Юстиниан - Лэйдлоу Росс. Страница 38

Октябрьским вечером того же дня, когда Велизарий отпраздновал свой триумф, Кассиодор — седовласый вельможа, префект Италийской претории и секретарь Совета остготов — приветствовал Кетегуса [75], главу Сената, встретившись с ним на главной улице Равенны в районе Города варваров.

— Аве, Руфий! Тебе тоже приказали... прислали приглашение на праздник? — спросил префект.

— Боюсь, что так, Магнус, — отвечал Кетегус, человек, удивительно похожий внешне на императора Веспасиана Флавия. — Этот коронованный малёк желает сообщить что-то важное, потому и вытащил меня из Рима. И настоял на одежде сенатора, — сухо усмехнувшись, Кетегус, продемонстрировал старомодную тогу. — Я вижу, что и ты одет официально? Наверное, Аталарих желает продемонстрировать ручных римских сенаторов своим друзьям готам.

Дружески беседуя, старые друзья направились к казармам, которые молодой король — в знак неповиновения матери, королеве-регентше Амаласунте [76], — избрал в качестве места проведения праздника, предпочтя их королевскому дворцу.

Кассиодор и Кетегус получили высокие должности ещё при Теодорихе, великом вожде остготов, который от имени императора Востока долгие годы правил Италией в качестве вице-регента и снискал себе репутацию едва ли не идеального правителя. Его наследник, Эуфарих, муж Амаласунты, умер — и королём был объявлен 10-летний сын Амаласунты, Аталарих; мать правила от его имени, дожидаясь его совершеннолетия.

— Расскажи, что происходит при дворе? — спросил Кетегус, пока они шли по улицам красивого города с множеством арианских церквей, построенных при Теодорихе. Защищённая илистыми болотами и лагунами, Равенна стала столицей Западной Империи вместо Милана в самом начале варварского нашествия, более века назад. Расположенная в центре Паданской долины [77], теперь она была сердцем и административным центром двора Амаласунты.

— Как глава Сената, — сказал Кетегус, — я должен большую часть года находиться в Риме, а потому обычно не в курсе того, что происходит в здешних коридорах власти.

— Положение довольно напряжённое, мой друг Руфий! — вздохнул Кассиодор, задумчиво покачав головой. — Между Амаласунтой и остготами идёт борьба за власть над Италией, а малыш Аталарих — лишь пешка в этой игре. В основном проблема в следующем: Амаласунта — женщина; Амаласунта любит всё римское и хочет — вернее, уже всё для этого делает, — чтобы Аталарих получил римское образование и воспитание [78]. У готской знати это вызывает отвращение и ненависть. Для жестоких и суровых воинов правление женщины — проклятие. В их глазах римляне — слабая и трусливая раса, и потому римское образование — это последнее, чего они хотят для своего короля. Они удалили от Аталариха всех римских наставников и приставили к нему учителей-германцев. Другими словами — никаких книг, никаких розог, он учится драться и — к сожалению — пить. Благодаря этому блестящему германскому образованию, малыш в свои семнадцать пьёт, словно бродяга-пьяница. Первый раунд за готами.

— Видишь ли, Магнус, я как-то не могу представить, что дочь Теодориха смирится со всем этим. Мне кажется, она унаследовала характер и волю своего отца.

— Это ещё мягко сказано, мой друг. Троих главных своих противников она отправила подальше, на границу — и там все трое были убиты. Чтобы подстраховаться, всё своё личное состояние она отправила через Адриатику, в Диррахиум — на всякий случай, если придётся бежать. До этого, конечно же, не дойдёт, поскольку главные её враги мертвы, а многие готы решили перейти на её сторону, так что власть она удержать сумела. Второй раунд за ней. Но если Аталарих умрёт — а его здоровье изрядно подточено пьянством — её положение станет очень тяжёлым, ведь править единолично она не сможет. Закон и порядок мгновенно рухнут, потому что duces и saiones [79] восстанут против правления женщины, они и сейчас настроены решительно... и презирают мальчишку-короля.

— В общем и целом то, что ты описал, очень интересно, — протянул Кетегус. — Юстиниан только и ждёт своего часа, чтобы воспользоваться любым кризисом. Теперь, когда Африка возвращена Империи, на очереди Италия.

— Смелая уверенность, я бы сказал, — Кассиодор покачал головой и усмехнулся. — Как ты справедливо заметил, ситуация «интересная». Ну, вот мы и пришли — старые имперские казармы...

Он указал на римскую постройку довольно мрачного вида — каменное здание с высокими башнями по углам. Здесь размещалась личная гвардия короля. Теперь её составляли исключительно готы, римлян изгнали за предыдущее десятилетие, согласно повелению Теодориха, считавшего, что в армии должны служить только готы, а римляне — занимать административные посты.

В центре большого квадратного зала тянулись длинные столы и скамьи—любимые римлянами пиршественные ложа германцы считали признаком изнеженности, — за которыми сидели король и его гости. Все собравшиеся в зале кроме Кассиодора и Кетегуса были готами. Лишь они вдвоём были одеты в римские тоги, остальные, по германскому обычаю, были облачены в штаны и короткие туники; римская одежда среди готов была строго запрещена. За столами не было ни одной женщины, поскольку было объявлено, что это пир воинов, на котором мужчины могут пить вдоволь, хвастаться своими победами, есть досыта и никак себя не сдерживать, как это бывает в присутствии женщин. Сидя за главным столом, юный король представлял собой жалкую и комичную фигуру; лицо его опухло и было покрыто пятнами от неумеренного пьянства. Подражая, как он полагал, своим предкам-германцам, он носил плащ, подбитый волчьим мехом; плащ крепился на плече огромной золотой фибулой, украшенной эмалью. Фибула изображала орла в посеребрённом шлеме. Когда-то подстриженные на римский манер волосы отросли и сальными прядями падали на плечи. Ещё более неудачной попыткой придать себе мужественный вид были усы: верхнюю губу короля украшал жалкий юношеский пух.

Слегка покачиваясь, Аталарих встал и воздел к потолку кубок с вином — во всём остальном, кроме выпивки, он предпочитал всё германское, но крепкие римские вина пришлись ему по душе, и он пил их неразбавленными. Подданные следовали его примеру.

Король произнёс довольно невнятно:

— Мои дружественные... друзья! Готы и римляне! Через три недели мне исполняется 18 лет. Возраст, в котором мой проделал... прославленный дед Теодорих уже... прославил себя, завоевав великий город Сигна... Синга... Сингидунум. Мать говорит, мне ещё рано править. Сука. Посмотрим. В день своего рождения я скажу ей, что она больше не регент... ша! Пусть убирается! — он тупо обвёл взглядом собравшихся. — Верю в вашу поддержку. Выпьем же за моё саврш... саврашен... совершеннолетие!

Все покорно выпили — за исключением одного почтенного старца. Король, к сожалению, заметил это.

— Хильдебранд! Ты не выпил! — лицо Аталариха побелело от ярости. — Ты был виночерпием моего отца — и ты не выпил! От тоста за Теодориха ты бы не отказался!

— Ты, король, не Теодорих! — смело отвечал старик.

— Да как ты смеешь так со мной говорить?! — закричал король, а затем, повернувшись к Кассиодору, почти умоляюще воскликнул: — Скажи ему, что я достоин быть королём!

— Италии действительно повезло — иметь в качестве правителя потомка великого Теодориха! — невозмутимо отвечал префект.

— Вот видите! — обрадовался Аталарих, не заметив двусмысленности этих слов. — Даже Кассиодор — римлянин! — думает, что я должен сидеть на троне! Клянусь небом, Хильдебранд, ты выпьешь! Ты наглый, выживший из ума старик!

Он вскочил из-за стола и схватил Хильдебранда за нос. Задыхаясь, тот открыл рот и не мог помешать Аталариху влить ему вино прямо в горло.