Огненная кровь. Том 2 (СИ) - Зелинская Ляна. Страница 26

Наверное, нужно было сказать, что она приходила. Цинта слышал, как она плакала, и видел, как держала Альберта за руку. Армана сказала, что она плакала и потом, в своей комнате. Но если он скажет ему это, то князь вскочит, как есть, и тут же помчится к ней. И чем это закончится? Уж точно ничем хорошим.

И поэтому он промолчал.

Эта женщина приносит Альберту одни сплошные несчастья! Знай он раньше — наплевал бы на таврачий закон и не стал бы посылать его в тот обрыв.

— Нормально? — переспросил Альберт.

— Нормально, — ответил мрачно Цинта, — так мне вещи собирать?

— Какие вещи?

— Так давеча кто-то собирался отплыть в Ашуман.

— Какой ещё к Дуарху Ашуман? Никуда я не поплыву!

— Позволь спросить, с чего такая перемена? — спросил Цинта.

Князь встал с кровати, подошёл к окну, держась за стену — голова ещё кружилась.

— Боюсь, если я уеду сейчас, — произнёс негромко, глядя в мутную пелену дождя, — Иррис не доживёт даже до совета, не то что до свадьбы или поединка.

— Хочешь знать, что думаю я? — начал, было Цинта.

— Не хочу. Я и так знаю.

— А я всё равно скажу. Это, конечно, не моё дело…. Но ты же не всерьёз собираешься охранять от врагов чужую невесту?

— Цинта, я тебе уже говорил, что всё, что начинается со слов «это не моё дело» и в самом деле не твоё дело? Но раз ты так хочешь знать, то я тебе скажу…

Альберт обернулся, присел на подоконник и, скрестив руки на груди, добавил:

— Я чуть не умер этой ночью. И умер бы, но кое-что случилось… Мне приснился чудесный сон, — он посмотрел на свою ладонь, улыбнулся и сжал её в кулак, — и я кое-что понял. Вэйри была неправа и права одновременно…

Он оттолкнулся от подоконника и стянул с себя рубашку.

— Мой братец не знает всей гнилой изнанки нашей родни так, как я. И он не сможет защитить Иррис. А я смогу. Даже если мне придётся спать под её дверью, убить всех своих родственников и снова за неё умереть. Я был идиотом, Цинта, но теперь я понял свою ошибку. Ну, чего ты застыл, как ящерица на солнце? Мне нужна ванна и чистая одежда.

Цинта всплеснул руками, забрал у него рубашку и воскликнул:

— Ты тут, когда бредил, говорил, что я тебе друг. Так ежели это правда, то я и скажу тебе, как друг. И даже если ты погонишься за мной с вертелом, я молчать не стану! Ты в прошлый раз сказал, что не хочешь быть ослом, так вот, ты осёл, мой князь! Как есть, осёл! Слепой осёл! Потому что, снова идёшь по кругу за морковкой, которая висит у тебя перед носом на палке!

Но Альберт только усмехнулся и снова посмотрел на свою ладонь.

Часть 4. Время сомнений Глава 22. Просто друзья

Армана сказала всем, что Иррис спит, заперла двери и удалилась, понимая, что сейчас не самое подходящее время, чтобы мозолить хозяйке глаза. Она видела, как Иррис забравшись на подоконник, сидит, обняв колени руками и прислонившись лбом к стеклу, беззвучно плачет.

А с той стороны стекла ей вторит небо — плачет проливным дождём, и такого ливня Эддар не видел уже давно. Низкие тучи укрыли город, и бухту, и Грозовую гору…

Иррис снова взяла дневник отца, перечитывала строчки, посвящённые её матери и снова плакала. Кажется, их семья и правда проклята. Потому что нет в ней счастья ни для кого.

Но если бы её спросили, чего она хочет сейчас — она бы не ответила. Она совсем запуталась в своих чувствах, и устав, уже под вечер почти смирилась с мыслью, что Альберт умрёт, что она никогда его больше не увидит, и что если бы… при других обстоятельствах… всё могло бы сложиться иначе… наверное.

Только, в любом случае, не сложилось. Да и как могло? Может быть, она всё-таки ошиблась? Или опоздала со своим пониманием?

Она лежала в темноте с полотенцем на лице, смоченным отваром из трав, чтобы убрать следы рыданий, и думала, о том, что, видимо, это судьба.

А когда пришёл Себастьян, и ужин накрыли в её покоях для них двоих, она немного пришла в себя. Как песок после шторма постепенно оседает на дно, так и её тоска и печаль ушли вглубь души, легли там тяжестью, и она спрятала их от всех, чтобы никто не узнал. Конечно, знает Армана, хоть она ничего ей не говорила, но та не слепая и всё давно поняла. Но Армана болтать не станет.

У Иррис ещё будет время погоревать в одиночестве, а сейчас…

И хоть ей было тошно от мысли видеть кого-то и говорить, но сейчас она должна сделать так, чтобы попытка её убийства не повторилась. Она была грустна за ужином, сказав, что пока ещё не слишком хорошо себя чувствует. А Себастьян и не настаивал на разговоре. Он был нежен и чуток, и не досаждал лишними вопросами.

— День совета назначили? — спросила Иррис, не поднимая глаз.

— Да, совет будет шестого дня. И в этот же день, сразу после совета, мы поженимся. Просто обряд, без всяких торжеств… учитывая обстоятельства… Завтра утром придёт портниха со свадебным платьем, надеюсь, тебе уже станет лучше, — Себастьян поцеловал её руку, — ты же не против скромной церемонии? А пышный приём будет через месяц.

Учитывая обстоятельства!

Она снова едва не разрыдалась.

Свадьба через три дня… Боги милосердные, дайте ей сил! Поскорее бы всё это закончилось. Возможно… когда… разорвётся связь, ей станет легче…

Она ведь этого хотела?

Только почему-то она не была в этом уверена. Ни в том, что ей станет легче. Ни в том, что она хочет потерять эту связь.

— Хорошо, — она подняла на него уставший взгляд, — наоборот, я рада, что будет скромная церемония. Давай вообще обойдёмся без торжеств… даже… потом?

— Я сделаю, как ты скажешь, — Себастьян снова поцеловал её руку, — ты можешь не думать об этом сейчас. Позже, когда… сама захочешь, мы проведём торжества так, как скажешь.

— Спасибо.

Себастьян хотел поцеловать её в губы, но она отвернулась со словами:

— Прости, я устала.

Она хотела спросить об Альберте, но так и не смогла. Лучше не знать. Так есть хоть капля надежды…

А ночью ей приснился странный сон.

Уже перед рассветом, когда небо посерело и над горизонтом едва подёрнулось розовым, Иррис проснулась. Лежала в какой-то дрёме между сном и реальностью, когда сновидения ещё имеют силу, но уже не имеют власти. Когда сон приятен, потому что ты знаешь, что это сон. Но реальность просочилась, привнеся с собой горечь утраты, Иррис мысленно вернулась в оранжерею, туда, где они виделись последний раз, воскрешая в памяти эту встречу.

Фонтан, грустная нимфа и лебеди, склонившие головы к воде, и она стоит в ожидании, теребит веер…

Иррис увидела огненный цветок. Не цветок — бутон, пульсирующий в мягких сумерках под стеклянным небом оранжереи, и от него шло тепло, то самое тепло…

Она стояла перед ним, а он будто парил в воздухе и манил. Коснулась лепестка рукой, и лепесток отделился от бутона, развернулся, обволакивая живым огнём...

— Иррис! — услышала знакомый шёпот, почти над ухом, и вздрогнула во сне.

Чьи-то пальцы дотронулись до её шеи сзади, и она застыла на месте. Нежно погладили, едва касаясь, а затем медленно спустились вниз, оставляя дорожку пламени на коже. Замерли на мгновенье. Осторожно провели по ключицам, заставив задрожать от предвкушения, и тёплые ладони накрыли плечи, чуть сдвинув тонкие бретельки платья…

Она знала, чьи это руки. Это тепло она не могла спутать ни с чем.

И стояла, словно в трансе, словно под гипнозом, не в силах пошевелиться и желая только одного — чтобы он прикоснулся губами...

— Ты позвала — я пришёл, — тихий шёпот у виска, и дыхание опалило кожу, а затем его губы коснулись шеи, прямо за ухом.

Он поцеловал её снова, медленно и нежно, спустившись чуть ниже, и ещё ниже, вслед за руками. Заставив и без того зыбкий мир сновидения закружиться. И каждый поцелуй отдавался гулкими ударами сердца, вынуждая судорожно ловить губами воздух, запрокинуть голову, ощущая прикосновение его щеки к своей, и прижиматься к ней, впитывая тепло…