Огненная кровь. Том 2 (СИ) - Зелинская Ляна. Страница 27
Его ладони скользнули вниз по рукам, коснулись её ладоней и пальцы переплелись…
Иррис металась на кровати, сжимая подушку и скомкав одеяло, она хотела проснуться и не могла себя заставить это сделать. А тело жгло огнём, пылали губы, ощущая пульс, и его прикосновения были так реальны и так желанны, что хотелось почти кричать.
Она и проснулась — от собственного хриплого дыхания, и поняла, что лежит, обхватив себя руками за плечи, подтянув колени почти к подбородку.
Боги милосердные! Что с ней такое?
Она вся горела, как в лихорадке, дышала часто, и желание стянуло всё внутри тугим узлом, разлилось под кожей, так, что до неё было не дотронуться.
Иррис вскочила с кровати, почти добежала до окна, распахнула его, подставив лицо влажному утреннему бризу. Дождь закончился, серая громада туч лениво ползла на запад, и горизонт был чист, а на востоке небо налилось алым.
Что это за сон такой?
Такой реальный, такой явственный, словно кто-то забрался в её голову, прочёл её мысли, и уловив её желания, сплёл это сновидение. Но кожа до сих пор ощущала его прикосновения и его тепло…
Это… наваждение! Нет! Она не желала этого! Она не должна этим наслаждаться!
Но она наслаждалась. Вопреки разуму и воле, вопреки рассудку. И понимала, что на самом деле только что, лёжа в постели, она и правда желала этого…
…и это… было ужасно!
Иррис дрожащими руками натянула костюм для верховой езды, завязала волосы в узел, схватила арбалет, стрелы и выбралась тихо через балкон. Спустилась осторожно, так, чтобы не разбудить охрану. На конюшне в такую рань ещё никого не было, она нашла своего коня и сама оседлала.
Стража на воротах пыталась её не пустить, объясняя, что так рано, одной, без сопровождения, без разрешения…
— Если вы не хотите получить стрелу в лоб, то лучше откройте ворота! — воскликнула она.
Нацелила арбалет на одного из стражников и добавила:
— Я очень метко стреляю! — и тут же выпустила стрелу, пригвоздив к стене верёвку от сигнального колокола.
Ворота открылись.
Она гнала коня по дороге, сама не зная куда. Куда-то в сторону гор меж узловатых оливковых деревьев и апельсиновых рощ, умытых вчерашним ливнем, по огромным лужам и грязи, так, что комья земли летели из копыт во все стороны. Она бежала от своих желаний, надеясь, что ветер и свобода избавят её, наконец, от того, что она не хотела чувствовать. А ветер бил в лицо, трепал волосы, забирая себе весь её жар, и, казалось, впервые, за долгое время ей по-настоящему стало легче.
***
— О чём ты только думала, Иррис! — Себастьян задавал свой вопрос уже который раз. – Уезжать вот так, никого не предупредив, без охраны! Тебя только что пытались убить!
Но Иррис лишь пожимала плечами и отвечала:
— Я делала так в Мадвере. Ты же помнишь.
— Но мы не в Мадвере! И это… это же просто неприлично!
— Я знаю, что мы не в Мадвере. Но, если ты помнишь наш с тобой разговор на берегу, ты ещё сказал, что я плевать хотела на приличия! — ответила Иррис упрямо. — Так что я всё равно буду так делать.
— Ну и что это за капризы? — Себастьян посмотрел на неё, склонив голову. — Ты же понимаешь, что здесь нельзя поступать так, как ты привыкла в Мадвере?
Ответом ему был только упрямый взгляд синих глаз. А ещё растрёпанные волосы, румянец на щеках и одежда покрытая грязью почти до пояса.
Она не станет извиняться. К демонам всё!
Её искали, кажется, всем дворцом. Снарядили погоню — стража у ворот видела, в какую сторону она поехала, а на влажной от дождей дороге её нетрудно было найти по следам. Нашли. На вершине холма в десяти квардах от дворца, там, где стоял большой айяаррский драйг — витой ритуальный столб. Ветер трепал её волосы, штаны и подол юбки наездника были в грязи, а она как будто счастлива. Стояла, жадно глядя куда-то на горизонт в сторону моря.
— Ты же понимаешь, что я переживал за тебя? — Себастьян взял её за руки. — Пожалуйста, не делай так больше! Не уезжай без охраны!
— Куда я денусь! Обратно меня только что не в клетке везли! — воскликнула она, потирая пальцы.
Вместе с Себастьяном приходил и Гасьярд. Снова задавал странные вопросы, уколол ей палец и взял каплю крови, сказал, что для подготовки свадебного ритуала. Но вот руку её держал очень долго и разминал ей пальцы, как-то слишком старательно, будто гладил, так заботливо, что в итоге она сказала, что не боится уколов, и после того, как всё закончилось, быстро выдернула руку.
— Ты же понимаешь! Это для твоей же безопасности!
— Хорошо. Больше не буду, — ответила она, не слишком-то себе веря.
Но так было проще всего — согласиться.
Ей и правда стало легче. Нет, ей не удалось вырвать из груди эту боль, но хотя бы получилось выбросить из головы мысли о ночных поцелуях. Жаль только не смогла доехать до берега, до обрыва, и постоять на самом его краю…
Пожалуй, теперь она вернётся к своим мадверским привычкам. К демонам все приличия, к демонам этот дворец и всех этих змей! Она будет уезжать, когда захочет и куда захочет, и с этого дня будет делать это почаще. Она будет делать то, что считает нужным, и Себастьяну придётся с этим смириться.
— Хорошо. А теперь мы должны пойти и поблагодарить Альберта за твоё спасение.
— Поблагодарить? — сердце дёрнулось и застыло где-то в горле.
— Да, девочка моя, или ты уже забыла, что он спас тебе жизнь, рискуя своей? — ответил Себастьян с досадой.
— Я… я не забыла. Так он… жив? — она едва смогла выдавить из себя эти слова, не веря до конца и боясь получить ложную надежду.
— Как это ни странно для всех, но он действительно жив, — усмехнулся Себастьян, — и вполне здоров. И будет некрасиво с нашей стороны не оказать ему должного уважения за то, что он сделал.
— М-мне надо привести себя в порядок, — ответила она, мысленно ища какой-нибудь предлог, чтобы не идти.
— Конечно, я подожду тебя, — и Себастьян вышел.
Никто не верил в это. Армана сказала, что надежды почти нет... Даже Цинта отчаялся…
Иррис опустилась в кресло, вдохнула-выдохнула, прижала ладони к щекам.
Она ведь тоже была в отчаянии, она уже почти смирилась …
Её ждёт портниха со свадебным платьем…
Через три дня свадьба…
А теперь…
Теперь она снова в отчаянии, только теперь уже совсем по другой причине…
И она просто глупо счастлива, до полной пустоты в голове…
А ещё ей до одури стыдно. И страшно.
Разом навалилось всё — их разговор в оранжерее, то, как она целовала его руки… и губы! Как рыдала в комнате, не помня себя от горя, и то, что приснилось ей сегодня утром. Иррис чувствовала, как её лицо заливает краска смущения. Она лишь на мгновенье представила, как он на неё посмотрит, как коснётся её руки, и сердце зашлось в лихорадке. Она совершенно не знает, как себя вести, потому что рядом будет Себастьян, и потому что все поймут! Они точно поймут, что она просто не в себе! Это нельзя не увидеть.
А если Цинта что-то ему сказал? Ведь он, кажется, слышал… О, Боги! Да она же умрёт от стыда!
Почему-то необходимость встретиться с Альбертом лицом к лицу пугала её до жути, до дрожи в коленях, и ей хотелось, как маленькой девочке, убежать и спрятаться под кровать, залезть в шкаф, куда угодно, только бы не оказаться перед ним при свидетелях.
Альберт ведь наверняка опять поцелует её руку так, как на балу, и будет говорить полунамёками, понятными только ей, и задавать вопросы, от которых можно провалиться сквозь пол и притягивать её взглядом, лаская своим огнём. А она только и может думать, что о том сне, о его руках и губах…
И он всё поймёт, он увидит на её лице то, что снилось ей сегодня ночью!
О, Боги! Нет, только не это!
И всё опять повторится.
Что же ей делать?
Эта связь…
В конце концов, она убьёт их обоих.
***
— Альберт? Ты жив! Невероятно! — воскликнула Милена, помахивая каминными щипцами. — И только попробуй сказать что-нибудь про яд! Я ещё не всё расколотила в этой комнате, найдётся что-то и для твоей головы!