Леди чародейка (СИ) - Герцен Кармаль. Страница 69

Когда Октавио закончил, с губ Джиневры сорвался восхищенный вздох. Казалось, перед ней находился ее близнец – только больше, чем она, поцелованный солнцем. Она никогда не умела рисовать так – ярко, чувственно, хотя с самого детства пыталась писать картины, желая стать одним из Творцов. Увы, Фираэль не обращала никакого внимания на ее смехотворные попытки хоть немного приблизиться к творцам Агераля – Джиневра прекрасно осознавала, что картины ее, увы, посредственны.

Удовлетворенно улыбнувшись, Октавио вполголоса прочитал молитву – воззвание к Фираэль, и легонько коснулся кончиками пальцев картины. В то же мгновение волосы Джиневры стали золотисто-русой копной.

Фираэль любила светлые цвета, нежные и чистые. Темных одежд в Хрустальных Землях не носили – это считалось дурным тоном и вкусом. Носить черное какое-то время разрешалось лишь тем, чьи родные и близкие были изгнаны жрицами Фираэль за Грань. Быть темноволосыми не воспрещалось, но, что и говорить – почти каждый обладатель темных локонов в Агерале и за его пределами старался изменить цвет своих волос. Такая мелочь, чтобы порадовать свою богиню и еще на полшага приблизиться к ней.

Вот и сейчас, вернувшись от Октавио домой и похваставшись перед Колибри новыми золотистыми локонами, Джиневра облачилась в струящийся наряд из персикового шелка. Сестра, одетая в длинное белоснежное платье до пят с приколотой к груди серебристой брошью, одобрительно качнула головой. И все равно Джиневра понимала, что ей не сравниться с Эстой по красоте. В отличие от ладной фигурки сестры, ее тело было угловатым и слишком худым. Черты лица казались слишком обычными и неброскими, тогда как Колибри, несмотря на юный возраст, неизменно притягивала к себе восхищенные взгляды.

Джиневре часто казалось, что она всегда будет на шаг позади от сестры – чувственной красавицы с чарующим голосом. Это расстраивало, но мама ее эмоций не одобряла. Говорила, что важно только то, что внутри тебя – твоя душа, твои помыслы и стремления. «Красота не снаружи, она внутри» – излюбленная ее фраза, которая, поговаривали, при жизни принадлежала Фираэль. Джиневра пыталась следовать ее постулатам, но выходило не слишком хорошо. И только тетя Тира понимала, что она чувствует и, воспользовавшись тем, что мамы Джиневры нет рядом, шепнула на ухо: «Ты вырастешь, и обязательно превратишься из гадкого утенка в прекрасного лебедя. Просто нужно набраться терпения и немного подождать».

Вздохнув, Джиневра провела рукой по гладкой ткани платья. С сожалением посмотрела на лежащую на подоконнике книгу – увы, но ей придется подождать до полуночи, когда закончится праздник.

Мама Эсты и Джиневры, высокая и импозантная Талания Браон, уже ждала их на главной площади Агераля. Одобрительно кивнула Эсте, на Джиневру, которая так старательно выбирала наряд, даже не взглянула. Джиневра даже не расстроилась – она уже давно привыкла быть невидимкой.

Колибри поднялась на помост, установленный для артистов. Встала на самом краю, обведя взглядом толпу. Жители Агираля затихли, выжидающе глядя на Эсту. Мимолетно улыбнувшись – она всегда добивалась желаемого – Колибри запела.

Толпа замерла, восхищенно выдохнула. Люди переглядывались, но говорить друг с другом и заглушать голосом чудесную песнь не решались. Джиневра понуро взглянула на мать – в миндалевидных серых глазах той застыли слезы.

Она правда гордилась Эстой, гордилась тем, что та, с кого жители Агираля – все, кто был сейчас на площади – не сводили глаз, приходилась ей родной сестрой… Она искренне восхищалась Колибри. Просто… Тяжело и больно ощущать себя не такой, как все. Тяжело постоянно чувствовать себя недостойной матери – старшей жрицы Фираэль, и сестры – всеобщей любимицы, юной и талантливой певицы, с детства поцелованной Фираэль.

Джиневра едва дождалась конца праздника. Отчего-то происходящее совсем не радовало ее. На причуды фокусников и жонглеров смотреть было скучно, певцов она слушала вполголоса, раздумывая о чем-то своем, а комедийная постановка лучших актеров Агераля и вовсе оставила ее равнодушной – пока толпа заходилась в хохоте, Джиневра мучительно пыталась понять, что происходит на помосте и о чем вообще идет речь. Только магический фейерверк, распушивший звездные хвосты под самым хрустальным куполом, смог немного поднять настроение. Настолько, что она даже позволила Эсте уговорить ее остаться на танцы.

Но поболтать с сестрой не удалось – как только музыка лучших скрипачей и пианистов Агераля оживила площадь, Колибри тут же окружили желающие пригласить ее на танец. На Джиневру они не смотрели – слишком маленькая и невзрачная, чего с нее взять.

Лукаво улыбнувшись, Эста изящно подала свою руку Ксиэлю – молодому жрецу Фираэль, по которому страдали первые красавицы Агераля. Джиневра терпеливо ждала, когда закончится их танец, но ожидание затянулось. За одним танцем последовал другой, за ним второй, третий… Поймав направленный на Эсту неприязненный взгляд Герты Шаэда – привлекательной, но неулыбчивой восемнадцатилетней девушки с прямой, как палка, фигурой, Джиневра покачала головой. Не видать Герте поцелуя Фираэль – зависти в Хрустальных Землях не было места.

Впрочем, Фираэль не спешила приходить и к ней самой…

Раздосадованная такими мыслями, Джиневра поняла: она лишняя здесь, на площади, среди улыбок, музыки и танцев. Вздохнув, направилась прочь. В конце площади, перед тем, как свернуть в освещенный проулок, она оглянулась. Надежда не оправдалась – в беспрестанном кружении, в невинных объятиях Ксиэля, с которым ее сплотил танец, Эста и думать забыла о сестре.

Родной дом встретил прохладой и безмолвием: их мама наверняка осталась в храме Фираэль – она часто обучала новых жриц и жрецов. Джиневра бросила взгляд на оставленную на окне книгу. Стало чуточку легче, словно в ее душе, в ее маленькой вселенной, рассеялись облака и выглянуло солнце. Но не успела она сделать даже шаг по направлению к окну, как что-то… Что-то переменилось.

Непреодолимая тяга заставила ее повернуть назад, спуститься по лестнице и рывком распахнуть дверь кладовки. Здесь было мало вещей и все они были аккуратно рассованы по углам и полкам. Талания Браон любила порядок во всем. Здесь же Джиневра стыдливо прятала свои картины – их было немного, они очень походили на картины Октавио, как если бы он нарисовал их во сне, с закрытыми глазами. Но выбросить испачканные краской холсты отчего-то не поднималась рука. Возможно, причиной тому наставление матери – в любом творении человеческих рук, даже в смешных каракулях трехлетнего ребенка, живет частичка души Фираэль. А никто из обитателей Хрустальных Земель не желал, даже ненароком, обидеть свою богиню.

Был здесь и мольберт с приготовленным для очередного беспомощного творения холстом. Были и кисти, и краски – полузасохшие, уставшие ждать, когда разочаровавшая саму себя хозяйка к ним вернется. Джиневра бросилась к кистям, вся во власти… чего-то, очень сильно похожего на голод.

Она знала о нем слишком мало, чтобы утверждать наверняка – о каком голоде может идти речь, когда творцы, пользуясь магией Фираэль, с помощью музыки, песен и танцев, выращивали плодоносные деревья у каждого дома. В Агерале никогда не было недостатка в еде, пища сама падала в руки и была доступна каждому и круглый год. Однако чревоугодие Фираэль не одобряла – есть нужно было только в строго отведенные для этого часы, о которых извещали колокола. Фермеры и хлебопеки приносили овощи, сыр и хлеб прямо на площадь, дети несли в подолах фрукты. И после веселой и шумной трапезы никому бы и в голову не пришло унести хоть кусочек оставшейся пищи домой.

Ночами, когда Джиневра засиживалась с книгой допоздна, ближе к утру упрямый голод своими длинными когтями царапал изнутри желудок. Грушевые, яблоневые и персиковые деревья призывно шелестели кроной, налитые соком ягоды с растущих за окном кустов так и манили, просились в рот. Джиневра сглатывала голодную слюну и нехотя отворачивалась, зная, что с рассветом сможет наесться до отвала. Это и был тот единственный голод, который она испытывала когда-то.