Право на возвращение (СИ) - Крутских Константин Валентинович. Страница 10

Я уж не стала упрекать ее за "хозяев". В конце концов, ее "бессердечие" спасло меня. Неотключенная боль на время операции тоже помогла забыть о боли душевной.

Наконец, металлические руки ремонтного автомата склеили кожу у меня на горле так, что и следа не осталось. Я поднялась на ноги, и мы потащились в кают-компанию. Сегодня, впервые за много лет, не было ни одного звонка из лагеря. Видимо, события последних суток заставили население планеты забыть обо всех делах.

Варька включила телевизор. Диктор новостей в очередной раз повторял подробности убийства. И теперь, глядя на экран, я думала, наверное, то же, что и многие другие — кто же сможет расследовать столь неожиданное преступление? В нашем-то мире, где совсем не осталось полиции, поскольку нам казалось, что закон нарушать просто некому!

— Послушай, Юрка! — прервала вдруг молчание Варька. — По-моему, за расследование этого дела могли бы взяться мы с тобой.

— Как? — выдавила я изумленно.

— А почему бы и нет? — продолжала она. — Если в нашем мире не осталось профессиональных детективов, то их работу должен выполнить тот, кто наиболее подготовлен. Мы обе сильные и тренированные… ну то есть, считались бы такими, будь мы людьми. Мы привыкли к риску и неординарным ситуациям. Ты лучше всего знаешь людей и детей-роботов, а я хорошо знаю доспелых разных профессий. У нас с тобой даже пес есть. А какой же детектив без собаки?

Не знаю, может быть ей просто хотелось попробовать еще одну профессию, и чтобы такую, которая наконец-то позволит ей выделиться из всех роботов. В тот момент я об этом не думала. Преступление настолько потрясло меня, что мне действительно захотелось во что бы-то ни стало самой раскрыть его.

— Решено, собирайся! — произнесла я, вскакивая на ноги.

Варьке я поручила спуститься в лагерь и уладить дела с начальством. Она же доспелая, и все эти объяснения, отнимающие кучу моих электронных нервов, для нее пара пустяков. А я принялась собирать все, что нужно в дорогу.

Надо сказать, что после заморозки людей, на земном шаре, практически, не осталось огнестрельного оружия, ну разве что, в музеях. Где его взяли убийцы профессора, даже не представляю. Поэтому единственное, что могло нам помочь в случае опасности — это наш спортивный инвентарь. Я собрала для нас луки с полными колчанами стрел и наши любимые шпаги. Они, кстати, у нас были вообще-то не спортивные, а самые настоящие боевые. Новодел, правда, но выкованный по всем правилам. Мы их выпросили в клубе исторического фехтования. Пока что все оружие пришлось сгрузить в рюкзак — не попрешься же вот так по городу, и в поезд еще не пустят. И на Вобейду тоже пришлось надеть поводок и намордник.

Наконец, законсервировав нашу хижину, мы с Вобейдойтоже спустилась в лагерь, где нас уже ждала Варька, покончившая с делами. Быстро добравшись на попутке до Душанбе, мы сели на московский поезд, который, к счастью, отходил как раз сегодня. Теперь, когда дороги были не так загружены, как при людях, а полотно было заметно усовершенствовано, поезд домчался до Москвы уже к вечеру.

До боли знакомый Казанский вокзал встретил нас непривычной тишиной. Мы выбрались на пустую вечернюю платформу и принялись разгружать рюкзак, который, кстати, всю дорогу тащила именно я. Теперь можно было цеплять на себя, что угодно. Это же Москва, здесь кого только не встретишь. Вобейду, понятно, я тоже спустила с поводка.

Ну вот, теперь мы, наконец-то смогли облачиться для дела и зашагали по улице, как три мушкетера… без шляп, плащей и мушкетов, зато в трениках и с луками. Для полной дурашливости еще оставалось, чтобы Вобейда шел на задних лапах и тоже со шпагой.

— Метро-то еще открыто? — спросила Варька.

— Какое метро, до Сухаревки и так дотопать можно, — возразила я.

И мы молча зашагали под мост Каланчевки. Прошли улицей Маши Порываевой, мимо таинственного, кажущегося бесконечным, изогнутого здания с огромными матовыми стеклами и непонятным мне назначением, затем, пройдя часть Новокировского проспекта, двинулись направо по Садовому кольцу.

Я привыкла к тому, что даже с наступлением эпохи роботов, ночная Москва оставалась расцвеченной яркими огнями, по крайней мере, нежилые здания. Теперь же, похоже, из-за охватившего столицу смятения, андроиды забыли об исполнении того, что не было жизненно необходимым. А может быть, здесь даже объявлен комендантский час? Или же все боятся преступников? Может, и мне следовало бы испугаться, поберечь себя для папы? Постой-ка, для какого-такого папы, если ты не спасешь открытие? В этом случае можешь даже не надеяться на возвращение людей. И не надо себя уговаривать тем, что кто-то сделает все за тебя. Если бы так думала Марите, и все те девушки, что сражались за Родину, то сейчас бы в Европе царил фашизм. А вдруг именно ты одна оказалась столь безумной? Как говорится, если не ты, то кто же? А даже если и найдутся еще смельчаки, кто знает, кому повезет? Может быть, именно тебе? Может быть, именно для того в тебя и заложили характер всех живших на свете хлопачар, чтобы ты ценою своей жизни вернула человечество из небытия? В конце концов, папа сможет заказать себе новую Юрку, даже лучше прежней. Сразу пятнадцатилетнюю, чтобы не возиться с апгрейдом. Может быть, ему даже будет приятно заново обучать ее всему. И все в его жизни будет совершенно нормально. Конечно, мне самой вот плохо без папы, но ведь он-то живой, а можно ли скучать по роботу, я не знаю.

— Юрка, — нарушила молчание Варька, — а ты хоть примерно что-то прикинула?

— Нет, — помотала я головой. — Зря мы, наверное, проспали всю дорогу. Хоть в поезде могли что-то обсудить.

— Ну, хоть отдохнули, — откликнулась Варька. — А так ведь мы ничего не знаем — ни планировки башни, ни расположения лабораторий.

— Ладно, как говорится, будет день — будет пища, — беспечно сказала я, пытаясь этим взбодрить себя.

Ну, вот, наконец, Сухаревская Площадь. А вот и она, башня — красавица из красного кирпича, вся в первозданном виде, с часами и колоколами. с золотым двуглавым орлом на самой макушке, будто сбежавшая сестра Кремля. Стоит точно на том же самом месте, где и пару веков назад — трехэтажный квадратный дом, над которым высятся еще четыре этажа, собственно, башни. Все это сооружение было отстроено на прежнем фундаменте, обнаруженном еще в самом начале двадцать первого века. Именно с нее началось в Москве исполнение программы Восстановления Исторической Справедливости.

Хотя разговоры о восстановлении Сухаревой башни велись еще с 1978 года, руки до нее дошли, только у нас, роботов. И, конечно, была заново отстроена не только она одна. Так, в одной лишь Москве были полностью восстановлены все стены Белого Города вместе с башнями и воротами, стены и башни Китай-города, триумфальная арка "Красные Ворота", здание Сенатской типографии, палаты Кириевского, пассаж Солодовникова, военторг на Воздвиженке, дом Анненковых, дом Неклюдовой, гостиницы "Лоскутная", "Россия" и "Спорт", бассейн "Москва", Крестовские водонапорные башни, Бескудниковская железнодорожная ветка с городком Института Пути, здание станции Военное Поле на малом московском кольце и много-многое другое. Само собой, подобные реконструкции прошли и во всех остальных городах планеты.

А кроме того, мы решили поставить памятники многим велики людям, которых обошли вниманием их соплеменники. Мне особенно нравится памятник Александру Романовичу Беляеву — великому провидцу и страдальцу, установленный на Кузнецком Мосту. Писатель, которого всю жизнь мучила нестерпимая болезнь, сидит в кресле, напряженно размышляя над сюжетом очередного романа. И с двух сторон к нему льнут его замечательные дочери — шестилетняя Людмила и двенадцатилетняя Светлана. Хотя девочки, можно сказать, и не знали друг друга, ведь на самом деле Людмила умерла на следующий год после рождения Светланы, но так хочется представить их всех вместе! Невозможно смотреть на эту трогательную семью без умиления, и в то же время, слезы наворачиваются, когда вспоминаешь о том, какой злой рок преследовал их всех, и при жизни писателя, и еще через много лет после его смерти. Светлана потом написала об этом большую книгу, и для нас с папой она стала одной из самых любимых, наравне с книгами самого Александра Романовича. А еще, приближаясь к этому памятнику, я думаю о том, что если бы Людмила дожила до семнадцати лет, то наверняка стала бы такой же отважной партизанкой, как Марите, и сражалась бы за осажденный Ленинград.