Дженнет (СИ) - Романова Галина Львовна. Страница 25

— Королевой Мая? — переспросила девушка.

— Удивлена? — взгляд Айфе потеплел.

— Не может быть! То есть, я хотела сказать… Неужели Королева Мая — это вы?

— Это было так давно, — отмахнулась хозяйка дома. — В мире смертных этого никто уже не помнит. Не сохранилось даже анналов. Но в нашем мире должна быть лишь одна верховная королева… или верховный король. Все остальные должны ей или ему подчиняться.

Дженнет вспомнила двух братьев-королей и кивнула.

— И Мэбилон возжелала стать верховной. Я — не подчинилась. Мне — и кланяться моей сестре? — Айфе гордо расправила плечи. Глаза ее загорелись таким огнем, что девушка невольно попятилась. Преображение было внезапным. Только что перед нею стояла молодая женщина с печалью усталости во взоре — и вдруг на ее месте оказалась статная властная дама. Силой веяло от каждой черточки ее прекрасного лица. Она внушала страх, почтение, любовь… ни один король, ни одна королева людей не могла бы сравниться с нею. Дженнет, которая видела короля Георга лишь в день своего представления ко двору, неожиданно для себя присела в глубоком книксене, склоняя голову:

— Ваше величество…

— Пустое.

Голос разрушил чары. Снова перед оторопевшей девушкой стояла женщина ненамного ее постарше. Только на сей раз яснее была видна печать усталости и скрытой боли.

— Кто я теперь? — она покачала головой, рассеянным жестом поправила волосы, и стало заметно, что у ее платья вовсе нет рукавов. А странные кружевные узоры — это рисунок прямо на коже. Дженнет никогда в жизни не видела и не слышала ни о чем подобном и по-глупому вытаращилась на них. Но рассмотреть не получилось — Айфе плотно обхватила себя руками за плечи, скрывая узоры.

— Кто я? — она горько усмехнулась. — Несчастная узница, лишенная большей части своих сил. Потерявшая свое королевство — даже то, что мне было выделено изначально. У меня не осталось подданных — они либо погибли, либо преклонили колена перед Мэбилон. Немногие нашли приют у других королей, а кто-то вовсе покинул волшебную страну в незапамятные времена за много веков до твоего рождения… У меня осталась лишь горстка верных мне рыцарей и, как я недавно еще думала, мои дети.

— Дети? — Дженнет невольно осмотрелась по сторонам, но признаков того, что это мрачное место служило еще и обиталищем для детей, не нашла.

— Детей. В отличие от Мэбилон, которая бесплодна, я родила двоих детей. Сына Конно и дочь Грайну. Их обоих забрали в заложники, чтобы заручиться моей лояльностью и дабы я не решилась мстить из опасения, что это как-то навредит моим детям. Они выросли вдали от меня. Лишь здесь, — Айфе подошла к котлу, провела пальцами по краю, простерла руку, и над водой заклубился пар. — Лишь в этом зеркале могла я наблюдать за ними исподтишка. Смотреть, ждать, ненавидеть соперницу и радоваться ее неудачам. Хочешь ее увидеть?

Дженнет судорожно кивнула. Ей вдруг стало интересно. Айфе подняла вторую руку, зашевелила пальцами, выписывая ими хитрые фигуры в воздухе. Губы ее тоже дрогнули. Наверное, она произносила заклинания, но девушка не слышала ни звука, а язык волшебной страны она, несмотря на дар Росмерту, все-таки понимала недостаточно хорошо. Тем более, что это, наверное, было какое-то особое, колдовское наречие.

Поверхность «воды» в котле стала еще белее, если такое сравнение возможно. По нему побежала рябь. Потом — пузырьки. Запахло жасмином и сиренью. От «воды» пошел пар.

— Иди. Смотри.

Она сделала шаг, привстала на цыпочки, затаив дыхание. Айфе, стоя напротив, вдохновенно взмахнула руками, словно стараясь разбить поверхность воды — и девушка увидела.

Резкий порыв ветра словно сдернул занавесь. Там все было залито мягким голубым светом. Мерцали огни. Низкое ложе было сплошь завалено подушками, а балдахин поддерживали витые хрустальные столбы. Приподнявшись на локте и изогнув стан, не обращая внимания на то, что подол ее тончайшего платья задрался, обнажая стройные ножки, на ложе полулежала бледная женщина с белыми, как снег, волосами и раскосыми лиловыми глазами. Локоны ее были убраны в сложную прическу, усыпанную аметистами и алмазами. Она с нежной улыбкой смотрела на разметавшегося на постели мужчину в светло-зеленой рубашке и темно-зеленых бриджах. В низком вырезе его была видна грудь.

— Роланд…

Улыбаясь своим мыслям, беловолосая красавица провела кончиками пальцев по его груди вверх-вниз. Потом, словно почувствовав что-то, подняла глаза вверх…

Одно движение руки — и видение исчезло. Снова только пузырьки и пар.

Дженнет схватилась за грудь. Острая игла боли вонзилась в сердце. Она так долго не видела Роланда, что сейчас ей хотелось плакать от любви и тоски.

Роланд спал.

Грудь его вздымалась мерно и глубоко, и также мерно и глубоко, в такт его дыханию, что-то сжималось в груди у Мэбилон. Уже много часов она сидела рядом со спящим мужчиной, забыв обо всем на свете. Служанки несколько раз окликали ее. Придворные дамы толпились у порога, не смея приблизиться. Жизнь во дворце ненадолго замерла — подданные остались без королевы и терялись в догадках.

А она сидела над спящим Роландом, вздыхая и гладя его по груди. Мужчина спал.

Сон его был слишком глубок. Он едва добрел до своих покоев, где рухнул, как подкошенный. Перепуганные пажи помогли королеве перенести его в опочивальню, и Мэбилон поспешила уверить своих подданных, что это все — последствия тех чар, которыми короля опутал казненный враг. Теперь чары порвались, и разум ее возлюбленного на время погрузился во мрак. Но пройдет совсем немного времени — и все восстановится. Он опять откроет глаза, опять станет прежним…

Станет ли? Мэбилон коснулась ладонью его волос. Вздрогнула, ощутив боль, как от укола. Как же он далек от нее! Сейчас, когда глаза его были плотно закрыты, он больше походил на истукана, чем на спящего живого человека. Если бы не дыхание и не тепло его тела, трудно было бы поверить в то, что он жив. И Мэбилон раз или два поймала себя на мысли, что было бы неплохо сохранить его в этом состоянии подольше. По крайней мере, когда он лежит вот так, неподвижный, безмолвный, она может прикасаться к нему, обнимать, целовать…

Мэбилон легла рядом, вытянувшись и касаясь тела мужчины грудью, бедрами, ногами. Обняла, пытаясь слиться воедино. Ткань платья мешала ей — тончайший паутинный шелк, сшитый нитями из лунного света, показался ей тяжелым, как будто выточен из мрамора. Мэбилон задрала подол, обнажив ноги, оголила плечи и грудь, прижимаясь к телу мужчины обнаженной кожей. Потом торопливо распустила его пояс, рубашку, избавляя от лишней одежды и его. Прижалась снова, пряча лицо у него на плече, вдыхая запах человеческого тела. Тяжелый, грубый, какой-то кислый и горький, словно дым, он, тем не менее, возбуждал ее. Ее мужчина. Ее король. Ее возлюбленный.

Она провела руками по его телу. Человек спал. Он никак не отозвался на легкие касания пальчиков королевы фей. Лежал, как мертвый. Только дышал. Он был так близко… и так бесконечно далеко. И, как ни странно, сейчас он был все-таки ближе. Ибо, когда глаза его были открыты, когда он ходил, говорил, улыбался одними губами, когда брал в руки меч, выходя на арену школы Саттах Грозной или садился в седло, когда пил вино на пиру и слушал менестрелей, он всегда был где-то далеко. Он лишь притворялся, что находится рядом. Ее знатный пленник… Как он говорил? Игрушка.

— Нет, — приподнявшись, Мэбилон наклонилась над лицом спящего мужчины, почти касаясь губами его губ. — Ты для меня не игрушка. Ты для меня…

Супруг? Возлюбленный? Король? Очередной смертный муж, которого она избрала, которым готова пожертвовать, как всеми остальными…

И который спустя столько времени продолжал оставаться чужим и бесконечно далеким. Она обладала его телом — Мэбилон опять заскользила ладонями по коже человека, словно желая убедиться в том, что он реален, — но не его сердцем.

«И душой!»

Душа. То, что есть у смертных людей, и чего, как говорят легенды, напрочь лишены обитатели волшебной страны. Потому они, верят люди, не знают горя, забот, старости и смерти, что лишены души. Но почему же так болит внутри? Почему так странно ноет грудь? Почему ей хочется то смеяться, то плакать? Может быть, это и есть любовь?