Огненная кровь. Том 2 (СИ) - Зелинская Ляна. Страница 29
Хм, а у него накопилось дел на утро...
Кажется, ему пора перестать валять дурака, шляться по борделям и бить морды за деньги. До совета осталось три дня. И если в игре теперь три стороны, то и врагов у него разом прибавилось, а сторонников убыло. И у него нет ни яда, ни змей, ни стрел, ни злобных сестёр за спиной, которые его поддержат, у него есть только Цинта с его любовью к правде и желанием открыть лекарню.
И как ему теперь быть?
Но первым в списке на это утро у него было одно желание — увидеть Иррис. Просто увидеть.
Он поклялся себе, что ни намёком, ни взглядом, ни словом, ни прикосновением он больше никогда не выдаст своих чувств.
Она хотела, чтобы они были друзьями? Что же. Пусть так и будет.
Он прищурился, глядя на залитый утренним светом сад и вздохнул.
Нет. Он не будет потакать своим желаниям. Он не помчится сейчас к ней на встречу.
— Si vis vincere, disce pati.* Надеюсь, Цинта, ты уже выучил до этой страницы, — буркнул Альберт себе под нос и направился быстрыми шагами в крыло, когда-то принадлежавшее его отцу.
*(прим. лат. — хочешь побеждать — учись терпению )
Это утро он начнёт с яда. Он узнает был ли яд настоящим или к нему приложил руку дядя Гас. Но если яд был, всё-таки, настоящим, то он знает, где искать продавца…
***
Башня Уважения. Альберт не знал, кто дал такое название этой части дворца. Но именно здесь находился рабочий кабинет отца и его покои, где он любил проводить время вдали от своих жён и семейных дрязг. Здесь он работал, принимал посетителей и проводил советы. И, в детстве, Альберт забирался на дерево и наблюдал за ним в окно, смотрел, как он пишет письма, как ходит по кабинету, заложив руки за спину, смотрит на карту, висящую на стене…
Будучи маленьким Альберт пытался понять, что нравится отцу, и что он должен научиться делать, чтобы Салавар не смотрел на него, как на пустое место. Чтобы и ему однажды досталась похвала, как Себастьяну или хотя бы снисходительная усмешка, как Драгояру.
Салавар дрался, и Альберт тоже научился драться… и ездить на лошади, управляясь с ней виртуозно, владеть бариттой, лучше любого из его сыновей, писать, читать, терпеть боль…
Но ничего из того, что он делал, не трогало душу Салавара, словно этой души у него и не было вовсе. Может, и не было…
Но в том возрасте Альберт этого не понимал. Он, как и все дети, хотел просто любви. Только, кажется, в этом доме даже кухарка любила его больше, чем родной отец.
Альберт знал, куда Салавар прячет ключ, чтобы не носить его с собой — в щель между камней по ту сторону окна на лестнице. Однажды он взял его и открыл дверь…
Он сидел в его кресле, перебирал книги, карты и коллекцию деревянных кораблей, мастерски вырезанных из разных пород дерева, с шёлковыми парусами и снастями из золотых нитей. Рассматривал портреты: Милена, Таисса, Себастьян, Драгояр… Его портрета не было. И он пытался понять, что же с ним не так, почему отец любит своих собак больше, чем его. Он не слышал, как Салавар вошёл…
Он пролежал три дня с исполосованной спиной, и кухарка таскала ему холодный компот из вишни, а её дочь ухаживала за ним — мазала раны какой-то мазью из тех, что они на кухне делали от ожогов. Дворцовому врачу запретили подходить к Альберту — так отец вколачивал в него науку, которая называлась «знай своё место, щенок».
Науку Альберт усвоил и с тех пор больше не пытался понять Салавара.
И сегодня, как и тогда, дверь была заперта, но ключ лежал всё там же — в щели между камней.
Он вошёл внутрь, ощущая, как его обступают тени прошлого: те же портреты на стенах, те же вещи, те же запахи, и модели кораблей, и карты были на своих местах, только теперь не нужно было ожидать шагов на лестнице, и никто больше не поднимет на него руку.
Хотя ему показалось, что призрак отца всё равно незримо витает в кабинете. И Альберт постоял немного в центре комнаты, вслушиваясь в тишину, воскрешая в памяти события прошлого, словно отдавая дань памяти своим детским обидам.
А потом подошёл к шкафу с книгами. Он помнил, что у Салавара было много книг по ашуманской магии. Зачем они были ему нужны — таким вопросом Альберт не задавался, но книга о ядах среди них точно была. Полки с книгами на ашуман находились на самом верху, почти под потолком. Он подставил лестницу и взобрался по ней.
Сюда, похоже, руки прислуги не доходили очень давно, потому что верхние стеллажи хоть и были за стеклом, но успели зарасти пылью и паутиной. Альберт попытался сдуть пыль, но только расчихался и ругнулся. И лишь потом заметил, что четыре книги в центре не такие пыльные, как остальные, видимо их не так давно брали в руки. Он вытащил их, разглядывая корешки, и выронил какую-то бумагу, полетевшую на пол, как сухой осенний лист.
Так он и нашёл тайник.
В стене, к которой был приставлен шкаф, оказалась ниша, а в ней — железная дверца. Альберт подёргал её — заперто.
Он спустился вниз, обыскал все ящики письменного стола, понимая при этом, что ключ от такого тайника вряд ли будет лежать на видном месте. Осмотрел место за картинами, в вазах, за книгами позади кресла — везде, где предположительно Салавар мог хранить такой ключ, но ничего не нашёл.
Впрочем, дверца не выглядела такой уж прочной, и Альберт решил, что он придёт сюда завтра и попросту взломает её. А пока возьмёт книги и сделает так, чтобы никто не заметил, что здесь кто-то был.
Хотя, похоже, что кабинет отца больше никого не интересовал. Только сейф зиял открытой пастью, но внутри него было пусто, видимо, все бумаги забрал Себастьян, а остальное, что осталось в комнате, никто даже не тронул.
И Альберт усмехнулся горько, вспоминая, каким при жизни грозным был Салавар, как боялись его все, как дрожали осиновым листом, метались, как мыши при звуке его голоса, и что теперь? Прошло совсем немного времени, и вот напоминаний о нём — лишь этот кабинет, в котором всё ещё витает его дух. И больше никто, ни его дети, ни братья или Эверинн — никто не сожалеет о том, что его нет.
Воспоминания питаются не страхом, они держатся на любви…
Альберт подобрал с пола оброненную бумагу.
Письмо.
Он бы бросил его на стол, если бы не взломанная печать, которая почему-то показалась ему знакомой. Ничего не значащие завитки, похожие на листок клевера. Он развернул его.
«Праздник Звездопада. На закате. У развалин старого замка. Приходи один. И выполни свою часть нашего уговора».
Изящный бисерный почерк. Аккуратный. С нажимом.
Альберт поднёс бумагу к носу — белая камелия и миндаль. Запах был едва уловим, но он всё же почувствовал его. Письмо было без подписи, но он узнал и почерк, и этот запах.
Письмо написал тот самый «друг», что оповестил его о смерти Салавара.
Альберт опустил руку с бумагой и задумчиво посмотрел на портрет отца, висящий в простенке между окнами. Ястребиный взгляд, брови сдвинуты — все боялись этого взгляда и его ярости. У него было много врагов и на него не раз покушались, но сила огня была в нём так велика, что он всегда оставался жив.
Но, видимо, не в этот раз…
Альберт посмотрел на письмо ещё раз.
Салавара нашли мёртвым на следующий день после ночи Звездопада рядом с развалинами старого замка.
***
Полдня Альберт просидел над книгами, велев Цинте соврать Себастьяну, что его нет во дворце. Он не хотел принимать официальных выражений благодарности, тем более от Себастьяна. Если Иррис захочет его поблагодарить, она может сделать это сама, и это единственная благодарность, которую бы он хотел услышать. Хотя она вряд ли это сделает…
Он принёс словарь, но его ашуман был настолько плох, а заглядывать в книгу за переводом каждой строчки так утомительно, что, вконец измучившись, он решил съездить в город, и найти того, кто сможет перевести интересующие его моменты. Кроме этого он собирался наведаться в ашуманский квартал и узнать, кто торгует такими ядами, а заодно и проверить — настоящий ли яд был в бутылке.