Триумф поражения (СИ) - Володина Жанна. Страница 99

Перед тем, как войти в дом, дед вдруг берет меня за руку и шепотом спрашивает:

— Вы добровольно согласились стать Сашкиной невестой?

— А что? — неловко улыбаюсь я. — Он обычно пытками их принуждает?

— Не знаю… — ласково смотрят на меня глаза, так похожие на глаза Холодильника, и мужчина снова шепчет. — Я их никогда не видел. Вы первая… кого он ко мне привез.

— И как я вам? — неожиданно вырывается у меня вопрос, и я даже замираю от шока. Неужели я сказала это вслух? Видимо, да, потому что дед подмигивает мне и хитро отвечает:

— Красивая и умная. Сашке повезло.

— Спасибо, но как же вы мой ум разглядели? — иронизирую я и недоверчиво качаю головой. — Мне кажется, что я еще ничего умного не сказала.

— Секрет в том, что вы не сказали ничего глупого, — смеется дед, открывая дверь и пропуская меня вперед.

Только заношу ногу, чтобы переступить порог, как дед прижимает меня к себе и говорит на ухо:

— Возьми ключи от моей машины и уезжай!

— Я не умею водить машину! — отвечаю я вместо "почему".

— Видит бог, я сделал всё, что мог! — закатив глаза, говорит дед, и мы заходим в дом.

— Нагулялись? — по-детски обиженно спрашивает Холодильник.

— И погуляли, и поговорили, — сообщает внуку довольнехонький дед. — Откровенно так поговорили. И что выяснилось? Нина тебя не любит и замуж за тебя не пойдет!

Холодильник, при нашем появлении вставший с дивана и отправившийся нам навстречу, останавливается на полпути, впившись в меня пораженным взглядом. Я вообще стою с некрасиво открытым ртом и красными щеками. Дед же откидывает голову назад и начинает громко хохотать, показывая, как он доволен своей шуткой.

— Назвать бы тебя старым маразматиком, да боюсь зубов недосчитаться! — мгновенно успокоившись, говорит Холодильник, подходя ко мне, беря меня за руку и усаживая за стол.

— Правильно боишься! — хвалит внука дед. — Мы чай сегодня пить будем? А то мне к Ильичу в баньку скоро.

— К Ильичу ты можешь сходить, когда мы с Ниной уедем, — твердо прерывает деда Холодильник.

— Я рад, что вы приехали, но менять свои планы из-за вас не намерен, — лукаво улыбается дед и подмигивает нам обоим. — А план у меня простой: Ильич, банька, водочка холодная для дезинфекции и душевный разговор. У Ильича и заночую.

— У тебя своя баня есть. Затопи для меня. Ильича своего позови к нам, — предлагает Холодильник с просительными, почти умоляющими нотками в голосе.

— Вот еще! — фыркает дед. — У меня мы парились последние два раза! Теперь его очередь и его водка!

— Я куплю тебе водки! — обещает Холодильник. — Сколько? Ящик? Два?

— Нет уж! Это дело принципа! — возмущается дед. — И банька должна быть Ильича, и водка с него!

Холодильник закатывает глаза и сжимает руки, которые держит в карманах, в кулаки.

— Дед! — почти крик.

— Внук! — почти ласка.

Если бы я пару часов назад не услышала разговор этих двух мужчин, я бы даже не поняла сейчас, что же происходит. Но в том-то и дело, что я всё понимаю.

— Мы с Ниной пойдем на пруд в беседку. Я обещал приготовить рыбу на гриле. Если надумаешь, приходите вместе с Ильичом, — цедит сквозь зубы Холодильник.

Мы пьем чай с пряниками, и дед рассказывает мне истории из жизни единственного внука.

О том, как его семилетний внук Сашка бегал на рыбалку и сам варил из мелкой рыбешки знатную уху.

О том, как в десять лет этот Сашка сколотил плот и в сильную грозу переплыл с подружкой Вероникой, внучкой Ильича, пруд, за что и был наказан: получил подзатыльник и был посажен под домашний арест на неделю.

О том, как подружка Вероника носила арестованному гостинцы и плакала на крыльце, потому что дед к Саше не пускал и гостинцы не передавал.

О том, как тринадцатилетний Сашка спас Ильича, чуть не угоревшего в бане.

О том, как два года назад Александр Юрьевич Климов-младший построил в поселке маленькую часовенку, за что местными старожилами причислен если не к лику святых, то к списку ангелоподобных.

— Дед! — почти мольба.

— Внук! — почти крик.

Вскоре дед уходит, нагло подмигнув и попрощавшись с нами до утра. И в доме наступает тишина, тревожная и какая-то тяжелая.

— Нина! — Холодильник внимательно смотрит на меня с другого конца стола и оправдывается. — Мой дед — человек импульсивный и не поддающийся влиянию. Еще он твердо уверен в том, что обладает великолепным чувством юмора. Если он тебя каким-то словом обидел, то прошу за него прощения. Он сам, к сожалению, никогда не попросит.

— Что ты! — смущаюсь я. — Всё в полном порядке! Мы, правда, пойдем жарить рыбу на пруд?

— Правда! — Холодильник встает из-за стола и, усмехаясь, говорит. — Должен же я утереть нос Матвею. Моя рыба лучше.

— Ты будешь ее ловить? — наивно спрашиваю я, обрадовавшись, что мы идем на рыбалку.

Холодильник смеется, но не обидно, а как-то ласково:

— Нет. На рыбалку мы не пойдем. Жарить я буду морскую рыбу.

Открытая беседка оказывается очень большой, с высокой крышей, вытянутым овальным столом, плетеными креслами и мощным угольным грилем. В течение получаса я наблюдаю за тем, как умело, несуетливо и просто красиво готовит Холодильник. Как ловко он чистит рыбу, быстро режет овощи. Я сижу в кресле и кутаюсь в большой теплый плед, развлекая Холодильника рассказами о своих первых проектах.

— Мы делали праздник для заслуженной спортсменки, которая пишет стихи и песни, по фамилии Козакова. Димка все перепутал и приготовил вместе с ее студентами, а она преподавала в институте физкультуры, литературный монтаж на стихи известной современной поэтессы Риммы Казаковой "Быть женщиной", рассказываю я Холодильнику, который натирает рыбу божественно пахнущей смесью специй. — Я проворонила этот момент и на генеральном прогоне номеров пришла в ужас! Сначала студенты проникновенно говорили о том, какой чудесный человек их преподаватель, а потом хвалили ее стихотворение о женщине и читали его пафосно и надрывно, словно выступали на съезде компартии.

Быть женщиной — что это значит?

Какою тайною владеть?

Вот женщина. Но ты незрячий.

Тебе ее не разглядеть.

— Что ты хочешь? — сказал мне тогда Димка. — Спортсмены. Они, знаешь, как долго текст учили! Нет! Им новый не выучить! Придумай что-нибудь!

И если женщина приходит,

себе единственно верна,

она приходит — как проходит

чума, блокада и война.

— Прекрасные слова! Подписываюсь под каждым! — прерывает мой рассказ Холодильник. — Чума, блокада и война… Так что ты придумала?

— Ничего особенного, — пожимаю я плечами. — Убрала слова об авторстве Козаковой и придумала новые слова о ее любви к стихам Казаковой.

— А если бы она их не любила? — насмешливо спрашивает Холодильник.

— А я не стала рисковать. Я ей позвонила и рассказала всю историю как анекдот. Она долго смеялась, поделилась тем, что с тех пор, как начала писать и публиковаться, такая путаница уже случалась. Так что всё обошлось! Но читали студенты-физкультурники ужасно! Никак не могли поймать нужную интонацию.

— А как заканчиваются эти стихи? — Холодильник кладет на мою тарелку готовую рыбу.

Но если женщина уходит,

побито голову неся,

то все равно с собой уводит

бесповоротно все и вся.

И ты, тот, истинный, тот, лучший,

ты тоже — там, в том далеке,

зажат, как бесполезный ключик,

в ее печальном кулачке.

— Грустно, — констатирует Холодильник. — А как же счастливая любовь? Она же бывает?

— Бывает! — оптимистично отвечаю я и тянусь к рыбе.

— Позволь тебе представить! Сибас с маслинами, каперсами и лимоном! Заметь! Маслины сорта каламата! — Холодильник садится напротив меня и, замерев, ждет моего приговора.

— Это… это… лучше, чем… — я не заканчиваю свое предложение, потому что лихорадочно подбираю слово. Любимое выражение Ленки "Это лучше, чем секс" сейчас мне катастрофически не подходит.

— Чем что? — спрашивает Холодильник, потемневшими глазами глядя на мою нижнюю губу, которую я только что непроизвольно облизала.