Качели судьбы (СИ) - Пафут Наталья. Страница 25
Никто не спит, ребята волнуются, всем очевидно, что эту ночь новый студент не переживет. Айрин лежит рядом с агонизирующим мужчиной, прижимается к нему всем телом, лбом к обжигающе-горячему лбу, прижимается еще сильнее, живая и сильная, и точно льется из нее мощная, горячая сила, — живи! — Она не знает откуда пришло это знание, но она уверена, что как только она отвернется, потеряет концентрацию, мутант уйдет. — Живи!
…А коридор уж опять протянулся, нужно подняться и брести со стопудовой тяжестью на каждой ноге. Лечь нельзя. Кто-то рядом, родной, очень требовательный, обхватит, поднимет, скажет — не иди, возвращайся ко мне, назад, — Живи. — И ослушаться нельзя…
Так трое суток боролась Айрин со смертью. Последняя ночь, страшная ночь… Непрестанно чувствовал он в себе чью-то страстную, сильную волю и, если бы не Айрин, давно бы обессилел, успокоился наконец…
Они стали точно одним существом, с одной болью и с одной волей. И вот под утро мутант покрылся наконец испариной. Дыхания его почти не было слышно. Встревоженная Айрин замерла, приподнялась на локте, тревожно прислушиваясь. — Все? — Мужчина чуть вздохнул. Кризис миновал, началось возвращение к жизни. Айрин чувствовала, нет, она знала, что не даром целителя, а как-то по другому, своими руками оттащила этого странного мужчину, ставшего ей таким родным, от черной, холодной дыры в вечную темноту. Вытащила из того черного коридора, холодного синего света, который она ясно видела глазами мутанта…
Здесь же, обнимая дракатона, крепко прижавшись к нему всем телом, в большой повозке заснула и Айрин, в первый раз за эти дни.
Новый день настал радостный, звонкий — было тепло и солнечно, все казались друг другу добрыми. Заррот всех целовал и весело пел, Мелинда шутила и сама хохотала над своими шутками. Джеймс из ближайшего леса приволок целое дерево каких то сиреневых цветов.
Всем было весело и хорошо…
Он молча приподнял пудовые ставни своих тяжелых век и снова захлопнул их. Он не знал, был ли он все это время в обмороке или просто спал. Впрочем, между тем и другим состоянием едва ли еще существовала какая-нибудь разница: боль и истощение давно позаботились об этом. И сон, и обморок каждый раз были погружением в какую-то бездонную липкую трясину, из которой, казалось, уже нет возврата.
Рядом послышалась какая-то возня. Не успел он испугаться, как почувствовал — это существо свое, родное. Прохладные пальцы приподняли его голову — в рот полилась волшебная жидкость, он открыл рот. Жилы на шее у него вдруг заходили, задергались, а он уже глотал и захлебывался, позабыв обо всем на свете — вода, вода. Только бы не отняли…
— Тише, тише, хороший мой, осторожненько, тшшш… — Почувствовал, что родное существо гладит его по голове, по лицу. Ладони на висках, слова заклинания, — Спи теперь…
Он снова провалился в тяжелый, близкий к обмороку сон. Потом — через час, а может быть, через день — он почувствовал, медленно поднимаясь со дна какого-то черного глубокого колодца, как руки его коснулось что-то теплое и мягкое. Робкое, мимолетное воспоминание. Где-то далеко-далеко. Родное тепло. Он снова заснул…
…Проснулся. Открыл глаза. Вечер. Принюхался — весна? Лето? До него долетел запах лошадей и каких-то существ. Стрекотали насекомые, недалеко лошадь, отфыркиваясь, пила воду. Он, наслаждаясь покоем и тишиной, впитывал эту теплую тихую ночь, укравшую цвета у травы и деревьев, окрасив их в черные с серыми пятнами тона. Прохладный влажный воздух наполняли ароматы лета.
Где он? Он был болен? Он побывал в каком-то происшествии? Хотя он и не помнил точно, сколько времени прошло, но то, что у него было два перелома ног — это он помнил, в ушах отчетливо стоял хруст костей…А потом дикая боль… Голова у него несколько кружилась. Он наверное в лечебнице, хотя пахнет странно, — «отец и Кати убьют меня, надо было быть аккуратнее!» — появилась какая-то неожиданная мысль и тут же исчезла. Он попробовал пошевелить пальцами ног. Успешно. А сам он лежал распростертым на чем-то жестком и неудобном. Рядом тихие голоса:
— Хочешь простокваши?
— Выпить хочу…
— Давай мне. Если только холодная…
— Ужасно, ужасно!
— Да что ты можешь знать про любовь, наивное ты существо! Прыгаешь из кровати в кровать…
— Ужасно, ужасно, опять по лесу идти…
— Новое сообщение от ректора пришло с птицей — теперь поворачиваем к югу-востоку, до Самоцветных гор к равнинам Дармонда, приказ остановиться в заброшеном древнем дворце Джинны в спящей долине лилий, там какие-то внезапные сметри среди населения окружающих деревень…
Он зажмурился, потом снова открыл глаза. — «Дворец Джинны…» Воспоминание выплыло откуда-то их глубины, знакомый голос говорит ему, — «… такой дворец обустроил…Джинне на свадьбу подарок — гнездо нашего счастья…»
— Сам Герцог присоединится к нам там…
Вдруг он вспомнил: горная дорога, гроза, озеро, сражение…Боль, боль… Дальше — полный мрак.
Он был…
От напряжения он весь покрылся испариной.
Он не знал, кем он был!
“Кто я? Как меня зовут?…???…»
То, на чем он лежал, качнулось. Глухой стук, шорох, над ним склонилось лицо. Голубые глаза, широкие скулы, большой нос, широкая улыбка, блестящие зубы, странный запах:
— О! Он очухался! Ребята! Наш смертник лежит и глазами пучит! — Послышалась возня. Какие-то восклицания. Он напрягся, шевелиться он не мог, только беспомощно таращиться и моргать.
«Смертник???…!!!»
Над нам нависли новые лица. Какой странный у них акцент, странные глаза, он не помнил кто он, но знал, что он другой, что там, в своей прошлой жизни, он привык видеть другие лица. Паника, все его инстинкты кричали, что надо бежать, враги, сил нет, не пошевелиться, он мог только беспомощно хлопать глазами…
— Какой молоденький! — Женский голос,
— Лиззи, посмотри на его глаза! А зрачки! Вау!
— Ужас!
«Что с глазами?»
— Мда-а-а…
— Смотрите, у него не кожа, а чешуя на висках растет! — Это уже голубоглазый мужчина. Нет сил даже зарычать. Волосы встали дыбом… — Ребята, он синий!
«Я весь синий!»
— Может у него и хвост вырос?
«Хвост, какой хвост? У меня растет хвост? Кто я? Где я? Что происходит?»
Голоса, голоса…Он смутно слышал эти голоса. Голоса неслись над ним нескончаемым потоком. Он пытался не слушать их, но они становились все отчетливее и все глубже проникали в его сознание, все больнее впивались в его мозг… Новые, опять новые лица, все смотрят, трогают, — «Дотрагиваются! Неприкосновенен! Больно, больно!» — чего-то говорят, смеются, — «как громко!», — головокружение усиливается, подташнивает. Бежать, бежать. Он шевельнул рукой, острая боль прострелила все тело, сердце выскакивает из груди… Опасность, опасность…Перед глазами все плывет…Но тут опять начало наваливаться деревянное бесчувствие, крохотные милосердные огоньки нервов вновь начали гаснуть, он чувствовал, сейчас он погрузится в спасительный мрак…
— Эй, а ну разошлись отсюда! — Грозный окрик. Родной голос, знакомый запах. — «Ко мне, спаси!»
Лица исчезли, над ним нависли самые прекрасные глаза в мире, окутал родной арромат, прохладные ладони на лице, — Тише, тише, я с тобой, не волнуйся, — как хорошо, блаженство, он медленно успокаивается:
— Привет, рада, что ты вернулся, ты как?
Мужчина, бессильно лежащий в телеге, казалось, был вылеплен из грязного воска. Лицо и тело его было раскрашено кровоподтеками в черный, синий и зеленый цвета. Наконец то он очнулся, Айрин уже начала волноваться. Последние двадцать четыре часа он, как утопающий, барахтался где-то между обмороком и полуобмороком. И только она отошла по нужде, он пришел в себя — закон подлости.
Когда она увидела, что вся группа выпускников, даже несколько преподавателей, залезли на повозку, чтобы оживленно поприветствовать нового студента, Айрин побежала на помощь. Без злого умысла, просто из любопытства, они могли навредить ему. Иногда ребята забывали, что перед ними было живое существо и со своей детской непосредственностью увлекались, как дети в песочнице из интереса ударяющие лопаткой по паучку и нечаяно убивая его.