Триумф поражения (СИ) - Володина Жанна. Страница 101

— До завтра! — прощается со мной Александр Юрьевич. — Можно, я вечером позвоню тебе?

— Конечно! — радостно отвечаю я, набирая сообщение Ленке. — Спасибо за поездку и рыбу с кашей! Всё было великолепным!

Через полчаса на такси приезжает моя подруга и ругательски ругается на меня за то, что я поторопила ее с педикюра.

— Ленуся! Не злись! Ты нужна как радистка Кэт! — заискиваю я перед Ленкой, ставя на кухонный стол кусок торта "Наполеон" и чашку кофе.

— Да ладно? Мой немецкий? — не верит Ленка. — Зачем?

Молча включаю диктофон. В тишине моей кухни звучит резкая немецкая речь.

— Еще раз! — поморщившись, просит Ленка и слушает запись повторно.

Потом смотрит на меня округлившимися глазами и шепчет:

— Еще раз!

— Давай уже переводи! — сгораю я от любопытства, когда Ленка заканчивает слушать запись в третий раз.

— Тут такое дело, подруга! — начинает Ленка, отодвигая от себя торт, а это плохой знак. — Первый напоминает второму, что, женившись на выбранной девушке, второй теряет почти весь свой бизнес по какому-то там старому договору.

— И что второй? — мое сердце вдруг перестает биться. Совсем.

— Второй говорит, что это его решение, meine Losung, и его жизнь, mein Leben. И он ни за что не передумает, — вздыхает Ленка.

— И всё? — нервно сглатываю я.

— Не всё, — говорит Ленка, придвигая к себе торт. — Еще первый обзывается, Narr, и всё такое… Типа дурак, глупец… Говорит, что девушка не заслужила дурака… Что ей нужен сильный и reich, богатый…

— А второй? — мне не хочется плакать, просто в носу чешется.

— Второй говорит, что Reichtum, главное богатство он уже нашел…

В полночь мне звонит Холодильник и начинает разговор с обвинения:

— Ты назвала мне не последние строчки стихотворения! Почему?

— Я просто его плохо помню! — оправдываюсь я.

— Врешь! Я проверил текст. Там другие последние строки! — Холодильник давит и настаивает, словно хочет поссориться.

— Хорошо! Держи последние! — психую я.

Она в улыбку слезы спрячет,

переиначит правду в ложь…

Как счастлив ты, что ты незрячий

и что потери не поймешь.

Глава 42. Трудности перевода

— Почему вы так недоверчивы?

— Ответить в хронологическом порядке

или в алфавитном?

Шерлок Холмс (Sherlock Holmes)

Вчера, перед тем как уйти от меня, Ленка посоветовала:

— Слушай, Нин! Я немецкий язык еще в школе учила, а после у меня языковой практики почти не было. В институте на первом и втором курсе его формально преподавали. Это сколько ж лет прошло! Поэтому могут быть трудности перевода… Найди хорошего немца.

Всю ночь гоняю по извилинам мысль о том, кому нужно, чтобы Холодильник потерял львиную долю своего бизнеса?

Кострову в отместку? Вряд ли. С ним все юридические формальности уже соблюдены: Холодильник просто не получит того, что мог бы получить, женившись на Светлане.

Юрию Александровичу? Бред! Давно известно, что он собрался передать сыну почти весь свой бизнес и часть уже передал.

Может, у Холодильника был договор с кем-то другим? Но какое дело этому "другому" до того, на ком женится Климов-младший? И почему Светлана подходит, а не Светлана нет?

Я возвращаюсь к Кострову. Никто, кроме Кирилла Ивановича, на мой взгляд, не может быть заинтересован в Холодильнике настолько, чтобы так жестко заставлять его жениться на Светлане и не жениться на… ком-то другом.

И самое сложное для понимания: неужели Холодильник готов нести такие потери, только чтобы быть… со мной? Пока запрещаю себе об этом думать.

Рабочий день понедельника начинается с плохого настроения, головной боли, вызванной коротким и некачественным сном, и планом допросить Генку. Устроить допрос Сальмонелле под силу только Генеральной прокуратуре, и не факт, что прокурор хоть чего-то добьется без пыток и шантажа.

Надеваю черную юбку-карандаш, белую блузку-рубашку, приталенный жилет и галстук-бабочку. Собственное отражение в зеркале напоминает мне работника казино.

— Делайте ставки, господа! — дурачусь я. — Всё! Ставок больше нет!

— Ты будешь меня прикрывать! — ставлю я боевую задачу Димке.

— Прикрывать? — лениво переспрашивает мой помощник, развалившийся в кресле и рассеянно просматривающий файлы, касающиеся нашего последнего проекта. — Хорошо, от кого и чего?

— От Холодильника, — шепотом говорю я. — Мне нужно уехать к Муравьевым и поговорить с Генкой и, если получится, с Сальмонеллой.

За секунду от расслабленности Димки не остается и следа:

— Ты чего? Траванулась за завтраком? — паникует мой помощник. — Молодого необстрелянного бойца в бой бросаешь без подготовки?!

— Что за патетика? — смеюсь я. — Во-первых, он может и не заметить моего отсутствия, во-вторых, я постараюсь вернуться очень быстро, в-третьих..

— В-третьих, когда ты вернешься, у тебя уже не будет помощника, дорогая! — верещит Димка. — Я тебя предупреждаю, что не перенесу физической боли. Когда его охранники начнут меня пытать, я сдам тебя еще до первого синяка!

— Ну, Димочка! Ну, солнышко! — обнимаю я профессионального труса за шею и целую в щеку. — Ну, пожалуйста!

— Не трогай меня, ведьма! — гнусавым голосом возмущается Димка и картинно отшатывается. — Сейчас меня еще и как твоего любовника загребут!

— Что за сленг, Димочка? — делаю я замечание. — Откуда у звездного мальчика такие словечки в словаре? Загребут, траванулась… Александра Юрьевича еще даже нет в агентстве. Римма Викторовна сказала, что он сегодня на переговорах до самого вечера.

Димка еще долго ворчит на меня, пока я секретничаю с Павлой Борисовной и Риммой Викторовной и вызываю такси. Я умышленно не звоню Генке предварительно, и теперь, услышав мой голос в домофоне, понимаю, как он удивлен.

Муравьевы живут втроем в двухкомнатной квартире: Яна Львовна, музыкальный редактор на известном радио, Иван Яковлевич, пенсионер-инвалид, бывший врач-стоматолог, и их сын Геннадий, молодой детский писатель.

— Нина? Какая… приятная неожиданность! — заикается Генка, пропуская меня в квартиру. — В последний раз ты была у нас в гостях лет пять назад!

— Больше, Геночка, лет восемь. Мы с тобой школу тогда заканчивали, — улыбаюсь я. — Ты один?

— Один! — пугается Гена. — Мама с папой в поликлинике. Скоро вернутся.

— Чем занимаешься, Гена? — приторно ласково спрашиваю я. Мне надо максимально много вопросов задать моему незадачливому жениху, пока не вернулась домой Сальмонелла.

— Пишу! — вскидывает голову Генка. — Пишу день и ночь! Скоро выйдет моя новая книга!

— Прекрасно! Жду подарочный экземпляр! — не дожидаясь приглашения, прохожу в квартиру.

— Конечно! Первый всегда маме, второй всегда тебе, — напоминает мне Генка.

— Мне нравится, как ты пишешь, — абсолютно честно говорю я приятелю, без приглашения садясь на диван.

— Спасибо! — радостно восклицает Генка. — Приятно это слышать именно от тебя!

— Чаем напоишь? — наглею я, вскакивая и отправляясь на кухню.

— Конечно-конечно! — частит Генка, семеня за мной. — У нас и пирожки есть! С печенью.

— Ужасно! — думаю я, но вслух говорю. — Прекрасно! Именно с печенью и хотелось!

Генка ставит чайник на плиту. Сальмонелла не признает электрические чайники. Почему-то вспоминаю об этом с уважением. Вспоминается шутка Жванецкого: "И самовар у нас электрический, и мы довольно неискренние!"

— Что за шутка про нашу с тобой помолвку? — нападаю я без предупреждения, усыпив бдительность Генки.

Генкина рука дрожит, и он проливает немного кипятка на скатерть.

— Почему шутка? — спрашивает Генка, пряча глаза.

— Ге-на! — по слогам твердо говорю я. — Посмотри на меня!

Генка встречается со мной взглядом, в котором я отчетливо вижу тревогу и досаду.

— Если жених ты, а невеста я, то почему невеста не в курсе, что выходит за тебя замуж? — четко проговаривая каждое слово, снова наступаю я.