Болтливой избы хозяйка 2 (СИ) - Шкот НатАша. Страница 24

Твердые мужские руки, медленно тянут на себя и прижимают к широкой груди. Женщина хватает ртом воздух, откинув назад голову и закрыв глаза, потому что его ищущие ладони повсюду. Они неистово прижимают к себе, гладят, даря удовольствие и бескрайнее, заполняющее до краев счастье. Это было похоже на болезнь. Ее бил озноб, чередуясь с ожогами, в том месте, где особо остро хотелось его прикосновений. Хотелось кричать, но пересохшее горло издавало лишь глухие стоны.

Руки держали крепко, не давая обернуться, хотя она отчаянно желала поцеловать его губы. Она так долго жила без них, что этого прикосновения не столько хотелось, сколько требовалось. Женщина всхлипнула, сделав еще одну попытку развернуться лицом, но тут он прошептал на ухо каким-то отдаленно знакомым, срывающимся голосом:

— Дай насладиться любимая, дай насладиться!

Любовь и желание — ядовитый коктейль. Уже нет сил осознать, что же сильнее, любовь к нему или страсть? Ясно одно — без него не жизнь. Да она больше и не рассуждала об этом. Сейчас нет. Больше нет. Любовь к нему — это необходимость. Как воздух. Или, как вода. Без него ничего нет. Пусто. Он — это все, центр ее существования. И пока его любовь с ней — она живет, дышит, ходит по этой земле. Тяга к нему это всегда больно, поэтому она дрожит, в ожидании, когда он освободит ее. Сотрет, вытеснит с собой боль. Заполнит собой, сольется с ней. Одно на двоих сердце, одно тело, общий организм.

От столь сильных ощущений Степаниде хочется завыть зверем, рвануться и покинуть чужое тело. Нет, она не хочет все это испытывать, это… невозможно трепетно и одновременно с тем ужасно. Она бьется в этой клетке, отчаянно желая ее покинуть, но ничего не выходит, поэтому произошедшее далее приходится переживать одновременно с неизвестной женщиной.

Горячие губы на шее целуют так, словно она самая ценная вещь во всех мирах. Это непередаваемо сладко, что по щекам текут слезы. Каждая его ласка, поцелуй или прикосновение — дар. Тело начинает дрожать так, кажется, что сейчас разлетится на сотни осколков, а это ведь только начало. Как снести все?

Хаотичные объятия выдают тоску и то, как сильно он ждал этой встречи. Возможно, даже больше чем она. Стонет в ухо и наконец, медленно, трепетно, проникает рукой в ворот платья. Они оба охают и замирают, когда шершавая кожа ладони проводит по нежному соску. Женщина кусает губы до крови и Степка ощущает вкус крови на языке. Мужчина освобождает грудь от одежды осторожно, бережно, смакуя каждое мгновение. Развязывает тесемки и тянет платье вниз. Сверху смотрит на острые, торчащие вверх вершины и едва сдерживается, чтоб не опозориться, даже не начав. Слишком долго он ждал. Слишком долго.

Накрывает грудь ладонями, большими пальцами поглаживая соски, со стороны наблюдая за этим священным действием. Она — его святыня.

Но ей мало. Уже мало. Хочется больше и прямо сейчас. Поэтому она трется об его пах округлыми ягодицами, призывая поскорее прекратить муку, взять ее! Чувствует, что там все давно готово и каменное и хрипло просит:

— Прошу тебя, прошу…

— Ш-ш-ш-ш… — раздается в ответ, — не торопись…

Плавно, дразнясь, обнажает одно плечо, затем второе. Прокладывает дорожки поцелуев от шеи, вниз, к лопаткам, не выпуская из ладоней грудь. Она выгибает спину, хнычет, но бессильна что-либо сделать. В этот раз все слишком безумно. Тело не слушается абсолютно, подчинившись похоти, как самый преданный раб. Она готова умолять, когда он, наконец, сдается.

Задирает подол платья, подталкивает к кровати, заставив широко развести ноги и наклониться. Она понимает, как порочно выглядит в этом момент, но это лишь добавляет огня в кровь. Коленями становится на постель, хочет снять платье, но слышит, как оно рвется по швам и летит в сторону, отброшенное его руками. На какую-то долю мгновения это сбивает, но его руки касаются самого сокровенного и голос разума затыкается.

Трогает там настолько бережно, что хочется крикнуть, чтоб перестал и взял ее скорее, иначе она умрет, но из губ вылетают стоны. Ласкает долго, изучает каждую клеточку, там, внизу, где все давно мокро и изнывает от тоски. Подталкивает, вынуждает опереться на локти и открыться так, что уже ничего не скроешь. Хрипит, от увиденного, сжимает зубы до боли и все, срывается. Терпеть и быть нежным больше не может. Чувствует острое желание наконец сделать ее своею, пометить, залить семенем, вырвать крики экстаза из ее горла, раздавить, заполонить собой. Инстинкты, какой-то животный порыв.

Стягивает брюки до колен, подхватывает за белые округлые бедра, трется возбужденным до нельзя органом об ее лепестки и с громким криком врывается внутрь.

Она кончает на нем сразу же. Ей хватило одного толчка, как тело содрогнулось в болезненном, вымученном экстазе, выкручивая внутренности. Он продолжает толкаться в ней, держа одной рукой за талию, а второй гладя тонкую спину.

В миг, когда волна оргазма перестала сотрясать женское тело, а мужское было очень близко к финалу, мир рухнул. Распахнулась дверь, она подняла на звук еще полоненное страстью лицо и захлебнулась от ужаса. Схватилась за горло, непонимающе дернула головой. И закричала. Вопль ее ужаса слился с криком мужчины, который толкнулся в ней еще раз и с победной конвульсией излился в горячее лоно.

Степка не разглядела лица вошедшего. Поняла лишь только то, что это мужчина и в его глазах застыла боль. Боль вселенского масштаба. Он схватился за косяк двери и чудом удержался на ногах, потому что подкосились ноги.

Женщина закричала еще раз, потом еще раз и еще. С отчаянным ужасом. Затем резко развернулась, упала спиной на кровать и повернулась лицом к тому, с кем только что вознеслась на небеса.

— Нет! — хрипела, визжала она, — нет! Нет! Не ты! Не ты! Нег, зачем, за что? — Степка, оглушенная чужим горем, не могла понять, что произошло и кто эти мужчины. Никак не удавалось рассмотреть их лица, видно, слишком сильно ощущались эмоции хозяйки, которые затмевали физические восприятия.

И было что ощущать! Сначала леденящий ужас. Затем тошнота, презрение, гадливость. К себе. За то, что была с чужим, приняла за другого и так бесстыдно наслаждалась. Ощутила себя падшей тварью, нарушившей собственные клятвы. Отчетливо услышала собственный шепот, тогда, давно, когда шептала любимому, что больше ни с кем, кроме него, что отныне он единственный. Все эти годы доказывала ему, как преданно любит, стараясь смыть всю боль, что причинила ему.

Степка ощущала ее боль, она рвала мясо, сдирала кожу, дробила кости в порошок. Захлебывалась чужой болью, как совсем недавно счастьем и любовью.

В ушах звенело. Это она предала свою любовь. Она ее убила. Убила то, что боготворила с самого детства, не смогла, не сберегла. А если любви нет, незачем жить и ей. Прощения просить не посмеет. Сама себя не простит никогда.

Не понятно откуда взялись силы. Как была голая, сползла с кровати, шатаясь подскочила к столику с шитьем. Схватила тонкий острый клинок, которым резала нити и позволив себе последний взгляд на него, воткнула металл прямо в середину груди. Боли не было. Это был конец всему.

— Нида, нет! — закричали мужчины одновременно. Тот, у двери, успел подхватить падающее тело, прижать к себе. Второй, запутавшись в одежде, рухнул перед ней на колени. Но свой последний взгляд она посветила не ему, а тому, кого любила больше своей жизни все годы своего существования.

— Я люблю тебя, Меч! — пролепетала, а может быть это была просто последняя мысль…

Глава 8

«Болезному сердцу горько и без перцу»

Степанида распахнула глаза в своем теле. Безумным взглядом полоснула по испуганному лицу склоненного над ней мужчины и резко села. Она лежала на диване, в гостиной собственного дома, замотанная с головой в плед. Петр что-то говорил, но она не слышала. Оттолкнула его руки, подскочила на ноги, запуталась в пледе, упала, больно ударив колено и локоть. В груди рождалось нечто, грозившее разорвать ее тело пополам. Подскочила, опять оттолкнула мужчину, попытавшегося ей помочь и, натыкаясь на стены, побежала в ванную.