Мастерская дьявола - Топол Яхим. Страница 23

В глазах у Марушки стоят слезы.

Я наклоняюсь к ней, чтобы ощутить ее дыхание, и тут она бьет меня по лицу.

— Я думал, ты рада, что мы опять вместе, — выговариваю я с трудом, медленно, чтобы не прокусить себе язык в этой тряске.

— Рада, мать твою, еще бы! Потому что ты мое задание. Только поэтому. А своих детей мне пришлось оставить там. Из-за тебя.

Больше мы не разговаривали.

11.

Солнце встало над лесами, окутанное туманом, БТР движется вперед, лес вокруг густой, мы тут словно в укрытии, ползем вверх по косогору, и на повороте я без раздумий соскальзываю по броне в сугроб, а когда машина скрывается за поворотом, набираю в легкие побольше воздуха, встаю и бреду к лесу, я должен попытаться… по пути я срываю с себя бинты, намотанные этой кровавой Мэри, они мне уже не понадобятся, я отовсюду уходил, как только мне выпадал шанс, но вот примет ли меня лес?.. Я думаю о Марушкиных детях, она близка с Алексом, с этим ничего не поделаешь, так что я иду прочь… однако в паре шагов меня поджидает Каган, он подходит ко мне и отвешивает оплеуху.

Только я не какой-нибудь его ученик, не студентик, ха… я озираю лес, да, Каган, ведь тут я смогу закопать тебя где угодно, когда мы разберемся между собой… он смеется мне в лицо.

— Как же твои студенты, сволочь? — цежу я, но он совсем не злится, а лишь хихикает.

— В каждом поколении лучших приносят в жертву, это говорил еще Франциск Скорина, а он был настоящий гуманист, не чета нам, — отвечает Каган и ухмыляется. Затем поворачивается и идет назад, я шагаю за ним — а что мне остается?

Алекс помогает мне вскарабкаться на бронетранспортер, приговаривая: «Не дури, или мы тебя свяжем. Куда тебе идти? Замерзнешь!»

Мы опять едем. Я чувствую прикосновение на своем плече. Марушка, открыв сумку с красным крестом, дает мне таблетку и конфету, и я беру. Она тоже одну глотает.

За елью, ветки которой прогибаются под снегом, стоит парень: ушанка, на груди ружье, темные очки. Он машет, и мы сворачиваем, въезжая по еле заметной тропе в такой густой лес, что в первый момент я не могу даже вдохнуть воздух. Но потом все же вдыхаю.

Деревянный домик, изгородь, стол под навесом, вокруг — деревянные скамьи, в очаге горят поленья, рядом несколько бородатых мужиков в камуфляже, один из них, в красной лыжной шапочке, щелкает каблуками и отдает честь, командир спрыгивает с БТР, мужики бережно спускают вниз профессора в одеялах, его длинные тонкие ноги болтаются в воздухе, Алекс сухо распоряжается… другие бородачи носят на стол под навесом бутылки и тарелки, я голоден — и тут я вдруг соображаю, куда надо перепрятать «Паучка»… а иначе что будет со мной? в этой глуши? когда я им его отдам?

Командир протягивает мне руку со словами:

— Я Артур. Добро пожаловать в нашу партизанскую бригаду, брат!

Мы сидим за столом под навесом, от горящих поленьев тянет теплом и запахом смолы. Каган, этот Артур, Алекс, я… А Марушка? Она не садится, а стоит за командиром, точь-в-точь как салага, что выжидает момент, когда нужно будет доложить о чем-то, Алекс дает ей тарелку, мужчины набрасываются на еду, как волки, а она потихоньку кладет себе в рот маленькие кусочки… мы набиваем животы, потом Артур разливает по стаканам водку, Каган, расстегнув китель, сует себе в рот сигару, и какое-то время мы просто сидим.

— Простите мне эту комедию, братья, — говорит Артур, повесив голову.

Но я думаю, что кается он для отвода глаз, а на самом деле — наслаждается.

Все молчат.

— Я должен был кинуть что-то толпе, понимаете, братья? — опять уронил он голову на грудь.

В ответ — все то же молчание.

— Я солдат и подчиняюсь приказам, — выпаливает Артур. — Вы же знаете, что я могу попасть к президенту только как доблестный защитник отечества, — продолжает Артур.

— Ну да, поэтому акциями по зачистке руководишь всегда именно ты, — ледяным тоном говорит Каган.

— Как, брат, ты мне не веришь?! — восклицает Артур и прижимает одну руку к сердцу, а другой берет Кагана за запястье.

— Нет, — отвечает Каган.

Алекс смеется. Он сидит, вытянув ноги, и тоже дымит.

— Но я добился результатов, — сурово говорит Артур. — Я был у президента, и он дал добро.

Эти двое будто и ухом не ведут, но на самом деле прислушиваются.

— Президент заинтересован в использовании мест захоронения и развитии туризма. Лидеры оппозиции — тоже. Поэтому решено: эта зона, — махнул он рукой куда-то меж деревьев, — будет неприкосновенной для обеих сторон. В Хатыни возникнет «Мастерская дьявола», музей для Европы и всего мира. А этот партизанский отряд, — показал он на бородачей, сновавших поблизости, — останется нейтральным и будет подчиняться исключительно Министерству туризма. Ничего, а? Что скажете?

И Артур откинулся назад, вытянув свое могучее тело; хрустнув суставами, он скрестил руки на груди.

— Отлично, — с улыбкой сказал наконец Алекс.

— Тогда давайте выпьем, — предложил Артур, вставая, — за наш проект «Мастерская дьявола»!

Мы встаем и пьем. Марушке Алекс тоже дал стакан.

Артур ослабил ремень и закурил сигару.

— Как нейтралы мы будем работать всегда, кто бы ни взял верх, оппозиция или президент. Эта гражданская войнушка когда-нибудь кончится, и страна откроется миру, с президентом или без него. И мы должны позаботиться о том, чтобы у нас было что предложить. Что-то такое, чего нет ни у кого.

Тут Артур сделал пару шагов в мою сторону, встал за моей спиной и по-дружески взял меня за плечо.

— Брат чех, — сказал он, едва не сломав мне плечевой сустав. — Вы хорошо поработали. Сумели привлечь к себе внимание всего мира. Вы сделали из этого вашего, как его… — он пощелкал пальцами, призывая на помощь Марушку.

— Терезина, — выдавила та из себя. Она как раз ела сливу и чуть не подавилась. Тарелку она после этого поставила на стол.

— Вы сделали из Терезина серьезное предприятие! Пожертвования вам давали политики, власти, оружейники и пацифисты, националисты, Мадонна, и всего этого вы достигли за короткое время, верно?

— За пять месяцев, — пискнула Марушка.

— И сколько в итоге вышло? — спросил Артур.

Марушка назвала сумму, от которой у всех нас перехватило дыхание. Я нащупываю пальцами своего «Паучка». Он там, в носке. Меня деньги никогда не интересовали. Скорее всего, их прикарманили чиновники и ученые из Музея.

— Брат, — наклоняется ко мне Артур, дыша мне в лицо, — ты знаешь, сколько туристов приезжает в Белоруссию за год?

— Три тысячи пятьсот с небольшим, — ответила за меня Марушка, потому что мне-то откуда это знать?

— Пора это изменить, — говорит Артур. — Ты в курсе, где было больше всего погибших в войну? Здесь! А больше всего убитых при коммунистах? Тоже здесь! И где до сих пор исчезают люди, а? Здесь же. Значит, уникальна эта страна или нет? Уникальна! Так уж поделен этот глобальный мир, черт побери: Таиланд — секс, Италия — море и живопись, Голландия — сыры и деревянные башмаки, ну а Белоруссия? Horror trip^[13], разве нет? Да не сидите вы с такими кислыми минами, мать вашу! — закричал Артур. Он привык командовать, это сразу видно. — Посетите европейский музей геноцида, «Мастерскую дьявола»! — продолжал Артур, разливая водку по стаканам. — Есть у нас море, горы, памятники старины? Нет, все памятники сгорели дотла. Так построим же в Белоруссии Юрский парк ужасов, музей тоталитаризма под открытым небом! Мешки костей, лужи крови и гноя обеспечат нам место на карте Европы. Ничего, а? Это подействует, как по-вашему? Что скажете?

Я думаю, Артуру больше подошло бы выступать с броневика.

Мы пьем. И еще, и еще. Между тем у Артура словно открылось второе дыхание. Он стучит кулаком по столу.

— Это же позор, — говорит он. — В Западной Европе все места захоронений времен войны, все концлагеря давным-давно прибраны, в каком-нибудь Дахау такая чистота, что хоть ешь с пола! Я точно знаю, наши эксперты там побывали, посмотрели. А вы слышали, что уборщицы во французском Дранси, негритянки, получают больше, чем наши учительницы? Или взять, скажем, Освенцим — ведь эти поляки, сволочи, сумели все там обустроить. Удобная гостиница, автобус, Освенцим с обедом стоит 52 евро. Вот как надо! А наши кладбища? На них до сих пор вороны клюют черепа, и один черт знает, кто там в этих ямах. Просто сердце сжимается, — берет меня Артур за локоть, и я вижу, что по щекам у него текут слезы. — Речь идет и о душах наших предков, — шепчет он мне. Я молчу. — Сябро, друг! Ты, конечно, знаешь, что написано в «Слове о полку Игореве»?