Лейтенантами не рождаются - Ларионов Алексей Павлович. Страница 16

После некоторых споров все-таки решили принять мой вариант — прорываться через станицу. Ждать ночи мы не могли, важно было использовать выигранное у немцев время. Тем не менее каратели, наверняка, уже успели прибыть к взорванному мосту и все продумали. Одна группа, возможно, идет по нашему следу с собаками, а другие организовали засады.

Этот вариант преследования я имел в виду, когда отправлял первые две группы бывших военнопленных по разным направлениям. Не случайно и наша первая группа разведчиков с «языком» шла совсем другим путем. Немцам, когда они появились у моста, пришлось решать, какая из групп идет с захваченным обер-лейтенантом, а какие группы выполняют отвлекающий маневр.

Мы прошли еще значительное расстояние по балке, почти приблизились к дороге, по которой через каждые 15–20 минут проходили машины и мотоциклы. Перед станицей залегли, замаскировались и начали наблюдение.

Мы заметили за дорогой, у самой окраины станицы, гумно и большой открытый ток. Нужно было выбрать время в интервалах движения на дороге и проскочить в большой сарай, не привлекая к себе внимания.

Разделились на три группы, две поползли ближе к дороге, третья осталась для прикрытия на случай, если немцы идут по нашим следам. Группа, в которой находился обер-лейтенант, форсирует дорогу первой, вторая обеспечивает ее бросок через дорогу к сараю. После прохода первой группы третья подползает к месту, где была первая, и помогает перебраться через дорогу второй группе.

Мы нервничали, наш переход к сараю проходил очень медленно. Однако до сарая добрались благополучно, оставалось пересечь станицу и выйти к старому противотанковому рву, который был выкопан летом 1941 г. Казалось, все просто, удача сопутствует нам, но не тут-то было. Когда дела идут слишком хорошо, значит, где-то получился «прокол». И беда не заставила себя ждать.

Еще раз перекурили, доработали план: одна группа цепочкой рассредоточивается вдоль улицы, что ведет на противоположную сторону станицы; вторая — как можно быстрее доставляет обер-лейтенанта к противотанковому рву, третья прикрывает отход. Но, как только мы оказались на улице, весь план пошел наперекосяк. Мы были уверены, что о нашем пребывании в сарае никто не знает. Оказывается, кто-то из жителей заметил, что группы вооруженных людей ползут, а затем короткими перебежками пересекают шоссе и скрываются в сарае. Они поняли, что это не немцы и не полицаи тем более. Значит, в станицу вступают советские войска — так нас называли везде, вплоть до Берлина.

Весть о том, что к ним входят «Советы», моментально разлетелась по станице. Народ вышел на улицы, и все устремились к нам. Нас обнимали, целовали, пытались увести к себе в гости. Кое-как мне удалось угомонить толпу и объяснить, что мы — всего-навсего разведчики и наши передовые танковые части находятся в 7–8 километрах от станицы. Если над кем-то из жителей нависла угроза, им нужно идти навстречу танкам, которые скоро будут в станице.

Такая встреча населения вывела нас из равновесия. Мы поддались общей эйфории, за что скоро жестоко поплатились.

Мы двигались через центр станицы, где собралось много народу. Я решил выступить на импровизированном митинге и рассказать собравшимся о том, что происходит в нашей стране, как живут и работают наши люди в тылу, как идет война, когда будет открыт второй фронт, какую помощь оказывают нам союзники и т. д. Слушали меня с большим вниманием; население, не получавшее ничего, кроме геббельсовской дезинформации, было заворожено не очень складным моим рассказом. Посыпались вопросы. Я не успевал отвечать.

В это время ко мне подошел разведчик, сержант Семенов, и взволнованно сообщил: «Командир, немцы входят в станицу с двух сторон». Я громко крикнул: «Расходитесь, сейчас начнется бой!» Толпа моментально разбежалась. Я побежал к дому, где остановились разведчики с обер-лейтенантом. Пока я митинговал, мои ребята осмотрели подозрительные дворы и обнаружили в одном из них две запряженные повозки. Пошарили в доме, сарае и из погреба вытащили двух полицаев, связали им руки и ждали моего возвращения. Когда я увидел, что у нас появился транспорт, приказал братьям Старостиным бросить захваченного немца и полицаев в сани и гнать что есть духу по нижней улице, где немцев еще нет. (В роте в одном из отделений воевали два брата Старостины. Когда старший уезжал на фронт, младший уцепился за старшего, и так вместе прибыли на место формирования в Бершеть. Оба хорошо воевали и не раз были отмечены правительственными наградами.) Вдогонку им крикнул: «Если немцы увидят вас и начнут преследовать, с полицаями кончайте, а немца доставьте к нам. Для этого занимайте оборону: один гонит с фрицем к нашим, а остальные огнем прикрывают отъезд».

Немцы уже знали, что мы в станице, знали, сколько нас и где мы примерно находимся.

Я приказал занять соседний двор с толстыми глинобитными стенками вместо изгороди и приготовиться к бою. По взглядам я понял, что всем хотелось скатиться с крутого откоса вниз и устремиться к противотанковому рву, было и у меня такое желание. Но нужно было выиграть время, отвлечь немцев на себя, дать возможность нашим разведчикам «оторваться» от фрицев и полицаев.

Бой был неминуем. Я ободряюще посмотрел на всех и сказал: «Можете открыть фляжки — это вам не помешает». Но никто этого не сделал, было тошно и без водки. Все понимали, что если кто-то чудом уцелеет, возможно, вернется к своим, а если ранят — попадет в лапы к немцам.

Мы разместились за изгородью и ждали приближения немцев, а они почему-то медлили. Я поднял голову, посмотрел вдоль улицы, но фрицев не увидел. И тут мой взгляд упал на окно дома на противоположной стороне улицы. У окна стояла молодая женщина и отчаянно жестикулировала. Я не мог понять, что она хочет передать.

Немцы нас тоже выпустили из поля зрения и теперь пытались уточнить, где мы находимся. Я вспрыгнул на стенку, чтобы посмотреть в том направлении, куда показывала женщина. Оказывается, немец подполз к воротам с другой стороны глинобитной стенки и приготовился бросить гранату в наш двор. Когда увидел меня, второпях дал очередь из автомата в мою сторону. Одна пуля пробила мне левую ногу выше колена, не задев кость. От неожиданности я крикнул и упал прямо на немца. Мы вцепились друг в друга и каждый думал, как скорее добраться до ножа. Семенов перепрыгнул через стенку и добил фрица.

Все это происходило на глазах у немцев, они были где-то рядом, но почему-то не открывали огня, это было загадкой. Вскоре прогремели первые выстрелы. Мы поняли: немцы ждали, когда подъедет машина с крупнокалиберным пулеметом. Пули от пулемета крошили стенку, мы не стреляли. Я приказал: стрелять только наверняка, зря патроны не расходовать — запас был невелик, а подносить некому. Вскоре и мы стали «огрызаться», когда фрицы начали наглеть и перебежками приближаться к нам. У них появились первые убитые и раненые. Я приказал двум разведчикам пробраться дворами поближе к пулеметной установке и забросать ее гранатами. Уничтожить ее не удалось, но немцы вынуждены были откатиться подальше, что сделало ее использование менее успешным.

Немцы еще несколько раз пытались нас выбить из двора короткими атаками, но каждый раз, неся потери, откатывались. У нас я один пока был ранен в ногу, но в азарте боя боли почти не чувствовал.

Бой затягивался, патроны подходили к концу, нужно было принимать решение. Времени для наших разведчиков, мчавшихся на лошадях галопом к своим, прошло достаточно.

Двор, в котором мы вели бой, примыкал к обрывистому спуску. Я приказал кубарем скатиться по обрыву и бегом устремиться в противотанковый ров. Это, видимо, была моя непоправимая ошибка, бой нужно было вести до конца во дворе и стремиться, как можно дороже «продать» свою жизнь.

Немцы предвидели этот вариант отхода и приняли все меры для нашего уничтожения. Когда мы выскочили из «мертвой» зоны наблюдения на ровное место, немцы открыли ураганный прицельный огонь из автоматов и винтовок. Разведчики стали падать один за другим, оказывать друг другу помощь в этой ситуации было невозможно. Я бежал последним, раненая нога сдерживала движение. Впереди бежал сержант Семенов, кто бежал рядом я уже не видел. Обычно, когда рассказывают об эпизодах своей жизни на войне, говорят, что страх со временем проходит. Мне на войне всегда было страшновато, и, если бы я не был офицером, не знаю, как вел бы себя в бою в разных ситуациях. Но я был командир — и этим все сказано, страх подавлялся силой воли. И сейчас страх заставлял меня бежать изо всех сил. Оставалось метров двадцать-тридцать до противотанкового рва, бежавший впереди Семенов упал, видимо, был тяжело ранен, запнувшись за него, и я полетел в снег. Быстро вскочил на ноги — и в это время разрывная пуля ударила по правой ноге. Все поплыло перед глазами … Наступил черный мрак. Это было третьего февраля 1943 г.