Мастерская дьявола - Топол Яхим. Страница 22

Мой шок становится еще глубже при звуках голоса, издаваемых этой развалиной.

— Здравствуй, товарищ, — говорит он по-чешски и обнимает меня. При этом он пошатывается, так что я с трудом удерживаю его. Длинные нервные пальцы древнего старикана дрожат, как птичьи коготки. Наконец он шлепается в плетеное кресло, которое проворно подсунул ему Алекс. — Лучшие воспоминания! — хрипит он. — В Миловице у нас у каждого был свой домик с садом и цветочной клумбой! — После этих слов он опускает голову на грудь и засыпает, посвистывая клювом.

Но от него не исходит такой запах, как от манекенов рядом, нормально от него пахнет.

Выясняется, что Луис Тупанаби был преподавателем Алекса в институте биохимии в Миловице. В Чехии — там, где стоял самый большой советский гарнизон.

— Он еще и узник концлагеря, — говорит Алекс, поправляя теплое одеяло на плечах своего учителя. — Фашисты заставляли его делать тсантсы.

— Тсантсы? — переспрашиваю я, думая, что Алекс, раз он теперь у себя дома, мог употребить какое-то непонятное белорусское словечко.

— Ну, апельсинчики, потом покажу. А для нашего музея Луис сделал очень много, поверь.

— Да?

— Он уже страшно старый. Наверное, скоро умрет, — сказал Алекс, положив еще одно одеяло Луису на плечи, а другим укутав ему ноги. На ногах — домашние тапочки в горошек. — Слушай, — продолжает Алекс, — я, например, встречался со Спилбергом в Лос-Анджелесе. Он собрал там архив Холокоста, где на тысяче телеэкранов тысячи выживших рассказывают свою собственную историю. Хорошо. Но ведь люди, когда что-то смотрят по телевизору, скоро об этом забывают. А вот наш Музей они никогда не забудут.

— Музей? — спрашиваю я, озираясь вокруг. Какой Музей? Кроме манекенов, тут только ящики с находками.

— Мы создаем Музей в Хатыни, — объясняет Алекс. — Это будет самое потрясающее памятное место в мире. Тут, в Белоруссии, существовала настоящая мастерская дьявола. Самые глубокие могилы — тут, в Белоруссии. Но о них никто не знает. Поэтому-то ты здесь.

— Вот как! — говорю я, чтобы не молчать.

Нынешний Алекс в рабочем комбинезоне уже не совсем тот, каким он был в Терезине. Там он учился. Здесь — командует.

— Мне необходимы все базы данных Лебо, причем срочно! — выпаливает он. — Необходима твоя помощь. Ты сейчас здесь — и куда еще ты можешь податься? А мне нужны деньги, ясное дело, — отчеканивает Алекс Напористый, и я ловлю в его голосе те же нотки, что в речах Кагана на месте массовых захоронений.

И тут мы слышим звук. Застываем. Вот опять: бух! Как будто копер ударяет в стену дома. Все трясется. И снова. Это петарды, не гранаты. Но разрывы мощные.

Мы ломимся сквозь ширму назад, туда, где все остальные. Люди забегали. Эти петарды у всех у нас еще на слуху. Кто-то кричит — девушка или ребенок. И снова: бух в стену!

Кому-кому, а мне не надо долго объяснять, что происходит. Они опять тут. Полицейские, которые в Минске наступают мне на пятки, куда бы я ни шагнул. Впрочем, я малость ошибся. Это были не полицейские.

Приказ из мегафона трудно не понять. Выходить по одному, руки за голову. Кто-то уже открыл дверь. Или ее выбили с улицы?

Снаружи свежо, но холода не чувствуется. Раннее утро. Встает солнце.

Я собираюсь выйти, подняв руки над головой, даже делаю уже шаг вперед, но Алекс втаскивает меня обратно. Рядом с ним ухмыляется Каган.

— Держись поближе ко мне, — говорит Напористый. Похоже, он начинает меня слегка раздражать. Люди выходят наружу. Голос в мегафоне повторяет приказ.

Из дома все выходят молча. Без паники, без криков. Может, они были готовы к такому повороту? Люди идут медленно, мимо меня проходят две девушки, работавшие в яме. Кажется, я узнаю и парня с косичкой. Лица с горящими взорами. И только через какое-то время я замечаю, что эти нароискатели выходят вовсе даже не с поднятыми руками!

Парень, идущий мимо, машет палкой, из которой торчат гвозди, еще один оборванец в резиновых сапогах несет кирку. Да ведь их тут целая армия, этих нароискателей! Очкарики, девчонки, на вид сплошь тощие математики, мечтатели-поэты, безумные компьютерные гении, молодежь в рваных джинсах и вельветовых штанах, в рабочих комбинезонах и заляпанных кедах, они выходят на улицу так же, как шли по тоннелю, тихо, один за другим, и почти у каждого в руках что-то такое, чем можно ударить, хлестнуть — словом, как-то защититься.

Той, кого я ищу глазами, среди них нет. Не знаю, может быть, она вышла в числе первых.

Мы остались одни в пустом доме, сбоку от меня — Каган… Алекс держит меня за локоть, и мы тоже выходим. Алекс ногой захлопывает за нами дверь.

Из снежной белизны выступают заиндевелые кусты. Где-то вдали видны панельные дома. Вокруг нас — низкорослые березки, кустарник, там-сям — кучи кирпича, ржавые железяки. Похоже на стройку.

Мы слышим гул, лязг металла, совсем близко. И вот его уже видно, он сминает деревья и кусты перед собой, от гусениц отскакивают камни. БТР, на зелено-желтой броне которого горят красные звезды. Рядом с водителем стоит высокий человек в камуфляже: одной рукой держится, чтобы не упасть, в другой у него мегафон. Среди кустов идет пеший строй, тоже в камуфляже, на всех каски, в руках оружие.

Что мне делать? Спрятаться в кустах, вернуться в дом, кричать, что я иностранец? Алекс, как будто почуяв мое смятение, совершенно спокойно говорит: «Делай как я, окей?»

Бронетранспортер и пешая шеренга минуют кучи кирпича, цепь солдат стремительно прокладывает себе путь сквозь кустарник, наш отряд на площадке перед домом окружен.

И тут мы их замечаем… вначале они по одному, по двое трусят за солдатами, а когда цепь останавливается перед нашей ватагой, эти люди выступают из-за деревьев и собираются толпой, они трясут перед нами кулаками, у некоторых в руках жерди, куски кирпича, они совсем близко, в воздухе свистит камень, за ним другой, парень передо мной валится на землю с кровавой раной на голове, в рев толпы вливаются злобные вопли, это визжат женщины за спинами солдат; мужики, которые грозят нам, одеты в ватники, спецовки и спортивные куртки, я хорошо помню такие же отъевшиеся вертухайские рожи, мне ли не узнать мурло тюремщика… командир на БТР подносит ко рту мегафон, а солдаты разворачиваются и направляют свои стволы в воздух над головами крикунов: армейские защищают нас от толпы!

Командир показывает на наш отряд.

— Терпению белорусского народа приходит конец! — кричит он.

Парень рядом со мной крепко сжал палку. Его рука с побелевшими костяшками пальцев подрагивает.

Здоровяк на БТР поднимает над головой мешок. Обычный серый мешок.

— Расследование еврейских злодеяний привело нас сюда! — вещает он в рупор, указывая на дом. — Вот откуда оппозиционные и еврейские организации травят наш город!

Толпа ревет, очередной камень попадает в цель, кто-то вскрикивает от боли. Солдаты берут оружие наизготовку. Воцаряется тишина.

Командир демонстрирует толпе мешок, трясет им над головами солдат, поворачивается к нам.

— Евреи и оппозиционеры кормят своим дерьмом крыс, — говорит он в мегафон. — А те потом гадят в каналы. Они хотят уничтожить Город Солнца. Так что, получится это у них или нет? — орет он, размахивая мегафоном. И все эти люди опять выплескивают на нас свою ненависть.

Командир поднимает руку. Он чуть ли не танцует на своем БТР на глазах у всех.

— Президент смотрит! — кричит он, швыряя мешок на землю; мешок начинает дергаться и извиваться, у всех от изумления перехватывает дыхание… оттуда лезет клубок огромных крыс — облысевшие, злые, зубастые, грязные, они грызутся друг с другом в приступе ярости, но тут раздается: бах! бах! бах! Это командир выпустил в крыс всю обойму, расстрелял крысиное гнездо так, что остались только окровавленные ошметки… и кто-то в толпе выдохнул: а-ах!

— Как поступить с гнездом изменников? Пощадить их? Или покарать? — слышится из мегафона.

Короткое затишье. А потом раздается рев. Толпа бросается к солдатам. Те склоняют оружие, нападающие пробегают между ними и стайками мчатся на нас, палки и дубинки опускаются нам на спины, на головы, на меня обрушивается страшный удар, кто-то бережно прикрывает мою голову, меня куда-то тащат, я слышу хрипы, топот ног… на что-то натыкаюсь, это толпа прижала меня к бронетранспортеру, а его командир… он подает мне руку, я хватаюсь за нее, оттолкнувшись ногой от чего-то мягкого, и валюсь на сиденье… командир тем временем вытягивает наверх еще кого-то, Алекса… и мы едем, медленно раздвигая толпу… я замечаю горстку наших, что отбиваются, стоя спиной к дому… да, они держат оборону, машут палками, порой сверкает кирка, это последнее, что я тут вижу: лица здешних несгибаемых, упорных искателей нар… с поля битвы мы выезжаем по снегу на асфальтированную дорогу, командир сидит передо мной, теперь он ведет БТР, возле него примостился Каган, а из одеял рядом выглядывает — ну да, Свистящий Клюв, тот самый профессор Луис Как-его-там… поворачиваюсь, а за мной на заднем сиденье — Марушка… я даже глаза закрыл, чтобы не разочароваться, чтобы поверить, что она и вправду едет с нами… в этом городском районе пусто и тихо, должно быть, это окраина Города Солнца, мы как раз проезжаем мимо понурых коробок панельных домов.