Ход кротом (СИ) - Бобров Михаил Григорьевич. Страница 65

— Батько, а не глянешь ли ты в том зеркале совета для пацана, что мы подобрали?

Махно покосился на соратника и отмолчался опять, но Семен по каким-то, самому себе неясным признакам понял: Нестор сделает. Надо только устроить ему на час или два комнату, чтобы совсем-совсем никто не подглядывал. Но это не беда: у одного доктора в квартире восемь комнат, Семен успел посчитать. А есть в доме и еще три квартиры. Если хозяев попросить вежливо, да оставить им ту половину свиньи, что во вьюках, комната найдется.

— Комната найдется, не в том горе, — серьезно сказал Семен доктору. — А хочу я это мальчишке сказать, чтобы цель была. Мечта. Иначе начнет он себя жалеть — вот ему и конец. Сопьется, не то руки на себя наложит. Ведь не за этим же мы его тащили через пол-Украины, да и вы операцию на ходу делали тоже не для этого.

Доктор устало улыбнулся:

— Семен, а вы задумывались когда-либо, что все ваши войны, усилия, старания — чтобы обеспечить людям возможность именно так вот расстраиваться? Ссориться, обсуждать приданое, ругать начальника? На что потратят ваши же потомки завоеванное вами для них счастье?

— Вы умный, доктор — вот вы и думайте. Книжку напишите для таких дурней, как мы. Если получится, дети наши будут ученые, книжку вашу прочитают. А мы сейчас бьемся за то, чтобы эти дети просто были… Ну что, никак, очнулся?

Очнулся Васька от земного дрожания. Лежанка его содрогалась резко, словно конь подбрасывал, подпрыгивая на всех четырех. Звенели стекла… Стекла?

Васька чуть повернул голову: лежал он в чистой комнате под белым высоким потолком, на чистых простынях. Двинувшись было встать, подросток не удержал равновесия и упал на подушки обратно.

Вошел Доктор — с большой буквы, как на картинках. Белый халат, белая шапочка, только лицо непривычно молодое и не по-доброму грустное.

За Доктором вошел широколицый хлопец в кожанке, положил на столик у кровати фуражку, сам сел на стул с гнутой спинкой и раскрыл большой блокнот.

— Здравствуй, хлопче. Я Семен Каретник, начальник конницы Революционной Повстанческой Армии Украины. А как твое имя?

За окном опять резко и грозно ударил гром — задрожали стекла, даже чуть заметно подпрыгнула кровать.

— И ведь это за Днепром еще, — уронил военный. Подросток же сказал:

— Васька… Василий Ильич Баклаков.

— Василий, прежде, чем доктор тобой займется, ты мне главное скажи. Кто село ваше жег?

— Офицеры, — твердо сказал парень. — Кокарды, триколор. Все хорошо видел. Все расскажу. А вы… Махновцы?

— Мы вольное повстанчество рабочих и крестьян, — серьезно, как взрослому, ответил Семен. — У нас кумиров нет.

И покосился на едва удерживающего саркастический смешок Доктора. Заскрипел карандашом:

— Василий… Иванович… Баклаков… Лет сколько?

Васька пожал худенькими плечами:

— Мамка сказывала, два года до японской, как я родился. А папаня говорил, год.

— Жил где?

— Родился на Алтае. Сюда к маминой сестре переехали, она говорила, тут земля лучше. Чернозем… — Васька прикусил губу и все-таки не расплакался. Семен вздохнул и поднялся:

— Ну, полный протокол я после напишу. Пока вон, доктор тебя осмотрит.

Взамен вышедшего военного явилась женщина — должно быть, сестра милосердия. Вдвоем с Доктором они ловко, привычно помогли больному помочиться. Затем женщина унесла посудину, а Ваську принялся ощупывать и выслушивать Доктор. Вертел с боку на бок — Васька все понять не мог, что же не так.

Наконец, понял.

— А… Доктор…

Вернувшийся Семен снова сел на стул возле кровати, посмотрел на слепо шарящего по простыне парня и сказал:

— Не старайся, нету их. Отморозил ты ноги, они гнить начали. Вот и пришлось. Ты плачь, если хочешь. Я бы плакал.

Васька разогнулся и сел на кровати, не заметив, кто ему подсунул подушку под спину: то ли поджавший губы Доктор, то ли хмурый Семен.

Дом снова подпрыгнул от громового удара.

— Зато воспаление легких не случилось, — произнес Доктор. — Не знаю, где вы этот препарат нашли, но мальчику повезло. Сам удивляюсь, как подействовал.

— Повезло? — крикнул Васька. — Да чтоб вам всем так везло! Мать убили, отца убили, хату спалили, а теперь и ног нету!

— А мог бы еще и от горячки сдохнуть, — сдвинул брови Семен. — Теперь это запросто.

Доктор вздохнул, махнул рукой и вышел.

— Кому я безногий нужен буду? — Васька, наконец-то, заплакал. — Начерта же вы меня спасали? Там бы прикопали, то хоть не мучиться!

— Это всегда успеется, — уронил Семен и молчал долго-долго. За окном все так же гремело. Вздрагивали половицы. Тоненько, противно звенело стекло. Каретник насчитал восемнадцать раскатов. Солнце успело заметно передвинуться по небу.

Наконец, Васька замолчал. Тогда Семен, все так же не меняясь в лице, подал ему открытую флягу:

— Один глоток, маленький.

Васька глотнул — как живого пламени! — но и это не стронуло черное отчаяние.

— Что это? — спросил он, только чтобы не молчать.

— Старый казацкий состав, — Семен закрутил флягу и убрал. — Водка с порохом. Старый порох, дымный. С новым так не делай, отравишься. Да и со старым по капельке. Слушай меня, хлопец. Мы тут вторую неделю, и дольше ждать не можем.

Подросток выпрямился, поморгал сквозь слезы на свет.

— Это вы меня нашли?

— Тебя разведка красных нашла. Но у них приказы свои. Как узнали, что мы на Киев идем, так и передали тебя: все же доктора в Киеве найти проще, чем посреди поля.

— Ну так что?

— Ну так вот что, — Семен опять развернул блокнот. Васька отсюда видел, что листы из отличной белой бумаги, карандаш оставлял на них четкую линию, приятную и неожиданно радующую глаз. Или это уже ударила в голову казацкая «старка»?

— Расскажи мне для протокола…

Как же оно шарахнуло! Семен чуть со стула не упал! Стекла рванулись, что кони из упряжки, верхнее правое треснуло.

— Пристрелялись, жабы, — довольно сказал Каретник. — Сейчас как начнут залпами жарить — конец Врангелю. Проломят фронт у Василькова, зайдут на Канев со спины, и не помогут Врангелю взорванные мосты. Точно амба!

— Еще прежде того стеклам нашим амба! — проворчал Доктор. — Давайте-ка, помогите мне, не то ночью замерзнем.

Ваське сунули в руки миску с теплой водой, куда Семен и Доктор окунали бумажные полосы, а потом крест-накрест лепили их на стекла. Затем они перебежали в соседнюю комнату и вернулись — уже оба — ко второму залпу.

Доктор сел на один стул, Семен пристроился на втором.

— А что за жабы?

— А это «Большевицкие Жабы». То есть, Брянская Железнодорожная Бригада, «БЖБ». Это, Василий, истинные черти, — Семен с видимым удовольствием набросал силуэт броневагона. — До того лютые, что им даже винтовки не выдают.

— Позвольте, — Доктор потер подбородок, — когда они ехали через Дарницкий мост, я видел у бойцов оружие.

Семен помахал рукой:

— Ну разве «Федор» оружие! Только и разговоров, что скорострелка. Пуля легонькая, дальность всего полтораста саженей, патронов не напасешься таскать. Вот «Максим» — это оружие. Верста не великая дистанция. А немецкий «маузер», который винтовка, так и вовсе на две версты бьет.

Доктор не уступил:

— А пушечки эти вот на сколько верст?

Семен поднял руки:

— Сдаюсь, доктор. Умыли. Морские пушки, почти на пятнадцать верст. Полный день пешего ходу. Во, еще залп!

Второй залп ощущался уже как-то полегче: или оттого, что ждали, или окна уже заклеили, прекратили противный дребезг.

— Первая колом, вторая соколом, — хмыкнул Семен. — Вот что, Василий сын Ильич. Выхода у тебя два. Либо в мечту, либо в смерть. Понял?

То ли горела в брюхе казацкая водка с порохом, то ли в самом деле отступила болезнь — Василий все понимал превосходно.

Семен говорил медленно, с расстановкой:

— Ты себя хоронить не спеши. Ты поверь, что найдется много желающих и помимо тебя. Это прежде у безногих был один путь: на обочину, с протянутой рукой. А нынче техника развивается. Шофер сам не двигается, он машиной правит. И машинист. И даже пилот аэроплана.