Жук в Муравейнике (СИ) - Обава Дана. Страница 70

— Хозяева игры якобы рассердились, что я, — говорю дрожащим голосом, нервно теребя рукав кофты, — выключила телефон, из-за чего не могла бы дальше участвовать в игре.

— Да, и заставили Бракта написать тебе сообщение, — кивает Морис, продолжая раздраженно сверлить меня взглядом.

— Только мне, хотя остальные сделали также как я.

— Не все. Я и Лекс просто перестали открывать сообщения от них, а Бракт вообще старательно следовал инструкциям, — проговаривает Морис.

— Палома выкинула свой телефон. Но она всегда была рядом с тобой и таким образом оставалась в игре. А Герти после убийства Сэма никто больше не видел. Только ты с ней контактировал. Охранник продолжал играть, Лекс мог получать сообщения через меня, а старый философ…я думаю, он был тебе изначально не интересен. Он был бы следующим, на кого ты натравил бы Бракта.

— Не надо так говорить, я ничего подобного не делал, — с некоторой горечью говорит Морис.

— А еще ты предложил мне и Паломе жить с тобой, — выпаливаю я.

— А это как связано?! Я всего лишь хочу построить близкие отношения с кем-нибудь. Я устал быть совсем один. В чем ты меня упрекаешь? Разве это плохо?!

— Нет, но ради Паломы ты подстроил убийство Сэма… У Толлека причин убивать его не было, у Пайама тоже.

— А ради тебя? — глаза Мориса сверкают злобой.

— Не ради меня. Мы все думали, почему хозяева игры попытались избавиться от моей подруги Кейт? А ответ прост — она обидела тебя!

— Нет!

— Когда мы с тобой остались наедине в баре, ты хотел сказать мне что-то важное, а она прогнала тебя.

— Она плохая подруга, — рычит Морис, в ярости ударяет кулаком по двери.

— А остальные тоже плохие друзья?! Мы думали, почему в команды выбрали именно этих людей? Какая между ними может быть связь? А сейчас я полагаю, связь это ты! С Брактом ты учился в одном потоке в школе, старик мог преподавать у тебя, когда ты учился дальше на техника — философию дают на всех направлениях. Кара — энтомолог, у вас общие интересы. С Раваной ты мог познакомиться в баре. Ворчуна сделала акбратом учительница химии, к которой ты ходил на дополнительные занятия. Она выделила его, но не тебя?

— Она работала первый год, когда я заканчивал школу. У меня было мало времени на то, чтобы произвести на нее впечатление, — возражает Морис.

Я только усмехаюсь, потому что идея про "химозу" была просто удачной догадкой, которая только что пришла мне в голову, я продолжаю увереннее:

— Зато тебе удалось произвести впечатление на Кару, когда ты вылил на нее кислоту. С Герти, по твоим же словам, ты познакомился, когда чинил ей терминал. С Паломой, полагаю, произошло так же, она просто тебя не запомнила.

Морис несколько секунд смотрит в сторону, скрестив руки на груди.

— Слабо, — наконец изрекает он. — Твоя предыдущая версия, что Толлек выудил эти наши имена из своей базы, мне кажется логичнее. К тому же почти все из того, что ты только что сказала, просто предположения.

— Верно. Но тебя сдал сам Толлек.

— И как же это? — презрительно интересуется Морис.

— Похоже, Толлек умирал достаточно долго, не в силах подняться с постели. Но перед ним все это время был экран, по которому он мог видеть, как уборщики регулярно приходят сюда и работают буквально за стенкой от него. Все это время он наверняка пытался позвать на помощь, так что было бы логично, если бы он умер, глядя на экран. Но он смотрел на картину.

Я делаю паузу, и вижу, что Морис пытается вспомнить, что там за картина такая была. Но он наверняка не обратил внимания. Мне же повезло.

Толлек интересовался историей театра, так что не удивительно, что в одной из спален в его апартаментах оказалась картина с изображением героев известной в одном из миров пьесы. Репродукцию этой картины я уже видела на афише, украшавшей стену гримерки в любительском театре, в котором я имела недолгое счастье играть.

— Там изображена сцена из пьесы "Мориси Вилда", — говорю я.

Морис сначала просто усмехается, а потом внезапно начинает биться об дверь.

— Чертов старый ублюдок! — орет он и продолжает посыпать Толлека ругательствами — Подставил-таки меня напоследок! Мало он мне подгадил в жизни!

Дверь так и не уступает его напору, так что вскоре Морису приходится умерить свой гнев.

— Знаешь, что он сделал со мной?! — тяжело спрашивает он, глядя на меня сквозь помутневшую поверхность двери. А я почему-то думаю о том, с какой же тщательностью приходится уборщикам драить все эти прозрачные двери, чтобы казалось, что в проеме их вообще нет.

— Нет, но я думаю, что эта история связана со смертью той девушки — Урсулы, о которой было одно из заданий игры.

— Не сложно догадаться, — прислонившись лбом к двери, Морис начинает рассказывать. — Мы с ней были друзьями. В тот год я как раз окончил обучение по техническому направлению, причем не одним из лучших, а лучшим! Если бы не оценка по философии. Философии! Все равно я получил заслуженную должность — это была разработка программного обеспечения, но поселили меня ниже, чем могли бы — всего на тридцать восьмой уровень. Урсула пригласила меня это отметить. Это была полностью ее идея. Я даже не знал, что под землей есть клуб. Она уговорила меня не трусить и нарушить закон. Говорила, что все так делают. И действительно, когда мы спустились туда по веревке, на которую была целая очередь, мы оказались в битком набитом помещении. Там было так много народа, что мы вскоре потеряли друг друга. Там была такая громкая музыка и ужасный свет, я чувствовал себя там не в своей тарелке и не мог расслабиться. Решил найти Урсулу, чтобы сказать ей, что ухожу. Но когда нашел, она разговаривала с каким-то бугаем. С ним она двинулась, куда-то в сторону, а я пошел за ними. Догнал в конце какого-то темного коридора, окликнул. В общем, те, кто стоял там, в тени, поняли, что мы вместе. Нас двоих выволокли куда-то в темноту подземелья. Я не буду тебе рассказывать, что именно с нами сделали, но мучали они нас несколько часов. В конце я, должно быть, потерял сознание. Когда очнулся в темноте и холоде, просто инстинктивно начал двигаться, чтобы не замерзнуть. О Урсуле я тогда не думал, все мое сознание занимали только боль и холод. Потом меня подобрали падшие. Теперь они меня конечно не узнают. Тогда я выглядел, должно быть, как один из монстров подземелий. Или скорее как отходы их жизнедеятельности. Падшие потом сообщили мне, что на следующий день нашли обглоданный человеческий скелет. Я думаю, это все, что осталось от Урсулы.

Мориса начинают душить слезы, поэтому он делает долгую паузу. Собравшись, он продолжает:

— Делом Урсулы занялся вот этот человек, узнаешь? — Морис делает что-то с интеркомом со своей стороны двери, а с моей на нем появляется изображение из одной из комнат. Судя по цветовой гамме, это розовая спальня, которая до сих пор, по крайней мере, стояла закрытой. Там в кресле сидит мужчина, но, видимо, у него на экране также появляется какое-то изображение, потому что он тут же встает и подходит. Его лицо теперь занимает почти весь экран. Он разражается нецензурной бранью в адрес Мориса, а у меня появляется время рассмотреть его получше. В конце концов я прихожу к выводу, что это пропавший усатый офицер Пайам, только без усов.

— Вы сбрили усы, — тихо констатирую я, но он меня, похоже, слышит, так как, сделав паузу в своих излияниях, тут же проверяет пальцами их наличие. Ничего не обнаружив, продолжает ругаться дальше:

— Чертово отребье! Поглумиться решил! — вопит он, брызгая слюной на экран.

— Вот это ничтожество, — говорит Морис твердо, сделав звук офицера существенно тише своего собственного голоса, — ничего не сделало, чтобы наказать истязателей и убийц Урсулы. А все потому, что одним из них был акбрат Толлека.

— Я ничего не сделал, потому что ты, продажная шкура, отказался от своих показаний! — тихо вопит офицер.

— Это не я должен был доказывать, что они убийцы! А вы, чертовы бесполезные стражи! Я жертва, а вы должны были защитить меня! — оглушительно орет Морис, полностью перекрывая крики офицера. Потом он его отключает вовсе, хотя офицер, судя по изображению, продолжает эмоционально высказываться на этот счет. — Толлек дал мне ясно понять, что если я не откажусь от показаний, то быстро и плохо закончу. А если заберу, то получу повышение.