Смоленская Русь. Княжич 1 (СИ) - Алексей Янов. Страница 63

Потом я заставил выдувать бутылки непосредственно подмастерьев, у них тоже на ахти «шедевры» получались.

– Первый блин – комом! – вслух высказался я, обращаясь к суетящимся подмастерьям. – Но мне и не надо быть мастером–выдувальщиком, ими вы должны стать! Поэтому – учитесь!

– Слегка кособокие стакан с бутылями вышли – но и их продадим! – уверенно заявил боярин Андрей Микулинич.

Из горшка подмастерья, действуя по очереди, выдули ещё, помимо моего стакана, четыре бутылки и отнесли их на закаливание.

– Не–а! – одёрнул я боярина, так как мою голову посетила одна интересная мысль, – свой стакан и одну бутыль я себе на память заберу!

– И то верно, Владимир Изяславич! Оставшиеся бутыли от первой плавки мы с боярами себе тож, на долгую память оставим! Как я сразу не подумал!?

Пробыл в Зарое всего четыре дня. Перед отъездом я вручил местным стекловарам кое–какие записи. Плотно исписанный с обоих сторон лист содержал выдержки по производству стекла – всё, что мне удалось выудить из своей неожиданно ставшей феноменальной памяти. Конечно, достичь тех технологий и построить то оборудование, которое фигурировало в моих довольно абстрактных воспоминаниях, было не реально. Но, тем не менее, многое из того, что и как делать, в моей голове хорошо вырисовывалось.

На перспективу поделился составом оптического стекла. Удалось вспомнить о двух швейцарских сортах оптического стекла, произведённых в 1811 г. стекловаром Гинаном с их точной формулой. Сорт оптического стекла «крон» состоял из 72% окиси кремния, 18% окиси калия и 10% окиси кальция; сорт «флинт» состоял из 45% окиси кремния, 12% окиси калия и 43 % окиси цинка. В общем, данные для дальнейших практических исследований по этому вопросу были.

За сутки до своего отъезда я переговорил с боярами–пайщиками, получив от них "добро" на одну мою задумку. А уже на следующий день вызвал к себе Никифора Лукерьина и главного боярского мастера–стеклодельщика, что состоял при Андрее Микулиниче. Сначала я им вручил все свои записи по стеклоделию, сделав соответствующие комментарии. А потом во всеуслышание заявил мастерам, что если они справятся с порученными им заданиями, то каждый из них получит по 1% паев стеклодельного предприятия. Соответственно и боярский мастер–стеклодельщик выйдет из холопского состояния и станет лично свободным товарищем–пайщиком нашего предприятия. Мужики от таких новостей расчувствовались, дружно пали в ноги и долго благодарили за проявленную милость. Но в бочке мёда не обошлось без ложки дёгтя. Бояре взяли слово и строго предупредили новых компаньонов, что если они начнут разбалтывать производственные секреты или того пуще, сбегут – то неминуемая кара настигнет не только их, но и всех их родичей. Я согласным кивком головы подтвердил эти грозные слова–предупреждения. Прониклись оба потенциальных компаньона, но такой перспективы в серьёз не испугались и не расстроились. Видимо тайные умыслы в их головах ещё не успели возникнуть, ведь лицедеи из местных – так себе, при попытках «актёрствовать» я их на раз прочитываю.

Но это моя идея о расширении числа пайщиков далась мне с боем. Поначалу Андрей Микулинич и слышать не хотел, чтобы давать вольную своему главному мастеру, а уж делать его пайщиком – и подавно. Но я смог убедить его в том, что стеклоплавильные печи будут нуждаться в постоянном ремонте, поэтому артельный подмастерье, набив руку, может податься на вольные хлеба. А вот финансовая заинтересованность в результатах своего труда, привяжет его к нам лучше любого рабского ошейника. Но если давать пай главному печнику, то волей–неволей то же самое придётся дать и главному мастеру–стеклодельщику, иначе они просто не сработаются! Здраво рассудив, Андрей Микулинич, всё же согласился с моими доводами, что лучше потерять в малом, но быть уверенным в завтрашнем дне, чем, из–за богопротивной жадности, всем рисковать, и всё ставить на кон непредсказуемой игры.

Также с боярами договорились со следующего года начать опытное мелкосерийное производство, помимо зеркал, свинцового стекла (хрусталь и флинтглас – оптика), с непомерным задиранием вверх цен на хрусталь, всё–таки свинец целиком и полностью был импортным металлом. На том я и отбыл, пообещав, по возможности, приехать с проверкой зимой.

В Смоленск из Зароя прискакали, когда было уже совсем темно. И даже на княжеском Свирском подворье стояла тишина. Десятник стал громко барабанить в закрытые ворота детинца. Спящая воротная стража засуетилась, ворота со скрипом открылись. Помогать мне, спускаться с коня наземь, было некому. Все мои дворяне, их ученики, как–то незаметно для меня оказались разбросанными по производствам или выполняли другие данные им поручения. Поэтому пришлось самому слазить с опостылевшего за долгую дорогу седла.

На крыльце появилась засуетившаяся челядь князя. Под окрики сопровождавших меня в пути дружинников слуги стали торопливо выставлять в трапезной холодные закуски.

В свой Ильинский терем я не поехал, так как завтра предстоял важный день – князь собирался совещаться со своей дружиной, относительно предложенного мною проекта «панцирной пехоты» и моё присутствие там было обязательным. Будить среди ночи князя я не стал, а перекусив на скорую руку, как убитый завалился спать.

Глава 6

Глава 6 Октябрь–декабрь 1233 г.

В светлице Изяслав Мстиславич собрал весь командный состав своей дружины.

– Слушайте дружи, что я вам скажу! – князь обвёл взглядом собравшихся. – Разделитесь на полусотни и пойдёте имать из общин–вервей и весей «людин». Так, вы будете выполнять введённый мною «призывной урок»! Каждая полусотня за листопад–месяц должна привесть в Гнёздово семьсот пятьдесят молодых, здоровых отроков и «бобылей» (холостяков) до тридцати лет для ратного обучения.

– Княжич, верно, это дело измыслил? – не скрывая улыбки, спросил воевода Злыдарь.

– Вместе решили! Будем создавать пешие войска как в ромейских землях!

– И кто этими смердьими ратями верховодить будет? – подал голос Малыть.

– У меня счас двадцать десятков дружины. Может, кто из десятников и рядовых гридней согласится.

– За отдельную от меня плату, – вставил я свои пять копеек. – О её размерах поговорим позже, она будет напрямую зависеть от результатов вашей ратной науки. И сразу скажу, все командиры должны будут беспрекословно слушаться меня, и учить не только своим ухваткам и строю, но и тому, о чём я им буду говорить.

Первым поднялся Клоч, подмигнув мне при этом, потом не очень решительно встали десятники Малк, Бронислав, Аржанин.

– Я согласен, но токмо, если в цене сойдёмся – последним из присутствующих на собрании выразил желание присоединиться к затеваемому мной делу Твердила, нетвёрдо стоя на ногах и мучающийся с похмелья.

Десятник хорошо так на водку подсел.

– Вот и ладно! – князь довольно хлопнул в ладоши, – потом ещё некоторых рядовых гридней тоже к пешцам пристроим.

С бортов ладьи я любовался на проплывающие мимо берега, на ярко расцвеченную солнцем «золотую» смоленскую осень. Солнечные лучи просвечивали насквозь березовые рощицы, но терялись в густых ельниках, выглядывающих с песчаных круч.

Вдали от Смоленская я оказался вместе с одним из ладейных отрядов, состоящего из 50–ти дружинников, отправившихся в «поход за головами». Этим отрядом руководил второй сотник Фёдор. Мне хотелось лично проконтролировать рекрутируемый призывной контингент. К лодочным кормам были прицеплены ладьи, шедшие вслед порожняком. Из этого рейда, в срочно строящиеся Гнёздовские казармы, планировалось доставить триста–триста пятьдесят призывников.

Казармы возводились в Гнёздово, так как размещать учебные базы под Смоленском было крайне нежелательно. Войска никак не подконтрольные смоленскому вече, не входящее в смоленское ополчение, могли серьёзно разозлить горожан (подстрекаемых боярами), вплоть до бунта, благо имеются соответствующие печальные прецеденты. О чём можно говорить, если даже дружина смоленского князя размещена за пределами «окольного города»!? Поэтому Гнёздово виделся идеальным вариантом, с уже налаженной кое–как инфраструктурой.