Гадюка на бархате (СИ) - Смирнова Дина "Сфинксия". Страница 48

— Императрица сегодня мила как никогда, — вдруг шепнула Рихо она. — Посмотрите сами, — Эулалия чуть повела веером в сторону полускрытого кадками с пальмами и ещё какой-то тропической растительностью уютного уголка с круглым столиком и двумя небольшими диванами, на одном из которых сидела Луиза. Она, и вправду, очень дружелюбно щебетала о чём-то с Эдит Вейсенфельд, между делом пододвинув к той розетку с пирожным, усыпанным засахаренными фиалками и тут же принявшись за своё, щедро украшенное марципанами.

— Говорят, именно её величество Луиза подсказала императору идею этого праздника. А как вам всё это? — веер в руке Эулалии описал полукруг, который охватывал зал, сияющий огнями свечей и драгоценностями дам.

— Дурость, — честно ответил Рихо, хватая бокал с подноса проходившего мимо слуги. — Четверть столицы сгорела, главный собор едва не стал общей могилой, война вот-вот начнётся — а император устраивает торжества!.. Хотя, вино подают неплохое, — отсалютовал он бокалом Эулалии.

— Вы так… прямолинейны, господин Агилар, — сказала она, полуопустив густые ресницы. — Скажите, а вы ведь из рода тех самых Агиларов, из Альканы?

— Именно. Только вот им лучше об этом не напоминать, если не хотите услышать зубовный скрежет.

Эулалия улыбнулась в ответ на это признание. Она ощущала себя очень странно. Уже долгое время её дни и ночи были совершенно однообразны — первые наполняло обучение магическому искусству, вторые — удовлетворение желаний ненасытного Сигеберта. Эулалия не могла бы с уверенностью сказать, какое из этих занятий она ненавидела больше. Утешение чародейке приносила лишь мысль о том, что однажды ей выпадет случай искупить свои грехи, умерев во имя Троих.

Вот только в последние дни всё так запуталось!.. Раньше она глубоко уважала кардинала Фиенна, считая его человеком безупречной репутации и огромных заслуг перед Церковью. Но, когда Эулалия узнала о проклятии, её почтительность сменилась чувством куда более горячим, в котором ненависть к посмевшим сотворить такое с Габриэлем переплеталась с восхищением перед ним самим.

А тут ещё и кардиналу вздумалось отправить Эулалию на праздник, в качестве магической поддержки для этого странного офицера Гончих, который выглядел, как принц, и вёл себя, как наёмник. И — хотя она и не уставала упрекать себя за это — Эулалия чувствовала, что получает немалое удовольствие, вновь находясь в высшем обществе.

Она была рождена и воспитана именно для этого — тонкой и сложной игры, складывавшейся из взглядов украдкой; бесед ни о чём, полных на самом деле глубокого смысла; союзов и вражды, уходивших корнями вглубь множества поколений. Эулалия умела обещать, отказывая, и растаптывать любые надежды, соглашаясь; быть гордой и покорной, полной чувственности и целомудрия в одно и то же мгновение. Она училась этому с того момента, как начала ходить и говорить, и постигла почти в совершенстве. И всё это оказалось бессмысленным, когда собственная семья выбросила её за порог, словно запаршивевшую зверушку…

Но сейчас времени размышлять о своей судьбе у Эулалии не оставалось — в зал уже входили посланники от губернатора Берега Закатного Золота, а за ними следом — и прислужники, нагруженные ташайскими вещицами.

Рассчитывая на благосклонность императора, губернатор не поленился прислать огромное множество даров. Слуги входили в зал, нагруженные массивными украшениями из золота и серебра; выточенными из нефрита, яшмы и лазурита фигурками зверей, птиц, а также — фантастических существ, вроде обнажённой пышнотелой женщины с головой ягуара или мужчины с дельфиньим хвостом. Следом несли причудливые головные уборы и накидки из ярких перьев и бус, оружие, щедро инкрустированное сапфирами и изумрудами, но — как заметил Рихо — отвратительного качества.

Казалось, потоку трофеев не будет конца и придворные, поначалу взиравшие на безделушки с интересом, уже принялись зевать и перешёптываться. Рихо с Эулалией были готовы вздохнуть с облегчением — оба до сих пор не заметили ничего подозрительного. Но тут один из губернаторских посланников — молодой, надменного вида чиновник в тёмно-коричневом камзоле — ещё раз поклонившись императору, сказал:

— А теперь позвольте представить вам ещё один сюрприз, который сможет немного развлечь ваше величество, — после этих слов, чиновник махнул рукой двум крепкого вида слугам. Они, повинуясь этому жесту, вытащили на середину зала высокую корзину, сплетённую из банановых листьев.

Едва один из слуг снял с неё крышку, как из корзинки сразу же высунулись две плоские, покрытые серо-коричневым пёстрым узором чешуек, змеиные головы. Размеров они были столь крупных, что среди присутствующих раздались изумлённые возгласы. Им вторила заполошным визгом мартышка с тёмной мордочкой — до этого обезьянка сидела в клетке довольно смирно, но заметив поблизости своих природных врагов, впала в истерику.

— Это ваш сюрприз? Ядовитые гады, которых вы притащили во дворец? — довольно резко спросила у чиновника Луиза. Тем не менее, она не выглядела испуганной, а, наоборот, подалась вперёд, чтобы получше разглядеть экзотических тварей.

— Гады сии вовсе не ядовиты, не стоит их бояться, — заискивающе отозвался чиновник. — Они убивают жертв, обвиваясь вокруг них кольцами и сдавливая. Душат в объятьях страсти, если позволено будет так сказать, ваше величество, — добавил он, вызвав своими словами новую волну перешёптываний и смешков у придворных. — И в наш сюрприз не одни гады входят… А вот и они! — чиновник повернулся ко входу в зал.

Все взгляды устремились к появившейся там группе людей. Рихо тоже смотрел на новых «гостей» праздника, и в его голове проносились самые грязные ругательства на нескольких языках.

В окружении солдат из колониальных войск в помещение вошли две женщины, одежды на которых было куда меньше, чем даже на тех мидландских дамах, выбравших весьма смелые наряды.

«В какой дурной башке родилась мысль притащить сюда ташайских жриц?!» — подумал Рихо, но тут Эулалия склонилась к нему, шепча на ухо по-эдетански:

— Я не чувствую в них магии. Вообще. Так что, может, всё и обойдётся…

Рихо это почему-то совсем не обнадёжило, но он кивнул в ответ своей спутнице.

Ташайки подошли к корзине со змеями. Одна из жриц казалась совсем юной, тоненькой и хрупкой, другая — несколько постарше, высокой и с выразительными формами. У обеих длинные чёрные волосы были распущены по плечам — кроме маленьких пучков, сколотых тонкими длинными шпильками на макушках, а платья сшиты из столь лёгких полупрозрачных тканей, что ташайки казались почти обнажёнными. Лишь шею младшей прикрывал длинный тёмно-красный шарф, густо расшитый геометрическими орнаментами из белого и чёрного бисера.

Рихо следил за каждым движением жриц, но пока они не делали ничего особо подозрительного — всего лишь склонились над корзиной и вытащили из неё змей.

Из-за спин колониальных чиновников появился худенький ташайский мальчик лет четырнадцати, всю одежду которого составляли широкие штаны до колен. В руках мальчишка держал обтянутый светлой кожей барабан, на котором принялся выстукивать ритм, усевшись на пол рядом со слугами, всё ещё державшими в руках безделушки.

Жрицы вышли в центр зала, на плечах каждой из них теперь возлежало по змее. Гады, толщиной превосходившие руку взрослого человека и настолько длинные, что могли бы обвить своих носильщиц во множество колец, выглядели спокойными и сонными, но — лишь поначалу.

Звуки барабана разносились в повисшей тишине, темп музыки убыстрялся, и ташайки начали танец. Они плавно перемещались по залу, изгибая смуглые тела в замысловатых позах, а змеи оплетали полуобнажённых жриц. Скользили по прикрытым лёгкой тканью бёдрам, касаясь чуть вздрагивающих грудей, замирали и вновь начинали своё медленное текучее движение.

Придворные затаили дыхание, не отрывая взглядов от жриц с их жутковатыми партнёрами по танцу. На одних лицах отвращение смешивалось с жадным любопытством, на других — маски надменности с трудом скрывали похоть.