Ход кротом (СИ) - Бобров Михаил Григорьевич. Страница 152

В молчании прошла еще четверть часа. Сталин заметил, что море впереди по курсу неуловимо поменялось.

— Волна океанская, пологая, — ответил на невысказаный вопрос Корабельщик.

— Ну да, вы же моряк, знаете.

— Да уж, — хмыкнул Корабельщик, — моряк из меня, как все остальное.

И продолжил серьезно:

— Порой с ужасом думаю… Что, если война необходима СССР? Если только эти миллионы убитых, казненных, отсидевших сделали нас из конгломерата единой державой? Точно по Гумилеву: на Куликово поле шли брянцы, тверцы, владимирцы, а возвращались оттуда русские. Так и в нашей истории. Под Курском хохол, чурка, жид и москаль горели в одном танке, и считались все советскими людьми.

— Вы уверены, что эфемерное чувство единства, да еще и очень условное, судя по названным кличкам, да и вашему же фильму, стоило жизней сорока миллионов?

— За отсутствие этого эфемерного «хрен знает чего» мы там, в будущем, уже заплатили куда больше совсем не эфемерных смертей.

Сталин едва не выронил чашку с упорно не желающим остывать чаем:

— То есть?

— То и есть. Уехавшими, недолеченными, спившимися, нерожденными… Наконец, прямо убитыми в междуусобицах Армении с Азербайджаном, Молдавии с Приднестровьем, Абхазии с Грузией, России с Чечней и Украиной… Да в каждом городе на терках пятого микрорайона с восьмым! И счетчик потерь только раскручивается. Молодежь режет всех, кто с чужого района, черные риэлтеры душат одиноких стариков за квартиры. Взрослые и серьезные люди серьезно и взросло делят фабрики-заводы-пароходы с применением всех новейших достижений боевой техники и военного искусства… И все бегут, бегут на запад, на восток, на юг, в сказку, в виртуал, в космос — лишь бы отсюда. Сорок миллионов прямых потерь, а если просто разницу взять между прогнозом и реальностью, так разница миллионов триста.

— Почему же тогда вы полезли к нам? Спасать себя смелости не хватает?

— И смелости тоже. А кроме того, нам там очень даже имеется, что терять. У нас есть ваш опыт, понимаете? Вы десятилетиями шли к революции, сделали ее и победили. Вынесли величайшую войну, первыми запустили человека в космос… Но даже это не помогло! Кончилось все теми же сорока миллионами смертей в одной лишь нашей стране, а потом-то все равно капитализм победил.

Сталин молчал, и Корабельщик продолжил:

— У новых, пост-советских, стран в истории нет ничего, даже отдаленно похожего хотя бы на Днепрогэс, что уж там про Гагарина. Хвалятся не новым, а кто больше старых умений не просрал.

Сталин все молчал. Корабельщик потер нос:

— Хорошо, уговорили. Допустим, составилась у меня партия единомышленников, не выловили ее напрактикованные спецслужбы. Допустим, начали мы вооруженное восстание. Ведь слабыми средствами, полумерами, существующую ситуацию не переломить. А сильные средства как бы планету попутно не переломили. Так и это не самое страшное! Страшное — что нам строить? Коммунизм уже один раз попробовали, больше не хочет никто.

Тут моряк резко хлопнул в ладоши:

— А здесь пока еще возможность не изгадить саму идею.

Сталин вздохнул и ничего не сказал. И это Корабельщик, получается, еще из лучших! Но теперь что сделано — сделано. Как там Фадеев писал в поданом на утверждение романе? «Надо было жить и продолжать выполнение своих обязанностей».

Сталин огляделся, ткнул в слабо светящуюся прямо на панорамном стекле карту планеты:

— Что это за отметка под самыми Филиппинами?

Всмотрелся и прочитал:

— «Но каждый, кто на свете жил…»

— Японский флот. Пока я там их топил, здесь островитяне ухитрились на материк две армии переправить. Минное поле протралили судами-ловушками, и вперед, на орде мелкосидящих лихтеров. Хитрые, сволочи. Оповещение, всепланетную связь наладили. Нет, одному мне везде не успеть. Первое, что впишу в Адмиралтейский Код — изоляцию материков, без разницы, под каким обоснованием.

— А вот это что? Пакт Молотова-Риббентропа… Какого еще Молотова? Вячеслава, что ли? А! Это же договор из вашего кино, тот самый, о ненападении с Гитлером… С проектировщиком вагончиков, что ли? Что у вас там за мир такой? Пакт о ненападении с вагоностроителем, додуматься же!

Моряк ответил бесстрастно:

— Это такое волшебное заклинание. Если произнести правильно, вызывает Федора Лисицына, если неправильно — Суворова-Резуна.

— А на горизонте что? Корабль? Или это соринка на стекле?

— Поколение Ската, легкий авианосец, — с непонятной горечью ответил Корабельщик, — ничего страшного. Так, мелочь пассажирская, эмигранты.

Подумал и прибавил столь же непонятное разъяснение:

— Те, прежние, нащупывали путь. Лбом таранили, шли медленно, на предельном усилии. За жизнь один шаг вперед — но свой. А мы вприпрыжку по обломкам былой роскоши, сверкающие находки сапогами топчем. Так ладно бы, нам же и нагнуться подобрать лениво. Когда я сюда попал, я думал: нельзя убивать, потому что это плохо. А сейчас я думаю: нельзя убивать потому, что это может понравиться.

— И что теперь будет?

— Будет ласковый дождь, — скрипнул зубами моряк. — И неласковый вождь. Раз не вышло по-хорошему, давай по-нашему, по-попаданскому, благо, рецепт известен давно. Злых замочим, добрых возвеличим. И потечет вода истории-реки, куда велят большевики.

— А конкретно?

— Мои уцелевшие возможности сообщают, что в Совнаркоме разброд. Армия злится, что потери глупые, что ее позорят мародеры и насильники из ополченцев. Промышленность воет из-за того, что все наспех, впопыхах, через бардак и неразбериху. Люди еще по голове не битые, даже не так обижены, как удивлены: глупо же! Зачем так поступать? Им в ответ: «Не рассуждать! Марш на пулеметы! Родина в опасности!» Село так и вовсе стоном стонет: при Ленине-то, выходит, еще хорошо жили. Скажу честно, всего полтора года назад у нас шансы были не очень. Сегодня же люди аккурат закипают. Тут и самое время верному ленинцу навести порядок. Войну прекратить, сволочей наказать. Продразверстку отменить…

Сталин аж поперхнулся:

— Шо, опять???

Корабельщик только руками развел.

— … Все данные у вас будут. Вот, вернетесь в Москву и восстановите там…

— Прежний курс?

— Не стану советовать. Рулите сами. Что мог, сделал. Что знал, передал. Кого сумел, спас. Кого не сумел…

Корабельщик махнул рукой, подошел к панораме:

— Шторм на горизонте. Впрочем, Бискайский залив бурями славится.

Сталин тоже подошел, поглядел на залегшую по небокраю черноту, на клубящиеся, вырастающие прямо на глазах тучи:

— Нам туда… Но зачем вы все-таки вмешались? Для чего?

— Как объяснял один хороший рассказчик, для себя это. Но и для вас тоже.

— Для нас? Мы мечтали, чтобы просто все были сыты. Чтобы каждая семья имела собственный дом. Не комнату или угол, а все-таки дом.

— Ну, такой-то коммунизм у нас к восьмидесятому году все же построили. Кушали простенько, но все вволю. Хлебом скот кормили. Да не зерном, буханками. Мудрым правлением партии, дешевле комбикорма выходило. Квартиры кривые и щелястые, но получали все. Совсем все. А главное, все ощущали алмазную, непобедимой твердости, уверенность. Уверенность, что дальше будет все лучше и лучше. Самый точный индикатор уверенности в будущем не слова в опросе, а когда человек детей заводить не боится. Когда знает, что хватит им и жилья, и работы не за копейки, и места для внуков. Так вот, рождаемость выше всего поднялась именно в конце семидесятых. У меня в классе вместо двадцати человек училось когда сорок два, когда сорок четыре. А в школе три смены. Не две даже, три. И классы до буквы «Е».

— Так о чем же вы мечтали, если столько всего имели? Что вы хотели построить?

Линкор выполнил первую за весь разговор эволюцию: плавный поворот к югу, и только тут, по взлетевшим крыльям пены, Сталин понял, насколько быстро прет по морю этот невообразимый корабль; может быть, и вовсе ненужный, только сбивший с толку, скомкавший естественное течение истории, поманивший несбывшейся надеждой.