Красные камзолы (СИ) - Ланков Иван. Страница 32

— Поговорить бы.

— Поговорить? Это хорошо, это правильно. Ну давай, поговорим. Здесь, али выйдем куда? — Ефим встал и немного повел плечами, будто разминая.

Я еще не очень понял о чем он.

— Да мне без разницы. Где тебе удобно.

Ефим пьяно воскликнул:

— Да мне везде удобно! Хочешь здесь? Давай здесь, я согласен — Ефим нетвердой походкой сделал пару шагов в сторону, расправил плечи, и завел руки за спину. Смотрит мне прямо в лицо помутневшим глазами, в которых пляшут отблески костра. — Я готов!

К чему готов? К чему ты можешь быть готов-то, пьянь гидролизная? Ты ж на ногах не стоишь! А мужики у костра подвинулись, уселись полукругом и одобрительно загудели.

— Ну? Чего стоишь? Давай, бей! — и Ефим чуть подался вперед, выпятив грудь.

В смысле — бей?

— Ну ты же сам предложил поговорить — сказал кто-то со стороны костра. Походу, Семен Петрович. Тоже пьяный, судя по голосу. — Ну говори. Вот он стоит, всем твоим претензиям внемлет.

А Ефим стоит, широко расставив ноги, руки сцеплены за спиной. Нательная рубаха белеет в темноте и ритмично вздымается от частого дыхания.

— Бей, говорю! — и глаза зажмурил.

Перед глазами опять мелькнуло воспоминание — "Взять его!" и эти… Бей, говоришь? Я стиснул зубы. Да запросто! Делаю подшаг вперед и с размаху впечатываю кулак ему куда-то в область скулы. Нна! Ефим с ног так — брык — и шлепнулся навзничь. Кажется, получился удар. Тот самый, фирменный Ефимовский прямой. А я стою над ним со сжатыми кулаками и дышу сквозь зубы. Скотина все-таки крестный, а?

Ефим неловко встал, пошатываясь, провел ладонью по лицу, сплюнул и на выдохе сказал:

— Теперь я.

Я успел заметить только самое начало движения плечом.

— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция — Синево.

Ну здравствуй, родная электричка. Давненько тебя не видно было. И век бы тебя еще не видеть. Ох-охо…

Толстый мужик напротив сочувственно на меня посмотрел.

— Ты как?

Я поморщился. Нет, голова не болела, тошноты тоже не было. Но левая часть лица онемела, будто стоматолог новокаином обколол.

Мужик сочувственно покивал и протянул закрытую банку пива.

— Держи. Холодненькое. Приложи к лицу — быстрее пройдет. Да прикладывай, прикладывай, не сомневайся! Я плохого не посоветую! Да и пиво у меня волшебное, тебе ли не знать!

И улыбнулся. Надо же. В прошлые разы мужик над своими шутками ржал неприятно, некрасиво. А тут гляди-ка — слегка так улыбается. И выглядеть он начал вроде как опрятнее. Причесался, усы подровнял. Вместо серого свитера на нем сейчас белая футболка. Об которую он тут же вытер жирную после беляша ладонь, оставив на ней следы своей пятерни. Мда. Рано я взялся про него хорошо думать. Какой он был — такой и есть.

— Привет. — одной половиной рта пробормотал я. — Давно не виделись. После прошлого твоего совета только-только спина зажила.

Мужик всхохотнул:

— Ну так зажила же!

Я криво ухмыльнуся.

— Следующие твои подсказки такие же будут, да?

Мужик снова улыбнулся, будто с заботой. Зашебуршил рукой в полиэтиленовом пакете и через мгновенье вытащил оттуда еще одну банку пива. Открыл, махнул мне рукой и жадно забулькал. Оторвавшись от банки, шумно выдохнул, провел тыльной стороной ладони по мокрым усам и обратился ко мне:

— Почему вдруг подсказки? Это, малец, не подскази. Это, можно сказать, прямые указания. Могу и сейчас тебе подсказку дать. Надо?

Я покатал холодную банку по онемевшей половине лица. Елки-палки, щека вообще ничего не чувствует. Как бы перелома не было. Такое онемение — оно обычно при травме, пока шок не отойдет. Потом будет ой как больно. Ну и если мне кости лица сломали — это как-то совсем не радует. Но вслух я сказал совсем другое, разумеется.

— А чем я расплачиваться за подсказки буду?

Против обыкновения мужик не стал хохотать, а напротив, серьезно посмотрел мне в глаза.

— Верно мыслишь, малец. Пока тебе и банки пива хватит. А то цена может стать уж совсем неподъемной. Даже для меня.

Мужик невесело усмехнулся и продолжил:

— Зашиб тебя тот громила, вот ведь какая штука — и развел рукамии. Мол, так вышло — Ты банку-то держи, держи. Пиво с утра хорошо головную боль снимает, уж я-то знаю.

Зашиб… Почему-то стало очень страшно. Начала подступать тошнота. В голове забегали табуны панических мыслей. Бежать? Ползти? Просить пощады? Звать маму? Усилием воли попытался абстрагироваться. Самым краешком сознания понимаю — это отошел шок и идет это, как бишь его… Ну что-то вроде отравления адреналином. Я не медик, не знаю, но у меня оно всегда так. Помню, на одном матче мне нападающий соперника накладку сделал. Он шел по флангу, я оттеснил его плечом, забрал мяч, развернулся, увидел открытых своих в центре поля и попытался вынести… а нападающий все так и висел у меня на пятках. И в момент удара поставил колено мне на бьющую ногу. Щиток в хлам, перелом большой берцовой кости, пять недель в гипсе. Так вот в тот раз примерно такие же ощущения были. Нога первое время онемела и вроде бы даже с поля ушел сам. Хромая, подпрыгивая, но сам. А потом, через несколько минут, накатило. Паника, тошнота и головокружение. Врач тогда говорил, что это обычное дело при травмах. Может, так оно и есть. А может — просто утешал. Не знаю.

— И что теперь будет?

Мужик отхлебнул пива и пожал плечами.

— Да ничего. Я вот тебя банкой угостил. А другой игрок свою пешку теперь тоже чем-нибудь угостить сможет. Такие дела — Мужик допил пиво, резко смял пустую банку в руке и перешел на серьезный тон — Ты давай это, поаккуратнее. Больше спрашивай, больше слушай, смотри по сторонам. А то тут дело такое. Я тебе какую-нибудь подсказку дам пустяковую — ну там, найти в лесу мешок с серебрянными рублями или спасти кого-нибудь из власть имущих. А соперник такой же ход сделает. Или вообще сольет своей пешке твои координаты. И все, приехала наша с тобой электричка в депо.

Холодная банка, кажись, протекает. Или это конденсат? А еще кажется, будто она тает в руках. Да ну, вряд ли. Это ж алюминиевая банка, с чего бы ей таять? Да слышу я, слышу, мужик. Смотреть, запоминать, разговаривать. Все понял. Блин, что ж так сыро-то? И под майкой сыро, и вроде даже в ботинках. Воздух в электричке вдруг подернулся рябью, появилось ощущение будто я смотрю в вагон из наполненной водой ванной, куда я погрузился с головой…

… Уф! Вода ударила по лицу, попала в нос и рот. Я судоржно вдохнул и закашялся. Рывком перевернулся на бок, оперся на локоть и начал яростно отплевываться.

— Ну слава тебе, Господи! Живой! — раздался голос Семена Петровича Я ж тебе говорил — он крепкий парень! А ты все причитаешь — насмерть зашиб, насмерть зашиб! — ответил ему Ефим вроде и насмешливо, но с явным облегчением в голосе.

Я поднял голову. Вокруг меня столпились все участники ночных посиделок. У Степана Петровича и старика-латыша в руках были объемистые деревянные ведра. Ну а я сидел весь мокрый в грязной луже. Мда.

— Скотина ты, крестный, все-таки! Встать помоги, что ли! — и протянул ему руку.

Ефим рассмеялся, схватил меня за предплечье, рывком поднял на ноги и обнял за плечи своими перекачанными медвежьими ручищами.

— Живой! Ну вот! А эти все пужали — не дышит, мол!

От Ефима заметно разило перегаром и чесноком, но голос был уже трезвый. Кажется, они тут и правда перепугались.

— Крестный, я, вообще-то, к тебе по другому вопросу. — и попытался отстранится.

— Да? — удивленно спросил Ефим. — А я подумал, что все по той истории. Я ж места себе не находил. А ты, зараза, со мной даже ни словом не обмолвился, даже когда в свите порутчика к нам в деревню забегал. Сколько там, раз пять за неделю? И кто еще скотина после этого?

Ну да, было дело. Только мне ж не до того было, я ж не просто гулял. Мне же надо было записывать, считать и вообще…

Семен Петрович поднял с земли мою треуголку, наскоро отряхнул и подал мне.