Осенняя жатва (СИ) - Гуцол Мария Витальевна "Амариэ". Страница 55

Ветер сразу же попытался забить слова обратно. Рэй снова ухватилась за плечо сида и протянула руку арфисту. Это было странно и страшно, но ей показалось, что от чужих тел исходит точно такой же мертвенный холод, как и от сталагмитов.

Здесь, на равнине, идти оказалось сложнее не только из-за зеркала под ногами и ветра, норовящего опрокинуть. Тусклое небо давило на плечи, мороз крепчал, Стеклянная башня впереди выросла. Теперь она пугающе нависала над головами, холодная и неприступная.

Наверное, это было безумием — идти в Бездну. Ни один из них не представлял доподлинно, на что она похожа. Глупо было даже пытаться.

Рэй упрямо мотнула головой. Эти мысли были неожиданными и чужими. Такими чужими, как небо над головой и пронизывающий холод. Это были не ее мысли.

Несколько мгновений Керринджер потребовалось, чтобы совладать со страхом, неожиданно охватившим ее. Она замерла, попыталась вдохнуть обжигающе-морозный воздух.

Потом чья-то рука сжала ее пальцы. Рэй обернулась и встретилась взглядом с Томом Арфистом. Глаза барда Королевы Холмов были прищурены, как будто он вглядывался куда-то вдаль, и в этих глазах была злость. На густых ресницах намерз иней.

Томас Лери получил от Короля-Охотника дар — видеть через мороки. А что насчет тех мороков, которые сами лезут в голову?

— Не верь, — одними губами сказал Том.

— Нужно идти, — обернулся к ним Гвинор.

Рэй коротко кивнула и осторожно двинулась за сидом в обход черного провала трещины. Чем ближе был нависающий над ледяной равниной полупрозрачный шпиль башни, чем заметнее становилось его тусклое мерцание, тем сложнее было идти. Рэй давно не чувствовала пальцев ног, руки немели от холода.

Плохо было не только ей. Керринджер отчетливо видела, как каждый новый шаг дается Гвинору все большим трудом, как все сильнее сутулятся под весом арфы плечи Тома Лери. Стеклянная башня хоть и стала ближе, но оставалась все равно слишком недосягаемой.

Холод высасывал все силы. В боку болело, и больше всего женщине хотелось свернуться где-нибудь клубком, чтобы хоть так попытаться сохранить последние капли тепла. Например, в ледяном лабиринте, где клыки льда защищали от ветра. Там был снег, и сейчас он показался Рэй гораздо менее холодным, чем зеркало под ногами и налетающий ветер.

Было бы здорово свернуться клубком и передохнуть. Она сделала еще один шаг, цепляясь за плечо Гвинора закоченевшими пальцами. Оступилась, едва устояла на ногах, да и то — только потому что поддержал арфист.

Снег на лице Тома почти не таял. На меховой опушке капюшона наросли сосульки. Только глаза оставались твердыми. Рэй снова вспомнила — арфист видит через мороки. Гвинор обернулся к ним — белое застывшее лицо покойника. Попытался улыбнуться посеревшими губами, но вышло плохо.

— Говорят, — сказал Том Лери, и его звучный голос неожиданно прорвался через завывания ветра. — Говорят, души умерших в Бездне никогда не смогут выбраться отсюда. Повезло, значит, тем, кто умер не здесь.

Рэй выпустила его ладонь из пальцев, почти потерявших чувствительность. Сунула руку в карман, нащупала веточку красного, напитанного кровью вереска. Она знала, чья кровь была последней пролита на поле.

По пальцам пробежала волна едва ощутимого тепла. В этой вересковой ветке до сих пор оставалась жизнь, вопреки всему. Живое тепло умершего.

Керринджер сжала зубы. Откуда-то изнутри в ней поднималась волна злости, такая жаркая, что даже холод Бездны отступил перед ней.

— Черта-с-два, — выплюнула она. — Черта-с-два я умру в Бездне.

Том Лери едва заметно улыбнулся. Рэй вытащила из кармана сверток Бена, сунула его Гвинору. Если уж человеческая еда помогала ему в Байле, может, сгодиться и в Бездне. Для Тома у нее ничего не было, но арфист и так держался лучше их с сидом. Откуда только взялась такая сила в рокере из паба «Зеленые рукава»?

Впрочем, если откуда-то взялась сила у Тома, то справится и она. Рэй осторожно двинулась дальше по ледовому полю, стараясь ставить ноги как можно устойчивее. Ветер хлестнул по лицу, она прикрылась локтем. Сделала еще несколько шагов, оступилась, ухватилась за древко сидского копья, оттолкнулась, сделала еще шаг.

Сколько они пробирались по льду через вьюгу и ветер, Рэй не знала. Замерзшее тело слушалось с трудом, ноги почти потеряли чувствительность. Когда становилось совсем нестерпимо, она снова находила в кармане веточку вереска с красного поля, стискивала онемевшими пальцами. Холод крепчал, но Стеклянная башня впереди росла. Она заняла половину неба, когда Рэй вскинула голову, чтобы взглянуть на ее ледяной шпиль.

Отсюда уже было видно, что башня рукотворна, ее прозрачные грани искусно вырезаны изо льда. Тусклый свет с неба преломлялся в них и рассыпался бликами по равнине. Кое-где четкую геометрию портили сосульки, намерзшие как попало.

Вблизи Стеклянная башня была огромна. Она нависала и давила, и Рэй чувствовала, как страх вытягивает из нее последние капли тепла. Она вспомнила существо, с которым сражался Кертхана на красном поле и замерла, не решаясь ступить под арочный свод башни. Что они могут сделать тому, кто убил Короля-Охотника?

Ветер неожиданно стих, и стали слышны другие звуки. Тихо пел лед. Едва различимо гудела башня где-то в вышине. А в ее недрах кто-то ворочался и стонал, и стоны подхватывало эхо.

— Кажется, теперь мой черед, — почему-то шепотом сказал Том Арфист.

— Твой? — так же шепотом спросил Гвинор.

— Ждите, — отозвался Лери. — И постарайтесь не уснуть.

Глаза сида сверкнули, как будто он понял, о чем речь. За рукав он потянул Рэй следом за Томом, первым шагнувшим внутрь.

Между высоких прозрачных колонн гуляла поземка. Колонны уходили куда-то вверх и там терялись в неверном свечении стен. Пол укрывал снег, на снег тонкой цепочкой легли следы Томаса Лери. Сам он был впереди, шагал туда, где у дальней стены вели к возвышению высокие ступени. На возвышении кто-то сидел, и Рэй узнала это точеное лицо, из которого прорастали ледяные зубцы короны. Торопливо она шагнула за колонну, чтобы не попасться фомору на глаза. Рядом затаился Гвинор.

— Привет тебе, о Эних, король могучих фоморов, — причудливое эхо подхватило голос Тома и разнесло по огромному залу. — Слыхал я, что ты был ранен в битве, и пришел, чтобы песней утешить боль тому, к чьим ногам скоро лягут оба мира наверху.

— Что он творит? — одними губами прошептала Рэй.

— Увидишь, — так же беззвучно шепнул Гвинор. — Заткни уши, когда он начнет петь.

— Что?..

Договорить она не успела — по полу прошла волна дрожи. Керринджер обдало холодом.

— Человек? — у фоморского короля голос был такой, как будто горло у него тоже заросло льдом.

— Я Том из Байля. Я пел у ног Королевы Холмов и Короля-Охотника, теперь хочу петь для того, кто заберет то, что принадлежало им.

— Милостей ждешь? — Рэй померещилось в низком голосе презрение.

— Жду, — рассмеялся Том Арфист. — Вся жизнь человеческая — ожидание милости, от судьбы или тех, кто ее творит.

— А ты мудр, человек. Пой. Дозволяю.

Поспешно Керринджер сунула в уши пальцы и скривилась — до того они были холодными. Лицо сида, затаившегося рядом, было совсем белым и совсем замершим, на волосы и капюшон намерзла настоящая бахрома инея. А потом неожиданно запела арфа. И как Рэй ни старалась заткнуть пальцами уши, она отчетливо разобрала в звоне струн голос Бэт Биннори.

Слушать это было нестерпимо. Рэй скорчилась на полу, глубже натянула на голову капюшон. Арфа тихо плакала, как будто не хотела петь в этом зале, и ее плач вплетался в гудение башни и перезвон льдинок. Надо всем этим взлетел голос, и не слушать его было нельзя.

Что-то там обещала эта песня, что-то сулила. Керринджер одновременно и хотела услышать ее обещания, и боялась. Она мучительно прислушивалась через пальцы, шапку и капюшон, хотя не собиралась ничего слушать. Медленно, исподволь, стал понятен смысл. Не отдельные слова — их было не разобрать, но общий узор.