Государь поневоле (СИ) - Осин Александр Васильевич. Страница 30

"Болезнь" позволила мне увильнуть от общения с раскольниками. Софья, как и ожидалось, удачно провела диспут и не дала в обиду церковников. Хотя там вроде не так всё безобидно произошло. Даже кулаками патриарху по фэйсу досталось. Но стрельцы за Пустосвятом не пошли, а самих раскольников побили. Правильно своя рубашка ближе к телу, деньгу платят, торговать дают — и зачем за какие-то книги с властью ссориться. Я понадеялся, что смута, наконец, закончилась. Оказалось, зря надеялся.

Теплой июньской ночью, когда только-только закончилась гроза, я лежал на своей кровати и не мог уснуть. Вспоминать-смотреть с Петром мульты надоело. Учиться болела голова. Просто лежал без движения и смотрел в потолок, изучая каждый завиток росписи. Ребёнок постепенно уснул, а я так и валялся, утопая в перинах. Размышлял над интересной возможностью доставшегося мне организма спать по частям. Удивительно, что почти и не уставал, даже если общий на нас двоих с Петром объём бодрствования превышал две трети суток. А отдохнуть мне надо было. Играя вечером с Андреем в шашки, я решил, что бесполезное времяпрепровождение во дворце надо разбавить полезным делом. Ведь есть такие замечательные таблицы — как таблицы Брадиса. Будучи студентом на первом курсе, много листал их, решая задачки по матану. Тут они нам здорово пригодились бы — инженерных калькуляторов нет, а заново рассчитывать значения логарифмов и тригонометрических функций — дело хлопотное. Вспомню я, конечно, едва половину таблиц, но не воспользоваться открывшимися возможностями детально воспроизводить раз увиденное — грех перед историей. Жалко, что навигационные таблицы не штудировал в своё время. Положил себе утром попросить Кузьму (так звали подьячего) перелиновать бумагу по-другому — под четырёхзначные числа. Если сильно голову не напрягать, то можно раз в день по табличке зарисовывать. Сколько ещё болеть не осталось, а всё польза для прогрессорства будет.

Решился всё-таки выпить лекарство. Хоть забудусь! Уже потянулся за небольшим серебряным стаканчиком, когда из передней послышался глухой звук падения и звон разбитого стекла. Тут же запахло дымом. Понял — это упала и разбилась керосинка. Не одеваясь, как есть в ночной сорочке, я рванул к выходу. Наша с царицей часть дворца была деревянной, и сгореть в ней можно было легко. Вскакивая, я захватил парчовое покрывало.

На одном дыхании проскочил крестовую и кабинет. В передней упавшая со стола лампа облила обои и одну из лавок. Как назло эта лавка была покрыта сукном, мгновенно впитавшим горючую жидкость. Огонь уже поднимался по обоям к самому потолку. Смотреть долго не стал, побежал дальше в сени на улицу. Там раздавались крики — "Пожар! Горим!". Послышался топот ног. Гулко ударил колокол.

Выскакивая из передней, я столкнулся с летящим навстречу Андреем.

— Куда! Назад! Там пожар! — Толкнул его обратно.

— Государь! Жив! Вот счастье-то! Вот счастье!

Меня окружила толпа царедворцев. Кто-то накинул шубу. Кто-то пытался поднять мою ногу и сунуть её в сапоги. Тут же стрельцы тащили вёдра с водой и стали заскакивать в комнату. Другие выливали воду прямо на стены. Причитала Родионовна. Какие-то хлопы вытаскивали из огня сохранившиеся вещи.

— Государь, пойдем, Пётр Алексеевич. Пойдём в соборе переждём! Людишек много — даст Бог, справятся. — Какой-то молодой воин с Матвеевым тащили меня в сторону Грановитой палаты. Когда я выходил навстречу попались ещё дворовые с баграми и топорами. Они бежали разбирать переходы.

— Подожди! Матушка! Царица где? — я схватил Матвеева за плечо.

— Государь, спасаться надо! Выведут царицу, я чай, скоро.

— Без матушки не пойду! — Это сказал уже проснувшийся Пётр.

Ребенок испугаться не успел. Ему, наоборот, было интересно. С усилием заставил своего носителя выйти во двор. Зашли в Успенский собор. Кто-то привёс мне платье — царя одели. Не получив благословления и не поклонившись иконам, я заторопился наружу.

— Петруша! Сыночек! Живой, живой! Слава тебе господи! Спасибо пресвятая дева уберегла мою кровинушку — Это появилась царица. Она бросилась обнимать меня, затем повернулась к иконам, истово крестясь. Потом опять поспешила ко мне. Я же вспомнил, что сестра упрятана в самых дальних от выхода покоях. Ужас поразил обе моих личности. Ужас и злость на себя. Как я мог забыть о Лиде? Побежал обратно, обегая дворец со стороны патриаршего двора, пытаясь высмотреть в свете пожара Лидкины окна. Со стороны большого дворца уже раскатывали переходы. Из окон моей передней вовсю хлестало пламя. "Бл..! Остолоп! Сволочь! Шкуру свою спасть вздумал, а о сестре и не вспомнил!" — кляня себя, я добежал до окон девичьей половины. Они были частично разбиты и высажены. Под моими ногами захрустели осколки слюды или стекла. Здесь тоже собрались люди. Большинство стояло вокруг и глазело. Кто-то кричал, чтобы несли лестницу. Я всмотрелся. Из окна терема, перегнувшись, свисала вниз царевна. Видно она успела наглотаться дыма — надсадный Лидкин кашель был хорошо слышен среди общего гама. Прыгать ей было высоко — метров десять-двенадцать, а пути-выходы были уже перекрыты.

Какие-то бабки крестились, причитая: "Царевна, царевна — то бедняжка!". Я метнулся к входу во дворец, крича "Лестницу, лестницу, давай!". Но прорваться через пламя было уже не возможно. Там меня догнали Матвеев с несколькими дворовыми. Он что-то говорил мне, звал, тянул в собор, но я не обращал внимание. Вырвался, отмахнувшись от хватавших мои руки людей. Внезапно взгляд мой упал на брошенное мной по пути в собор покрывало. Последняя надежда внезапно мелькнула в моей голове.

— Бери! — указал я своим сопровождающим на покрывало. — Сюда! — и побежал обратно к терему.

Там сестра уже не кашляла, а всматривалась в толпящихся внизу людей. Увидела меня и грустно улыбнулась. Перекрестила.

— Быстро! Сюда! Берись разом. Натягивай, натягивай! — Я пытался толчками и криком как-то объяснить людям, что надо натянуть покрывало. Наконец они смогли понять, что я требую.

Как-то расставив своих помощников, я крикнул сестре:

— Наташа, прыгай. Прыгай.

Та нерешительно мотнула головой. Покрывало было маленьким, а сверху казалось совсем крошечным. Руками она вцепилась в подоконник.

— Прыгай! — я обернулся к своей команде — Что стоите! Тяните, сильнее тяните полотно! Да смотрите куда она прыгать будет. Туда идите! Наташка прыгай!

Сзади меня раздался шепот: "Не спрыгнет бедняжка! Забоится!" "Сгорит царевна! Страх-то какой!" Я развернулся и в ярости кинулся на толпу зевак:

— Вон! Все вон! — народ шарахнулся от царевича. — Что стоишь — гони их вон! — Это я уже переминающемуся тут же стрельцу. Тот взглянул на меня и замахнулся бердышом на дворовых.

Обернулся к царевне. Наташа-Лида опять зашлась в кашле. "Чёрт! Вот и будет там висеть!" Не отошедши ещё от гнева за зевак, я не выдержал:

— Лидка! Мать твою………! Прыгай или…!

Сестра, как будто очнувшись, вскинулась, перекинула свое худенькое тельце через окно и сиганула вниз. Была она, оказывается, в одной сорочке, которая парашютом раскрылась и завернулась вокруг её головы. Белой кометой слетела Наташка прямо на растянутый полог. Ну не совсем прямо, одному из державших покрывало стрельцов она попала ногой прямо в глаз. Но всё-таки не мимо. Спасители её от удара попадали, завернув в ткань царевну.

Я со всех ног кинулся к ней. Она лежала на земле в комке спасительного покрова, с задранной на голову сорочкой. Я осторожно освободил её лицо. Всмотрелся и стал целовать слезинки. Я и сам, 7наверное, заплакал от счастья, что самый родной мне человечек в этом мире избежал страшной смерти. Наташа обняла меня, не забыв, впрочем, одернуть сорочку. Она стояла на одной ноге и только тихо шептала:

— Петя, Петруша. Я жива, жива, жива…

— Жива, конечно, жива, глупышка! Что же ты боялась прыгать? — даже сам не понял, насколько глупый вопрос задал.