Сказка зимнего Синегорья (СИ) - Рудышина Юлия. Страница 5

— Меня ждал? — вырвалось у Снежанки.

— Может, и тебя, кто ж знает? Больно опасно да страшно с зимним царем в гляделки да загадки играть. Погостила я денек в его тереме да и дала деру, только пятки сверкали… — и тетка Марейка вздохнула, а кот потянулся, потерся о руку хозяйкину, будто жалея ее.

— И что мне теперь делать? — растеряно спросила Снежанка.

— Ждать сватов. Как придут, так и наряд тот достанешь, что тебе передали, и вот еще… — старуха кота согнала и пошаркала к шкафу, какое-то время рылась там в тряпье, а Снежанка ее не отвлекала, а в окошко уставилась, на Шиханку глядючи.

Небо посерело, и казалось, что снова снегопад начнется. Мороз разрисовал стекло узорами, и в них виделась сказка дивная — терема высокие, кони длинногривые, стая волков у ельника… звери морды вскинули, за луной наблюдают, а она катится по холмам мячиком волшебным.

— Вот, гляди-ко, что для тебя берегла, бесприданница ты моя, — и тетка Марейка повернулась, держа в руках шкатулку из змеевика, украшенную янтарем да какими-то искристыми желтыми камушками, похожими на топазы.

Снжанка восхищенно охнула, к шкатулке этой прикоснувшись — таким теплом девушку окатило, что впору испугаться. Волшебная эта вещица, что ль? Даже на вид она была не такая, как среди сувениров продают — там явно крашеные камни, простые, или прессовка обычная. А здесь сияют так, что глаза режет, и тяжестью своей шкатулка давит к полу. Но приятная эта тяжесть.

— Это мне духи горные дали перед тем, как села я в сани Морозко, да сказали, чтоб не открывала до тех пор, пока под венец не пойду.

— А ты, бабуль, и открыла? — Снежанка осторожно погладила янтарную змейку, что ползла меж березок, сделанных из малахитового крошева.

Казалось, узор на крышке оживает, шевелится все, и деревья вон кронами качают, и змея голову приподняла. А на ней — корона золотистая.

— А я и открыла… любопытственно стало. На горе свое и прозрела в тот же миг. И увидела не терем, а елки обычные лесные, снегом покрытые, не перила резные из хрусталя, а сухие ветки валежника, не ступени ледовые — сугробы… Лес был страшенный, темный, волки выли, но не загрызли, пропустили домой… Долго мне идти тогда пришлось, страшу натерпелась на всю жизнь. Но наука была мне хорошая — с тех пор я к Той Стороне ни ногой, ни духом, ни единым помыслом! То, что гадала потом да будущее предсказывала… эти уменья мне в подарок Морозко оставил, так и сказал на прощание, что будет это моей радостью и наказанием одновременно — все знать да видеть заранее.

Глаза тетки Марейки затуманились — она словно бы снова оказалась в том заснеженном проклятом лесу.

— Страшно было? — жадно спросила Снежанка.

— Маленько жутко, куда ж без этого, — глухо отозвалась старуха, — я уж в беспамятстве оттуда вышла, не помню, как до Шубино-то и добралась. Шкатулка вот отчего-то у меня в руках оказалась, и у Медведь-горы в расщелине увидала я саму Хозяйку. Она вышла ко мне — не то утешить, не то наказ дать. Просила сберечь для невесты зимнего царя все это… Говорила, что придет однажды она… ты то есть…

И Марейка кивнула на шкатулку, еще больше погрустнев, словно расставание со сказкой давалось ей тяжело. Жалела ли она, что по глупости да по дурости в девках осталась? Ей ведь, видать, после Морозко ни один паренек не нравился, вот и перебирала их, да так и не выбрала, сама век доживала.

— А Хозяйка красивая? — Снежанке все любопытно было. Да и отвлечь хотелось старуху от мыслей тяжких.

— А то! Страсть — хороша! Глазишша черные с зелеными искрами, потом гляжу — малахит вроде, потом аматистовыми глаза ее стали. Дивные, колдовские… По зиме была она в мехах, да все лицо вуалями прикрывала, но глаза все едино сверкали дивно. Ты, Снежанка, немного на нее похожа, лицо тако ж острое, узкое, глаза, как два камушка в изломе, и губы такие ж красные, как в ягодном соке испачканные… Правда вот, коса у ней черна, угольна, ты ж видно, что земна девка…

Снежанка шкатулку прижала к себе и с благодарностью на бабку поглядела. Надо же, все вот думают — ведьма она, а Марейка всего-то нечастая старуха, когда-то испугавшаяся Той Стороны. Испугается ли Снежанка? В глазах Марейки виделась тревога, да казалось — ночная тайга там шумит.

— Ты, главное, помни, жених твой не любит, коли его дурят. Ежели чего и учудишь, то лучше сразу повинись, а не то осерчает. Вот когда бураны да метели кружат над горами уральскими — то злится Морозко, ярится, характерный у тебя он…

У тебя… Жених… Снежанка с мыслью этой свыкнуться еще не могла, все ей казалось, что сон все, вот сейчас проснется она на своей кровати в закутке за шифоньером в баушкиной избе, и сгинет все. И кот говорящий исчезнет, и ларец этот дивный, и ведьма шубинская, что у печи хлопочет, ещё чем-то гостью угостить собираясь. Все-все исчезнет в тумане зимнем. Но не хотелось Снежанке просыпаться. Не хотелось, чтобы все исчезало.

Нравился ей этот сон.

Крещенские гадания — дело опасное, запретное. Баушка за них все время гоняла, говорила — не стоит судьбу пугать. Да и не знает, мол, никто, что именно явится к тому, кто в эту ночь страшную отважится заглянуть за грань неизведанного. Черт ли, анчутка какой, кто бы ни был — нечистая сила. По ту сторону иного мира, в зеркалах, во время это жуткое, всякая пакость сидит. Личину натянет, обведет-обморочит, утащит с собой!

Сама баб Феня когда-то тоже зеркала о суженом пытала — часто она про то рассказывала, когда внучки просили. А они страшных историй не боялись, с детства росли на них, любопытно им было и про ведьм, и про мертвецов, и про леших с домовыми послушать.

Так вот, дело было так — приготовилась баушка к гаданию, космы расплела, пояс сняла, выставила их коридором, свечи зажгла. А была тогда она еще молодая, незамужняя. Увидала она деда, шел он к ней в зеркалах по ромашковому полю — весь в орденах, красивый, голубоглазый, статный.

Да вот только облик у блазня был дедов — не успела баушка задуть свечи, как у того, кто в зеркале скалился, рога выросли… и глаза его в от же миг пекельным пламенем вспыхнули. Не успела она и охнуть, как искры полетели во все стороны — видать, в лоб ей дал черт, потому как она со стула слетела от удара. Свечи после того сами и погасли. И хорошо — кто знает, что было бы, коли анчутка вылез бы с той стороны в наш мир. Вот и ярилась баушка, ежели внучек ловила даже на безобидных гаданиях, вроде выливания воска на воду или натягивании нитей в бане, чтобы призраков приманить.

Потому в это Крещение Аришка предложила Снежанке пойти ночевать к ее подружке, Любане, которая на соседской улице жила, близ речки. Баушка поначалу артачилась маленько, но после уступила, и сестры даже удивились, что удалось так быстро ее уговорить.

— Ты не боись, баня у них в самом начале огорода, не как у нас, если чё — добежим до быстро избы, — Аришка куталась в свою короткую шубейку, спеша по улице в сторону магазина — купить чего-то к чаю. Сначала сестры думали втихаря от родителей Любани вина взять, но отчего-то пить расхотелось, хмельно было от самого предощущения этого волшебного вечера, совсем как в детстве, когда оставались сами на сеновале ночевать.

— Ты тоже в чертей веришь? — прищурилась Снежанка, скользя по насту и все боясь улететь в сугроб — снега намело по пояс почти, но мужики с утра уже улицы расчистили, ворота домов тоже освободили, а то многие и со двора выйти не могли, через забор лазили.

Давно таких снежных зим не было, хотя на Урале всегда хорошо заметало, но не так ведь, чтобы туннели в снегу рыть! По улицам целые лабиринты змеились, чудно это все Снежанке было — она от матери про такое слышала, та с ностальгией родину вспоминала, но сама девушка такое видела впервые. И самое удивительное — ей нравилось! А ведь прежде она особо зиму и не любила — на Урале в это время года всего один раз бывала, совсем маленькой, плохо помнилось то время, только камушки на память и остались. Черненькие, с блестящими гранями, будто серебрянкой покрашенные.