Южно-Африканская деспотия (СИ) - Барышев Александр Владимирович. Страница 37

Бобров тогда умилился и принялся восстанавливать справедливость, как он ее понимал. Он стянул покрывало с заворчавшей Златки и набросил край его на Апи, повернув ее спиной к себе. Его действия были вознаграждены еще теснее прижавшейся Златкой, а пропавшее ощущение теплой упругой груди Апи заменилось не менее восхитительным ощущением ее же упругой попки.

Вот с той самой поры Апи стала заботиться о Боброве и по ночам. Бобров поначалу стеснявшийся и избегавший такого отношения, постепенно привык, как привык к манере Златки, впрочем, находя ее вполне естественной.

Когда отряд дошел до места первого привала, все были в достаточной степени вымотаны, потому что за время мирной жизни в Новгороде слегка расслабились. Хорошо, что не надо было оборудовать бивуак, надо было только озаботится дровами, но этого добра вокруг было полно. А после того как обиходили мулов и сами поужинали, всех неудержимо потянуло ко сну. Со сном остался бороться только дежурный, который даже присесть боялся, чтобы немедленно не отключиться. Бобров без всякой задней мысли откинул одеяло на своей постели и с ужасом обнаружил там обнаженную Апи. Сон с него как рукой сняло.

— Апи! — зашипел он, тревожно оглядываясь, не слышат ли спутники. — Немедленно оденься.

— Но почему? — простодушно спросила Апи тоже шепотом, принимая то, что она считала игрой. — Мы же не будем любить друг друга. Просто так будет теплее.

— Апи, — внушительно прошептал Бобров и у него это получилось. — Мы в лесу и если ночью под одеяло заползет какой-нибудь паук, то лучше тебе быть одетой.

— Ой! — сказала Апи и потянула из-за изголовья штаны и куртку.

Бобров лично проверил, как она оделась, что, надо сказать, доставило ему немалое удовольствие, подоткнул общее одеяло и, прижав к себе девушку, моментально заснул. А Апи еще минут пять посоображала, кто же кого на этот раз греет, и тоже уснула.

Так у Апи до самого Кимберли ничего из задуманного и не получилось. Поразмыслив, она поняла, что Бобров именно что позволяет ей о себе заботиться только в тепличных домашних условиях, когда ей, Апи ничего не угрожает. А вот там, где может существовать хотя бы воображаемая опасность, Апи моментально из опекунши превращается в опекаемую, каждый ее шаг жестко контролируется и при любой нестандартной ситуации вдруг появляется Бобров или его представители и начинают обращаться с Апи как с драгоценностью, то есть беречь и защищать.

С одной стороны Апи это нравилось, ей это жутко льстило. Ей из прошлой жизни просто не с чем было сравнить. Кем она была там? Жалкой, всеми унижаемой рабыней, а под конец так и вовсе сексуальной игрушкой на один рейс, которую выбрасывают за борт после его окончания. Она даже родителей не помнила, но все равно сомневалась, что даже родители могли относиться к ней так же бережно и нежно.

А с другой стороны деятельная натура девушки настоятельно требовала, чтобы она непременно заботилась о предмете своей любви. Предмет же, в свою очередь, наглядно ей продемонстрировал, что в состоянии похода, да еще на глазах многочисленных свидетелей, которые могут просто завидовать, что в походе недопустимо, ничего из ее желаний не получится. Вот наоборот всегда пожалуйста. И окружающие поймут и оценят. И тут же убедительно это показал. Апи почти задохнулась, а когда пришла в себя, потребовала продолжения. Но Бобров сказал: «А вот это, когда придем».

Тогда Апи бросилась в другую крайность. Она занялась конной охотой. Она как-то слышала, что у ее соплеменников это было основной забавой. Ленивый мул наверно сам не подозревал за собой таких талантов, когда зараженный отчаянностью всадницы превратился в натуральную скаковую лошадь, и Апи лихо палила из карабина прямо с седла, вызывая восхищенные возгласы спутников. Бобров хватался за голову и грозил амазонке страшными карами. И один раз даже попытался свою угрозу осуществить, сложив вдвое ремень и скомандовав Апи:

— Снимай штаны!

Апи с готовностью стянула штаны до колен и улеглась на живот в ожидании экзекуции. Ожидание затягивалось и Апи, оглянувшись, не нашла на месте ни ремня, ни Боброва. Тогда она натянула штаны и пошла их искать. Боброва она обнаружила сидящим у костра и задумчиво смотрящим на огонь. Вокруг уже замирала бивуачная жизнь, а в густых сумерках саванны где-то далеко захохотала гиена.

Апи опустилась рядом на землю и положила голову мужу на колени, заглядывая снизу ему в глаза.

— Бобров, миленький, прости меня. Я больше не буду. Честно-честно.

Бобров положил большую ладонь на пушистую макушку и легонько погладил.

— Маленькая, глупенькая девочка Апи. Когда же ты повзрослеешь?

Голос его был пустой и усталый.

Апи дернулась, словно от удара, приподнялась на коленях и вцепилась в Боброва с неженской силой, исступленно повторяя как заклинание:

— Я люблю тебя.

С той поры Апи притихла и уже до самого городка не веселила спутников своими выходками. Она, правда, изредка посматривала на Боброва, но тот делал непроницаемое лицо и Апи со вздохом отказывалась от задуманного. Так и дошли.

С появлением Апи в городке, жизнь в нем резко изменилась. Особенно это стало заметно по Сереге. С одной стороны, ему очень хотелось похвастаться перед Бобровым своими достижениями в организации и оснащении производства, что буквально в несколько раз увеличило выработку. А с другой, наличие живой непосредственной Апи и к тому же безудержно красивой, напоминало ему о Дригисе, и Серега, проведший в Кимберли несколько месяцев, представляя себе полумесячный путь до Новгорода, тихо сатанел. И не преминул воспользоваться подвернувшимся поводом, чтобы удрать.

Впрочем, Бобров, понимая его, ничуть не осуждал. Мало того, заметив взгляды окружающих, каковые они бросали на Апи, когда думали, что Бобров не видит, он выступил с обращением к народу. В этой своей речи он заявил, что считает начальный период основания города завершенным и предлагает, в целях дальнейшего его развития, завезти в Кимберли женский контингент. Отныне все, имеющие жен, имеют право привезти их в город.

— А как же не имеющие? — раздался недоуменный возглас.

— Так заведи себе жену, — пожал плечами Бобров.

Вокруг засмеялись, а Бобров продолжил.

— А теперь подумайте, куда вы привезете жен.

Ответом ему была озадаченная тишина.

— Молодцы, — сказал Бобров. — Сами догадались. Значит, будем строить дома.

Жители Кимберли и не подозревали, что им приготовил хитроумный деспот, хотя твердо знали, что дом это камень, ну или, на крайний случай, дерево, как уже случилось в Кимберли. Но беда была в том, что камня, как это, к примеру, было в Херсонесе или в Милете, откуда были большинство поселенцев, здесь не просматривалось. Может, конечно, под окрестными холмами что-то и было, но поди угадай, под каким и на какой глубине. А дерево? В округе не было лесов. Так, рощицы. На начальные домишки еще кое-как наскребли. Поэтому и интересу поселенцев возник нешуточный. Проблема женщин как-то даже отошла на второй план.

А Бобров загадочно на этот счет помалкивал. Поутру, поучаствовав в разводе на работы, он седлал мулов и, взяв жену, при взгляде на которую местные ценители прищелкивали языками и закатывали глаза, уезжал в саванну. Возвращались они, как правило, к ужину. Часто с добычей. И все время перемазанные в земле.

Через полмесяца такой жизни, в один прекрасный день, в полдень, когда уставшие труженики собрались под навесом на обед, к воротам подкатили, загадочно пыхтя, две самобеглые коляски. Уже немного привыкшие к чудесам и даже переставшие видеть в них божественное начало, поселенцы все равно были поражены. Одно дело, когда паровая машина стоит на месте и производит какую-то работу и совсем другое, когда она бегает по земле, да еще и возит груз. А коляски действительно тащили каждая по прицепу, и прицепы те были далеко не пустые.

В общей сложности каждая такая коляска, которую Бобров назвал мудреным словом «багги», привезла с собой и на себе примерно полтонны груза. В том числе и десять новых поселенцев. В числе скарба был и разобранный гидропресс для формования прессованных кирпичей, который Бобров как раз две недели назад и обещал аудитории. А пока суть да дело, погонщики багги, гордо называющие себя шоф-фэрами небрежно отвечали на многочисленные вопросы соплеменников, при этом стараясь не касаться устройства механизма. Из этого самые проницательные сделали вывод, что ни хрена эти шоф-фэры не знают и умеют только руль крутить.