Южно-Африканская деспотия (СИ) - Барышев Александр Владимирович. Страница 35

Бобров не успел задуматься над предложением Нины Григорьевны, как сбоку налетел Прошка.

— Шеф! — заорал он так, что у Боброва зазвенело в ушах, и он страдальчески сморщился. — Шеф! Дай мне десяток солдат, и я приведу это отродье на веревке!

Бобров забыл о чем он размышлял секунду назад.

— А ты знаешь, кто это отродье? Где прячется? Кто его родители?

— Нет, — ответил огорошенный Прошка.

— Вот ты сначала поищи его, определи, где он сидит, а потом, так и быть, бери солдат. Да, ты мне совсем голову задурил. Что с отцом-то?

— С отцом? — Прошка нетерпеливо переступил с ноги на ногу. — Отец жив и Петрович сказал, что будет лучше прежнего.

— Ну, если сам Петрович, то конечно.

Бобров помолчал.

— Вот что, Проколос…

Прошка подтянулся и посерьезнел. Когда шеф называл его полным именем, следовало ответственное поручение. Прошка мимолетно пожалел о том, что поиски обидчика отца откладываются, но знал, что шеф об этом помнит и значит, надолго они не отложатся.

— А найди-ка ты мне, друг Прокопос в городе златокузнеца. Причем, лучшего в городе. Только об этом должен сказать не он сам, а другие мастера. Этот златокузнец не должен ничего знать о тебе и знать, о том, что его ищут. Для получения информации используй купцов, мальчишек, соседей, рабов, наконец. Даю тебе на все про все три дня.

Озадаченный Прошка ушел. Он хотел было выцыганить четыре дня, но Бобров был неумолим. Сам же Бобров задумался над тем, куда можно пристроить в этом мире изделия Нины Григорьевны и неизвестного пока ему ювелира. Думалось Боброву лучше всего на ходу. Поэтому он стал наматывать круги вокруг дома и взгляд его стал отрешенным. Случившиеся во дворе трудящиеся сперва смотрели с недоумением, а после третьего круга перестали обращать внимание. Но на третьем круге Бобров понял, что идет не один, сфокусировал взгляд и обнаружил рядом улыбающуюся Златку.

Златка носила уже заметный животик и в постельных ристалищах участия не принимала. Апи приходилось отдуваться одной, что она и делала с большим энтузиазмом, вызывая у подруги здоровую зависть. Нет, Златке тоже доставалось, но, так сказать, в щадящем режиме.

Бобров своей старшей жене очень обрадовался, несмотря на то, что видел ее всего несколько часов назад. Появление Златки на фоне его мыслительного процесса было словно неким мистическим откровением. Златка, вопреки своему веселому и где-то даже взбалмошному характеру, давала порой Боброву исполненные глубокого смысла советы, за что была не только любима, но и уважаема.

Златка ухватила Боброва под руку и прижалась к плечу, подстраиваясь под шаг.

— Что у тебя нынче за проблема? — спросила она, зная манеру Боброва обдумывать решение вопросов.

Ну Бобров и поделился сомнениями. А что ему было скрывать? От Златки-то. Дальше они шли молча.

— Ничего не выйдет, — вдруг сказала Златка.

Бобров посмотрел на нее вопросительно.

— Время сейчас неудачное. Для нас неудачное. Смотри, Эллада является признанным центром Ойкумены.

— Ну, — заметил Бобров. — Китай бы с тобой поспорил. Ну да ладно. Все равно это слишком далеко.

Златка не обратила внимания на его реплику.

— В Афинах и в Пелле сейчас сосредоточена масса всякого барахла. Александр Филиппович в походе, давай будем называть вещи своими именами, ограбил все богатые города и царства. Так вот, вся огромная добыча стекается в Элладу. Что царская, что отдельных фалангистов или гетайров. Поэтому, сам же говорил, предложение уже превышает спрос. И так будет не один год, пока Александр не дойдет до крайней восточной точки своей империи, а потом не вернется в Вавилон. Сколько, говоришь, ему еще отпущено?

— Говорят, около десяти лет, — неохотно сказал Бобров.

— Вот видишь. Десять лет. А все греческие колонии Средиземноморья и Причерноморья связаны со своими метрополиями. И купцы повезут товары из столиц и метрополий в колонии. А так как товары эти не для широкой публики, то и спрос на них будет ограниченным. Ну и цены соответствующие. Так что нам, с нашим дорогим, но непривычным товаром там делать нечего. Если же выйти за пределы эллинского мира, то там народ вообще безденежный.

— Нуда, — пробормотал Бобров. — Если нет товарно-денежных отношений, то нети денег. Элементарно.

— Можно, конечно, на рабов менять, — сказала Златка, искоса поглядывая на Боброва.

Похоже, она была удовлетворена его реакцией, потому что продолжила:

— Хотя цены на рабов тоже падают.

— То есть, — резюмировал Бобров. — Мы с тобой приходим к выводу, что нам не следует пока заниматься продажей наших драгоценностей, а развивать обычную торговлю, основанную на самых ходовых товарах из двадцатого века. Надо расширять сеть лавок. В том числе и в столицах. Кораблей у наемного и снабжать лавки мы можем бесперебойно. Единственное узкое место у нас — портал. Но ведь производство некоторых товаров мы можем взять на себя. К примеру, оружие. На хорошее оружие спрос будет только повышаться. Впереди сплошные войны. Объявленные и необъявленные. А у нас выход на прекрасную сталь. Мы будем получать заготовки клинков, и доводить до изделия. Как мысль? А?

— Да, шеф, ты мудр, — сказала Златка и засмеялась.

… Смелков появился, как и планировал. Нина Григорьевна вынесла на суд публики свое изделие. Публики на демонстрацию набился целый таблинум. Кроме Боброва с непременными Златкой и Апи, были все трое врачей, дядя Вася, Вован с Млечей, Смелков с осознанием собственной важности, естественно Андрей и Евстафий. Ну и, конечно же, Никитос. Прошка примчался в последний момент и, судя по его хитрой физиономии, имел что сказать.

Бриллиант укрепили павильоном на черном бархате и стали испытывать с разными источниками света от спички до стоваттной лампы. Камень сверкал и искрился, светился и переливался. В восхищенном гуле нельзя было разобрать отдельных слов. Автор и сама выглядела как бриллиант. Юрка, весь дрожа от нетерпения, хотел уже хватать и бежать, словно цены на бриллианты держались высокими последний час, а потом уже все… будут раздавать даром всем желающим. Однако Бобров, пошушукавшись с Прошкой и перекинувшись парой слов с Ниной Григорьевной, порекомендовал ему погодить.

Рано утром Прошка, сопровождаемый двумя всадниками, привез в поместье опрятного мужичка в чистом хитоне и с ящичком, в котором подозрительно звякало. Место мужичку определили пока в пристройке Нины Григорьевны, поставив дополнительный верстачок с газовой горелкой, тисочками, микродрелью и прочим набором юного ювелира. Мужичок все это оценил, кивнув растерянно. Потом ему показали камень и озвучили требования. Камень мужик, который, как сообщил Прошка, носил звучное имя Перикл, рассматривал не менее получаса. Потом отложил и начал что-то рисовать на предоставленной бумаге, которую тоже предварительно рассмотрел.

Кляня мужика, а потом и Боброва за медлительность, а заодно Нину Григорьевну за идею, Юрка бегал кругами возле пристройки и каждые четверть часа врывался внутрь с воплем «доколе!» Перикл втягивал голову в плечи и посматривал с опаской. Бобров всякий раз должен был извиняться и клясться Зевсом, что подобное впредь не повторится. Наконец, после третьего раза Бобров не выдержал и сопротивляющийся Смелков был заточен в Андреевой винном подвале, где он с горя и надрался. Через час Бобров, убедившись, что Юрка дрыхнет без задних ног, при помощи четырех мужиков доставил его в его же комнату, где и оставил до утра.

А Перикл проработал всю ночь. Сперва он удивлялся нескольким электролампочкам, освещающим рабочий стол, бинокулярной лупе, газовой горелке и набору стальных блестящих инструментов, а потом удивляться перестал и увлекся работой. Бобров даже выставил у дверей парный пост, чтобы человеку никто не мешал.

И где-то около десяти утра (Смелков как раз продрал глаза и приполз в триклиний, страдая похмельем) Перикл предъявил народу свое творенье. Бобров сказал «м-да», с Юрки слетело все похмелье, а единственный профессионал среди них — Нина Григорьевна — сложила вместе руки и зябко повела плечами, словно замерзла. Девчонки, которые никак не могли пропустить такое событие, дружно ахали, а Вован махнул рукой и сказал, что он в этом не разбирается.