Господин метелей (СИ) - Лакомка Ната. Страница 12

— Но расписка… — напомнила я.

Теперь Аделаида посмотрела на меня с откровенным раздражением:

— Какая у вас настырная служанка! Позвольте, я с ней потолкую. Моя матушка знает, как ставить на место этих невежественных простолюдинов, а я у нее многому научилась, — и она требовательно спросила: — Как вас зовут, милочка?

Я растерянно перевела взгляд на Близара. Он тоже смотрел на меня и чуть заметно усмехался.

— Простите, — пробормотала я и бросилась бежать.

Не хватало еще назвать этой девице свое имя, чтобы потом об Антонелли сплетничали все, кому ни лень.

Бежать мне было некуда — я спряталась в кухне, переживая свой позор, и только всплакнув и обругав шепотом графа всеми известными мне ругательствами, немного успокоилась.

Не известно, сколько эти голубки будут ворковать, а я проголодалась. Обыскав кухню, я нашла чечевицу и кровяные колбаски, несколько клубней репы и вилок свежей капусты. Что ж! Всегда приятнее, когда в желудке — вкусная похлебка. Я засучила рукава и принялась варить вкуснейший капустный суп. Через полчаса восхитительные ароматы наполнили кухню, и вскоре я с удовольствием пообедала, настраивая себя на предстоящий разговор с графом. Пусть отдаст мне деньги и напишет расписку, а потом милуется со своей Аделаидой, сколько угодно. Какая распущенность — заявиться к мужчине в замок одной!

Но я тут же присмирела, напомнив себе, что и я явилась сюда без сопровождения. Да еще и провела ночь одна в доме, с мужчиной.

Сколько же прошло времени? Час? Два?

Походив по кухне туда-сюда, я выглянула в коридор и прислушалась.

Голоса графа и Аделаиды доносились со второго этажа, но говорили так тихо, что я не разобрала ни слова. Понятно было только, что граф уговаривает, а Аделаида отказывается — но так заливисто смеется при этом, что я тут же разгадала ее отказ, как кокетство.

Потом голоса зазвучали приглушенно, а потом и вовсе затихли…

Я прокралась до самой лестницы, но теперь в замке была гробовая тишина.

Что же там происходит?

Я поставила ногу на ступеньку, и чуть не вскрикнула, потому что мне наперерез выметнулась метла и преградила мне путь, недвусмысленно покачивая деревяшкой

— Поняла я, поняла… — пробормотала я и вернулась в кухню.

Прошло еще около часа — время тянулось уныло, даже часы перестали отбивать двенадцать, и наконец раздались голоса колдуна и его гостьи.

Я не осмелилась выйти к ним. Остановилась в полумраке коридора, чтобы наблюдать незамеченной.

Они спускались вместе, Аделаида держала Близара под руку. Девушка разрумянилась, глаза блестели, только прическа была растрепанной — прядки падали на лоб и нежную шею. А на шее… алели пятна.

«Это от поцелуев!» — я едва не ахнула, но вовремя спохватилась и прижалась к стене, чтобы не выдать себя.

Аделаида ластилась к графу, заглядывая ему в глаза, и заливалась, как соловей:

— Надеюсь, вам было приятно мое общество…

— Весьма, — проворчал граф.

Его вид был безупречен, а вот от прежней галантности не осталось и следа. Он даже не подал госпоже Голльштайн шубу. Бедняжке Аделаиде пришлось справляться самой. Она накинула шубу, но не застегнула.

— Могу я надеяться, господин граф… — залепетала она, пытаясь достать шапку.

— Можете, надейтесь, — ответил он с таким отвращением, что даже меня это покоробило.

Но Аделаида не обиделась. Она подпрыгнула, стаскивая шапку, надела ее, повязывая сверху шалью, и выглядела так, словно с ней произошло или должно было произойти нечто очень приятное. Приятное?!.

— Всего доброго, господин граф, — сказала Аделаида. — Для меня огромная честь…

— Идите уже, — велел Близар, прищелкнув пальцами, и двери замка распахнулись.

Счастливо взвизгнув, Аделаида схватила подол платья спереди двумя руками и бегом бросилась к дверям. Я заметила, что поодаль, у дороги, стоят позолоченные сани без лошадей.

Стылый воздух пошел низом, но Аделаида не спешила спускаться с крыльца, замерев на пороге.

Чего она ждет? Я наблюдала за ней с недоумением, и вдруг что-то сверкнуло — как звездочка, слетев сверху, и зазвенело, упав на крыльцо. А потом упала еще одна звездочка, и еще, и еще одна!..

Звездочек становилось всё больше и больше, и я уже не сдержала удивленного возгласа — на Аделаиду дождем сыпались серебряные талеры! А она ловила их подолом, пряча лицо, потому что монетки лупили ее по голове и плечам.

Двери замка со скрипом и грохотом захлопнулись, но я не могла пропустить это зрелище!

Подышав на заиндевелое окно, я через «глазок» увидела, как спесивая девица, зажимая подол в зубах, пытается подобрать с крыльца как можно больше монет. Руки ее покраснели от холода, глаза выпучились от натуги, но она собрала все серебряные кругляшики, а потом с трудом, широко расставляя ноги, потащила свое обретенное сокровище к саням.

Почти свалившись на сиденье, она поплотнее затянула подол, боясь потерять хоть монетку. Сани дрогнули и… помчались по склону горы вниз. Сами, без лошадей.

Я смотрела вслед удалявшимся саням, пока они не скрылись в клубах снежной дымки и только потом оглянулась.

Граф Близар никуда не ушел, он по-прежнему стоял в коридоре, скрестив на груди руки и смотрел на меня, насмешливо кривя губы.

— Вы… вы… заплатили ей серебром… — еле выговорила я, тыча пальцем в ту сторону, куда скрылась Аделаида. — Вы за что заплатили?.. За… — я замолчала, чувствуя, как кровь прихлынула к лицу.

Он заплатил ей за… поцелуи?.. Я постеснялась даже мысленно предположить, за что еще могло быть уплачено. Но неужели все истории про развратного графа Близара, соблазняющего невинных девушек — правда?..

— Хочешь заработать больше пяти серебряных монет? — спросил Близар с холодной насмешкой.

— Нет! — быстро ответила я. — Пять, как и договаривались. И расписка. И поскорее, пожалуйста. Не хочу больше здесь оставаться.

Я все краснела и краснела, а колдун, казалось, наслаждался моим смущением и негодованием.

Во всяком случае, наблюдал за мной, склонив к плечу голову.

— Расписку, пожалуйста, — сказала я тихо, не осмеливаясь поднять глаз, хотя я не совершила ничего постыдного, в отличие от некоторых.

— Конечно, расписка, — сказал Близар, нахмурился, а потом пожал плечами. — Хорошо, пойдем, напишем расписку.

Он стал подниматься по лестнице, и я опасливо последовала за ним. На втором этаже он вошел в одну из правых дверей, и я сначала заглянула в комнату, и только потом переступила порог.

Здесь располагался рабочий кабинет. У окна стоял секретер, в открытой папке лежали листы великолепной бумаги, в каменном стаканчике стояли белоснежные пушистые перья. Здесь был жарко натоплен камин, и березовые поленья весело трещали.

Ничего страшного, ничего пугающего.

Я почти крадучись подошла к столу, пока граф разогревал воск для печати и очинил перо.

Мне казалось, он очень долго пишет — я читала через его плечо.

«Жениться на девице Антонелли не намерен… помолвку считать недействительной… девица Антонелли свободна в выборе спутника жизни… Никаких обязательств…».

Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, я слышала, как граф напевает:

— Ты при зимнем ясном дне

Попроси снег об игре.

Пусть она с тобой играет,

Пусть она душою тает…[1]

Он поставил подпись и сложил письмо, а потом покачал металлическую чашечку с длинной ручкой, проверяя — хорошо ли разогрелся воск.

Значит, осталось только опечатать…

Это обрадовало меня, и я спросила:

— Вы тоже знаете эту песенку?

— Какую песенку? — рассеянно спросил он, выливая воск и прикладывая печать — круглую, вырезанную из незнакомого мне серо-зеленого, полупрозрачного камня.

— Про игру со снегом, — сказала я, уже не сдерживая улыбки. Наконец-то я буду свободна, а мачеха умрет от огорчения, что ее коварство не удалось!

— Игра со снегом? — он подождал, пока воск схватится, а потом помахал письмом, чтобы печать застыла окончательно.