Лейтенантами не рождаются - Ларионов Алексей Павлович. Страница 31

Утром, когда налеты прекратились, мы увидели, что недалеко от нас, примерно в ста метрах, было прямое попадание тяжелой бомбы в капитальный немецкий бункер и на его месте теперь была большая воронка, наполненная водой.

В этот период немцы переживали сплошной кошмар, ни днем, ни ночью им не было покоя — кромешный ад. Все города и крупные населенные пункты были в развалинах. Наступило возмездие, то, чего они так боялись.

Однажды в феврале 1944 г. вечером, после ужина, в наш барак пришел унтер-офицер из внешней охраны блока. Переводчик, он же староста, построил нас в прихожей перед кухней. Немец поздоровался и, к нашему удивлению, попросил прощения за свой несдержанный характер: «Я завтра еду на восточный фронт и очень прошу вас написать мне рекомендацию, что мое отношение к русским пленным было лояльным».

Мы не ожидали ничего подобного от немецкого унтер-офицера и растерялись, стояла тишина. Немец долго молча смотрел на нас, а мы не знали, как нужно поступить. Его отношение к нам было действительно лояльным. Ребята подумали, составили текст и написали записку с приложением списка всей нашей рабочей команды. На прощание дали несколько добрых советов, как нужно поступить, если он захочет перейти на сторону наших войск и сдаться в плен.

К сожалению, дальнейшая судьба его неизвестна, хотя я и пытался разыскать адрес его возможного проживания через знакомых немцев, которых впоследствии у меня было достаточно, когда пришлось работать комиссаром госпиталей в г. Ашафенбурге американской зоны оккупации Германии.

Зима в этот год в Германии была сравнительно теплой. На погодные условия, возможно, «повлияло» наступление советских войск на восточном фронте, наших союзников — на западном, во Франции и на юге Италии. Вся Германия оказалась в «котле» почище сталинградского, но упорство немцев на фронтах не ослабевало. В это время в немецкой армии действовал зловещий приказ, пострашнее нашего приказа № 100 («ни шагу назад»). По этому приказу не только расстреливались солдаты и офицеры немецкой армии, оставившие свои позиции под напором неприятельских войск, но и подлежали уничтожению и репрессиям их семьи и близкие родственники. Но спасти от разгрома всю военную машину вермахта уже ничто не могло. В Германии начался хаос. Тысячи беженцев двигались по всем дорогам. Одни бежали от наступающих советских войск, боясь возмездия за злодеяния своих солдат на территории России, другие — от беспрерывных бомбежек городов нашими союзниками.

«Майн Гот, Майн Гот!» — обращение к богу было почти у всех на устах. Вера в бога возрастает у всех народов в трудный период их жизни. Но обычно, когда люди творят свои злодеяния, о боге не вспоминают.

Особенно лицемерят перед богом правители. Гитлер с напускной маской лицемерия и глубокой верой в бога развязал кровавую бойню в Европе. Сотни миллионов людей и тоже с именем бога начали с ожесточением уничтожать друг друга. Забегая вперед, можно сказать, что все это происходит и сейчас. Например, «искренний» католик Бил Клинтон, не моргнув глазом, послал бомбить народ Панамы, Ливии, Югославии и сейчас грозит народам мира, что он готов послать свои войска в любую точку земного шара, где, по его мнению, могут быть «задеты» интересы Америки.

(Так и у нас в России бывшие коммунисты Борис Ельцин, Павел Грачев, Виктор Черномырдин и другие, со свечками в руках стоящие у алтаря, ограбив свой народ, развязали кровавую войну в Чечне, превращая в развалины города и села, убивая своих ни в чем не повинных людей. В бога они, конечно, не верят, но посмотрите на них, когда они стоят со свечками в храмах Москвы, и поймете, насколько они лицемерны и лживы.)

Прошу читателей извинить за мое отступление от того периода времени, когда я находился в рабочей команде Германии в завершающей стадии одной из самых кровавых войн на земле.

Огненное кольцо в 1944 г. со всех сторон приближалось к границам «Великого Рейха», и эту петлю вокруг Германии чувствовал каждый немец как на своей шее. Но любопытно было наблюдать за немцами, понимавшими, что пришел крах и война уже проиграна: рабская покорность и вера своему фюреру, особенно у молодежи, была фанатичной.

В наш блок зачастили власовские офицеры, приносили свои газеты, различную пропагандистскую литературу, но сами агитацией не занимались. Им, видимо, хотелось поточнее знать наше настроение и можно ли будет найти поддержку у нас в случае военного краха Германии.

Обстановка на фронтах быстро менялась, восточный и западный фронты активизировались, в Африке немцы были окончательно разбиты. Командующий войсками фельдмаршал Роммель — «лиса пустыни» — бросил свои части на милость победителей — американцев и англичан, а сам ночью на самолете бежал в Германию, впоследствии вынужден был застрелиться.

Немцы с приближением фронтовых действий к самым границам Германии, а в некоторый местах и с их ведением на территории Германии впервые почувствовали себя очень неуютно в своем любимом рейхе.

В Германию были вывезены для работы более пятнадцати миллионов гражданских лиц со всех завоеванных стран Европы. Только с оккупированных территорий Советского Союза немцы угнали в рабство около пяти миллионов человек. В границах рейха в этот период находилось несколько миллионов военнопленных солдат и офицеров Советской Армии и наших союзников. Кроме этого в Южной Германии была сформирована власовская армия, в рядах которой было более пятисот тысяч хорошо обученных солдат и офицеров.

Вся эта масса иностранцев представляла большую угрозу стабильности внутри страны. Началось массовое истребление военнопленных, крематории в концлагерях работали круглосуточно, но не успевали сжигать трупы. Тогда немцы при помощи рабочих команд из военнопленных стали укладывать трупы штабелями вперемежку с дровами, обливали их бензином и поджигали. По рассказам очевидцев, запах горелых трупов распространялся на много десятков километров.

Вот в такой обстановке мы жили, но в душе, конечно, надеялись на лучшее.

Однажды на территорию рабочей команды, где мы работали, пришел полк специальных войск для ведения химической войны. Установки со специальными баллонами расположились под деревьями по всей зоне. Такое соседство не сулило ничего хорошего. Гражданские немцы, которые находились вместе с нами, были очень напуганы. Все понимали, что если союзники совершат воздушный налет на станцию, то бомбовый «ковер» накроет и нашу территорию.

К счастью, нас построили и увели в барак, поскольку до конца рабочего дня было еще много времени. Мы почувствовали тревогу, понимая, что должно произойти какое-то событие.

После обеда к нам пришли взволнованные солдаты, криками стали заставлять нас делать бессмысленную работу: разбирать нары, выметать сор, чистить плац. Вскоре пришел комендант и объявил, что нас всех переводят в другой лагерь. Во двор въехал длинный грузовик, крытый брезентом, нам было приказано взять с собой одеяла и лезть в кузов машины. Кое-как, стоя, как сельди в бочке, мы разместились под брезентом между высокими бортами кузова.

Куда нас везут, мы не знали. Вскоре мы поняли, что едем на запад. Позади остались города Ханау, Ашафенбург, Франкфурт-на-Майне. К вечеру мы приехали на какой-то военный аэродром, до нас здесь работала греческая рабочая команда. Все греки погибли при налете англо-американской авиации в бараке, где жили. Видимо, налет был ночной и всех их застал врасплох, а возможно, охрана испугалась, что во время налета они все разбегутся и не позволила им покинуть барак и укрыться в старых воронках от разрывов бомб. Тяжелая бомба, вероятно «пятисотка», угодила в барак и все люди внутри погибли. Утром нас заставили разобрать завал, вытащить трупы и захоронить в одной братской могиле в большой воронке.

Аэродром был большой, взлетные дорожки грунтовые, все поле покрыто воронками. Вдали виднелся ангар, около него стояло несколько истребителей, покрытых маскировочной сетью. Нас разбили на звенья, дали лопаты и отправили засыпать воронки. Днем американцы еще раз накрыли аэродром «ковром». Мы недоумевали, зачем это было сделано? Все поле перепахано разрывами бомб и непригодно для взлета и посадки самолетов, сверху это хорошо видно. Может быть, они нас приняли за немцев и решили дать нам «прикурить», разогнать, чтобы мы не занимались восстановительными работами?