самого детства, — он прислонился к лестнице, — кто лучше стреляет из лука, кто лучше ездит на лошади, кто первый нашёл жилу… Отец это поощрял. Он говорил всегда, что преемником станет сильнейший, и мы старались. Каждый хотел быть лучшим. Первым. Заслужить похвалу и одобрение. Но в какой-то момент наше соперничество перешло разумную грань и стало самоцелью. И Лейса воспользовалась этим. Она поняла это и стала водить нас за нос, заставляя делать все более безумные поступки друг перед другом. Она манила нас, как морковкой манят ослика, заставляя его идти вперёд. Ей нужен был наш Родовой камень. Но отдать его мог только кто-то из нас, она сама не могла его взять. И только тот, кто станет старшим. Верховным джартом. Поэтому она держала нас обоих на коротком поводке, зная, что отец на днях назовёт преемника…

Эйвер говорил тихо, голос его изменился, исчезла хрипота и огонь, возвратившись в прошлое, он стал печальным. Кайя сидела, сложив руки на коленях и слушала, впитывая его печаль.

— …Мы ведь доверяем своим, тем, кто связан с Источником, мы не думаем о том, что кто-то из них нас предаст или воткнёт в спину нож, и в этом мы сильны перед людьми. Но она оказалась среди нас, связанной с Источником, и мы также стали доверять ей, как друг другу. Первым догадался мэтр Альд. Сначала он заметил, что платье, в котором мы её нашли — было велико ей, оно было на более высокую женщину, гораздо выше Лейсы. И имя, что было вышито на подкладке — часть ниток порвалась, и мы даже не знали точно, Лейна или Лейса, а она утверждала, что это её имя, но какое именно сразу назвать не смогла. А я не заметил этого. Я был молод, глуп и влюблён. А любовь такая штука… Любовь делает сильными женщин, но слабыми мужчин…

Последнюю фразу он произнёс с насмешкой. Встал, передвинул на столе тяжёлый канделябр и снова стал ходить, заложив руки за спину.