Гадюка на бархате (СИ) - Смирнова Дина "Сфинксия". Страница 42

Но Штайн лишь кивнул в ответ на эту речь — должно быть, командиру Гончих доводы показались достаточно убедительными, а, может, он попросту не хотел продолжать этот разговор.

***

Спокойные времена в Эллиане были редки. Но, хотя снаружи могли бушевать войны и плестись заговоры, а люди — умирать, от клинка и яда — так же часто, как от старости или болезни, по вечерам Адриан Фиенн с неизменным удовольствием отправлялся на отдых в свои просторные покои.

И даже недавние ночные события ничуть не сказались на любви Адриана к домашнему уюту — он учёл ошибки — хотя, пожалуй, главной ошибкой тут стоило счесть неверный выбор мужа для дочери — усилил охрану дома; возблагодарил Троих за удачу, принеся щедрые пожертвования в фиорские храмы, а в остальном — положился на судьбу, которая до сих пор щадила своего баловня.

Сегодня ветер с залива, чуть усилившийся к вечеру, доносил в комнаты ароматы цветов из пышного сада Фиеннов, играя полузадёрнутыми шторами на окнах и слегка пригибая пламя свечей в позолоченных канделябрах. И, как это бывало частенько, Адриана ждала в спальне девушка — одна в череде многих. Только на этот раз — та, которую вовсе не хотелось побыстрее сменить на другую.

Джина Нуцци сидела в кресле, поджав под себя ноги и держа на коленях большую книгу в украшенном серебряными накладками переплёте — должно быть, рассматривала гравюры, так как читать Чёрная Роза Фиорры умела с трудом. Но стоило Адриану появиться на пороге, тяжёлый том был отложен в сторону, и Джина подошла к любовнику, неслышно ступая по ковру босыми маленькими ступнями.

В платье, которое она сегодня надела, ни одна женщина — даже в вольной и распущенной Эллиане — не подумала бы выйти на люди. Тёмно-фиолетовый шёлк окутывал Джину, доходя до пят, но её грудь прикрывали только две неширокие полоски ткани, сходившиеся внизу живота, а спина оставалась полностью открытой.

Наряд был сшит лишь для того, чтобы услаждать взгляд Адриана, когда он оставался наедине с Джиной — и это тешило самолюбие властителя Фиорры не меньше, чем разжигало его желание.

Подойдя вплотную к любовнику, Джина привстала на цыпочки, чтобы потянуться к нему с поцелуем. Адриан наклонился — всё-таки она была намного ниже ростом — касаясь недавно разбитых, с едва поджившими корочками, губ своими почти невесомо, но Джина не стала сдерживаться, обращая поцелуй в куда более крепкий и глубокий.

— Я теперь уродливая, да? — спросила Чёрная Роза, когда Адриан легко провёл пальцем по её скуле, которую всё ещё расцвечивал большой синяк. — Хочешь, я задую свечи, если тебе неприятно глядеть на меня…

— Нет. Мы оставим свечи, как есть, а ты… Ты была и будешь для меня самой прекрасной женщиной Эллианы. Удивительной, — говоря эти банальные слова, Адриан поймал себя на мысли, что вовсе не лукавит.

Он видел — и держал в своих объятьях — женщин, быть может, куда более совершенных внешне. Тех, что были изощрённей в любовном искусстве, умнее и — уж точно — образованней и изящней в манерах. Но, ни одна из них не скрепляла свой союз с Адрианом кровью и сталью, ни одна не разделила с ним бой и победу.

Властитель Фиорры невольно подумал — а как бы повела себя в ту ночь на месте Джины его законная супруга?.. Фелиция — дочь семейства Корнаро, холодная и надменная. Подарившая ему прекрасных детей, но задурившая голову среднему сыну религией, хотя — Адриан мог бы поклясться жизнью — правитель из Габриэля вышел бы куда лучше, чем из Тиберия. Аристократичная и утончённая, но — ни единого раза не взглянувшая на мужа с любовью и страстью… И, как ни размышлял Адриан на эту тему, он не мог представить свою жену бросающейся на наёмного убийцу с кинжалом в руках.

Адриану было почти привычно знать, что его опять спасла случайность, но — ново и странно — что таковая предстала в этот раз в образе женщины — создания заведомо слабого, от которого можно было ждать утешения и любви, но не защиты.

Но пока что фиолетовый шёлк скользил под ладонями властителя Фиорры, обнажая нежные плечи его спасительницы, а Джина увлекала любовника на уже разостланную постель — горячая и лишённая стыда. И Адриан, лаская её, думал, что всё в итоге обернулось к лучшему — даже то, что его старшая дочь стала вдовой — как знать, не привлечёт ли она в своей поездке внимание кого-то из гиллийской знати и не станет ли это началом нового союза Фиорры и Хрустальных островов?..

— Погоди, — улыбнулась Джина Адриану, уже нависшему над её золотисто-смуглым телом, раскинувшемся на пурпурных простынях. — Я хочу кое-что рассказать тебе, мой господин.

— Это не может подождать до утра?

— Если только ты настаиваешь…

— Ну, говори уже, маленькая бесовка, нечего меня дразнить!

— Ты так грозен, мой господин!.. Но, думаю, ты должен знать — я жду ребёнка.

— Прекрасное известие, — Адриан остался верен себе, ничем не выдавая секундного замешательства, вызванного ответом Джины. — Я буду счастлив, когда на свет появится наше дитя.

Адриан не раз вёл подобные диалоги с женщинами, с большим или меньшим энтузиазмом выражая радость от подобных новостей и обещая — вполне искренне — заботиться о своём новом бастарде. И, всё же, пусть Адриан сам до конца не хотел признаваться себе в этом — в словах Джины для него было нечто особенное.

Он действительно хотел взять однажды на руки своё дитя от этой южной красавицы — страстной и смелой, настоящей эллианки. И, может быть, даже наблюдать, как растёт этот ребёнок… Да, решено — он не станет отсылать от себя Нуцци, после того, как её беременность сделается явной для окружающих — хоть и чаще всего поступал со своими любовницами именно так. Может быть, даже поселит Джину здесь, в особняке, или же купит для неё дом поблизости.

А Фелиция?.. Жене придётся смириться с его волей, как она делала уже не раз. Адриан никогда не будет жесток с матерью своих законных детей, но хранить верность поблекшей холодной кукле, когда рядом с ним — готовая отдаться пылкая красавица — увольте, это не для него.

Распалённый близостью юного жаркого тела Джины, рядом с которой он и сам чувствовал себя моложе, Адриан спросил у неё:

— Скажи, дорогая, какую бы награду ты хотела для себя? Ты спасла меня, а вскоре подаришь жизнь моему сыну или дочери. Можешь попросить всё, что угодно. Всё, слышишь?

Джина вскинула на него взгляд чуть раскосых зелёных глаз — больше удивлённый, чем радостный. Она бы, наверное, могла попросить о многом — ведь, в конце концов, ждать земных благ от кого-то, кроме Адриана, Джине не приходилось.

Но сейчас, лёжа в объятиях любящего мужчины, в неге и покое, Джина вспомнила ту страшную ночь, едва не ставшую для неё последней — и поняла, что дралась с яростью дикой кошки отнюдь не за всю ту роскошь, которой окружил её Адриан. Не за сытое и достойное будущее для своей многочисленной родни. И даже — в первую очередь — не за собственную жизнь, хоть и умирать, так и не отметив своего двадцатилетия, ей вовсе не хотелось.

Тогда, во тьме, полной отблесков стали, злых вскриков и запаха крови, она ужасно испугалась. Испугалась потерять — за одно мгновение, один взмах тяжёлого меча наёмника — человека, для которого была не безликой девчонкой — одной из тех, что рождаются и умирают на улицах Фиорры десятками — а любимой и желанной. Мужчину, по возрасту годящегося ей в отцы; мудрого правителя — по словам некоторых; неукротимого властолюбца, с руками, на которых никогда не высыхает кровь — по мнению многих.

И, поняв всё это, Джина сказала:

— Чего я хочу?.. Быть с тобой так долго, как это позволит милость Создателя.

***

— Ты должна мне помочь! Должна, слышишь?! Мы всё равно теперь связаны и не думай, что когда я паду, я не утащу тебя за собой!

Вилма Мейер смотрела на бледные пальцы, до боли стискивающие её широкое запястье и, ругая себя за неуместную сентиментальность, думала, что у Каэтаны были похожие руки — нежные, изящной формы, разве что — немного более смуглые. Руки аристократки, которая привыкла держать в них лишь веер, чётки да вышивальную иглу.