Наш с тобой секрет (СИ) - Лизергин Богдана. Страница 9

— А ты, наверное, решила, что я в тебя влюбился? Ведь вы, девчонки, всё списываете на любовь.

— Фу, какой пошлый шаблон. Стала бы я спрашивать, если бы так думала.

— Как будто в женской логике есть какая-то закономерность, — он принялся за моё пиво.

— Я сейчас в тебе разочаруюсь, — с напускной строгостью сказала я, отбирая у него пиво и делая глоток.

— Вау, Доманская, да вы решили пуститься во все тяжкие, — он притворно схватился за сердце.

— Не болтайте много, маэстро, — я легко стукнула его бутылкой по лбу, — И вообще, ты сказал, что я тебя зацепила!

— А ты сразу приравняла это к влюблёности? О, женщина, — он театрально возвёл взгляд к потолку.

Такой Гром — расслабленный, шутящий, смотрящий на меня спокойными глазами с проскальзывающими в них искорками смеха нравился мне не в пример больше, чем тот Гром, нагнавший меня пару недель назад у школы — агрессивный, колючий и жёсткий. Оказывается, он мог быть разным. Значит, я не ошиблась, когда подумала о том, что он может быть мне хорошим другом. Кажется, мы уже сделали несколько шагов на пути к дружбе.

Тем временем на сцену вышли музыканты и зазвучали первые рваные аккорды. Весь свет переместился на сцену, и зал временно потонул в темноте.

— Хой! Мы группа “Психопатология” и ближайшие полчаса мы будем насиловать ваши уши за ваши же деньги! — крикнул в микрофон голый по пояс парень с татуировкой на плече. Толпа встретила его слова свистом и радостными выкриками. Гром закурил, откинувшись на спинку стула, а я уставилась на сцену, где солист, тряся головой, орал непонятную песню, сливавшуюся с какофонией музыки. Но все были в восторге, прыгая в одном слаженном темпе. Периодически кто-то нырял со сцены в толпу, и та подхватывала летящего на руки, передавая дальше.

— Блин, клёво! — крикнула я Грому, — Я тоже так хочу!

— Ты ещё маленькая! — крикнул Гром в ответ, — Да и эти перцы отстойные, так что сиди пока на месте, пей пиво!

Я выпила уже пол-бутылки, привыкнув к горькому вкусу. Отдав остатки пива Грому, я ощутила лёгкое, но приятное головокружение и улыбалась во весь рот. Гром засмеялся:

— Что, Барабанчик, поплыла, да? Ну, тогда погнали на танцпол!

Мы спустились с возвышения, на котором располгались столики, и начали продвигаться сквозь потную разгорячённую толпу к сцене. Мобильный телефон и кошелёк я оставила в кармане пальто, поэтому не беспокоилась за сохранность своих вещей, ощущая, как ко мне со всех сторон прижимаются люди. Первая группа ушла со сцены под громкие аплодисменты и выкрики, на смену ей пришла другая, затем третья. Я самозабвенно танцевала, прыгала, визжала, в общем — отрывалась по полной, видя, что Гром, дёргающийся рядом, повторяет мои движения. Изредка мы встречались взглядами и улыбались друг другу.

— У тебя тушь размазалась! — крикнул Гром мне в ухо, — Вот теперь ты похожа на трушного панка!

— Где тут туалет? — я остановилась, тяжело дыша, — Мне надо смыть макияж!

Гром объяснил, и я вновь принялась пробираться сквозь людское море, изредка слыша недовольные возгласы и посылы нахер. В крошечном туалете было тусклое синеватое освещение, делающее лица похожими на морды из фильмов ужасов. Я шарахнулась от своего отражения в зеркале и принялась смывать макияж водой, которая была чуть тёплой. Изведя почти все бумажные полотенца, я сочла свою физиономию удовлетворительной, расчесала пальцами волосы, пригладив их, и вышла обратно в зал.

Был как раз перерыв, поэтому на танцполе стало чуть свободнее — видимо, многие вышли покурить и купить выпивку в баре. Гром помахал мне рукой.

— Ну вот, теперь ты всё та же скучная Доманская, — произнёс он с напускным разочарованием, — Такая приличная, что мне хочется перед тобой книксен сделать.

— А так? — я сняла рубашку, оставшись в "сексапильном" топике, и обмотала её вокруг бёдер, крутнувшись на месте.

— Перестань, — Гром засмеялся, — Ладно, беру свои слова обратно, ты не скучная.

— И не приличная?

— И не приличная.

— С тобой, оказывается, так же легко, как с Тамарой, — сказала я задумчиво. И ведь правда было легко! После того, как он сказал, что я напоминаю ему сестру, я неосознанно стала видеть в нём старшего брата, которого у меня никогда не было.

— Да, с тобой тоже. Ты точно девочка не отсюда.

— Помнится, на линейке ты сказал “девочка ниоткуда”.

— Это же из песни “Премьер-министра”! Не слышала разве?

— Я не слушаю такую музыку, — развела я руками, — А случайно она мне не попадалась.

Так, болтая о любимой музыке, мы скоротали перерыв. Когда зал вновь заполнился, на сцену вышли три парня в одинаковых чёрных футболках с белым квадратом, пересечённым крестом. Два из них, клавшник и барабанщик, не привлекли моё внимание, а солист с электрогитарой зацепил сразу. Во-первых, он был высокий, на две головы выше других ребят на сцене, да и, наверное, в зале. Во-вторых, у него было лицо милого, послушного ребёнка, непонятно как оказавшегося в подвальном клубе. Он носил очки в толстой коричневой оправе, из-за чего его глаза казались огромными и по-детски беззащитными.

— Всем привет! — сказал он в микрофон спокойно, — Наша группа экспериментальная, названия у нас пока нет, но, быть может, мы придумаем его после нашего выступления все вместе, — он улыбнулся тепло встретившей его слова толпе, — Ну что, поехали?

Зал радостно взревел. Мы с Громом стояли у самой сцены, поэтому ребят было видно, как на ладони. У солиста немного тряслись руки, когда он вытаскивал микрофон из стойки. Ребята заиграли, и я сразу растворилась в этой музыке, так не похожей на панк-рок, ради которого многие сюда и пришли. Их музыка была чуть трансовой, чуть блюзовой, с вкраплением резких и рваных нот и красивых гитарных переборов — она не производила впечатление какофонии. У солиста был мелодичный, “раскачивающийся” голос, и я поняла, что мне нравится звучащая песня. Поняла, что жду припева, задающего тон. Он пел его тягуче, медитативно, повторяя несколько раз, и я погружалась в эту атмосферу, забывая обо всём:

Те влюблённые в трамвае — сладка парочка вдвоём.

Те влюблённые в трамвае…

Шпалы, рельсы, перезвон…

Я подняла руки и принялась плавно покачиваться в такт песне. Мои глаза были закрыты, и я не сразу ощутила чужое прикосновение к своей руке. А когда открыла глаза, увидела, что солист смотрит на меня, протягивая руку. Очередное дежавю. Он вытащил меня на сцену под радостный визг толпы. Теперь я покачивалась из стороны в сторону на сцене, а он стоял напротив и пел на фолковый мотив, глядя на меня:

Уходишь — уходи, нет слов тебя сдержать,

Любовь нельзя спасти, она обречена.

Уходишь — уходи, я не люблю тебя.

Моя принцесса, ты прошла мимо меня.

— Это жир, чувак! — порой голоса на танцоле прорывались сквозь голос и музыку.

— Засоси эту красотку!

— Классно двигаешься, детка!

Когда песня закончилась, он улыбнулся мне и неожиданно поцеловал руку. Я покраснела и прижала руки к щекам, не зная, как реагировать.

— Давайте поблагодарим прекрасную незнакомку за подтанцовку, — сказал он в микрофон, обращаясь к толпе. Одобрительный рёв пронёсся от стоящих у сценык стоящим у бара. И тут я решилась. Подошла к краю сцены и прыгнула в толпу, под свист и крики, ощутив, как меня подхватили десятки рук и спустили на пол через пару секунд необычного полёта.

— Это было здорово! — солист ещё раз улыбнулся мне, и они заиграли новую песню, более энергичную.

Раскрасневшаяся, довольная, я подошла к Грому, заметив восхищение на его лице.

— Жжошь, Доманская, — он хлопнул меня по плечу, — Я не жалею, что позвал тебя.

— А я не жалею, что пошла! Первый сейшак в моей жизни, и такой крутой!

Мы дождались выступления “Алмазной рвоты”, которое мне не понравилось, и решили двигать по домам. Веселье поднималось во мне лёгкими газированными пузырьками, заполняя всё существо. К раздевалке я шла, пританцовывая и напевая припев понравившейся песни. На часах было только одиннадцать, а по пятницам мне позволялось гулять до двенадцати, поэтому в телефоне не было пропущенных вызовов. Что не могло не радовать — меня всегда напрягало, когда я видела пропущенные от мамы — настроение сразу портилось, и на смену радости приходила тревога. Мама у меня сложный человек, признающей в воспитании тоталитаризм с мааааленькой долей демократии.