Призрачная любовь (СИ) - Курги Саша. Страница 80

Поначалу, когда ему пришлось выделить время на психиатров, спутник сдвинул свои часы работы в отделении. Он теперь приходил в неврологию к семи и покидал ее в четыре. До полшестого он занимался со своими учениками. По два дня на каждого. Всего шесть дней в неделю. В это время как раз возвращалась Вера, и влюбленные уделяли время друг другу. Хранительница не раз отмечала, что Ирина выходит с сеансов с заплаканными глазами, у Иннокентия же всегда было хорошее настроение. Это были какие-то психологические техники, которые мозгоправы тренировали вместе и Вера в это особенно не лезла.

Но в середине апреля она неожиданно задумалась над тем, что Ирина, должно быть, открывала Иннокентию душу. Это ведь могло их сблизить. Когда спутник выделил лучшей ученице дополнительный, третий ранее свободный день, Вера запаниковала. Теперь ей казалось будто Ирина смотрит на нее как-то по особенному, как на соперницу.

Столкнувшись в очередной раз в дверях с этой докторшей, Вера подумала, что была бы не прочь прижать ее к стенке и расспросить о чем они с Иннокентием проговорили целых полтора часа в очередной раз. Но, конечно же, не посмела. Спутник не давал ей поводов усомниться в собственной честности. Если Вера поведет себя как неуравновешенная ревнивица, то сильно его разочарует.

Хранительница зашла в квартиру и закрыла за собой дверь. Иннокентий возился на кухне, готовя себе кофе — после сеансов он всегда делал так, и что-то напевал. Настроение у него, судя по всему, было отличным в отличие от Веры.

Хранительница вошла к нему и залюбовалась спутником. Все-таки, он был именно таким, как Вера всегда хотела. За четыре месяца он благодаря ежедневным пробежкам подтянул физическую форму и теперь полностью соответствовал представлениям хранительницы о человеческой красоте. Рукава рубашки обтягивали сильные руки, он закатал их до локтей, уже не стесняясь собственных шрамов. В конце концов, теперь рубцы на коже были просто историей, вроде поучительной байки, частью прошлого, не больше.

Иннокентий поставил на стол две чашки и разлил по ним ароматный напиток. Он, конечно же, заметил Веру, хоть и слушал плеер через наушники. Собственно, играющей песне-то он и подпевал. Хранительница еще раз подивилась тому, как быстро любовь превратила Иннокентия из старомодного чудака в красивого современного парня. Поистине, лучшая мотивация.

Вера села за стол и положила руки на теплые керамические края посуды. Нет, она просто сходит с ума от мыслей о разлуке, которые вынуждена постоянно игнорировать — подумала она, глядя на Иннокентия. Какой-то садомазохизм, переплетение боли и наслаждения. Анника вообще понимала, что предложила им? Не лучше ли было заставить его уйти? Вера стиснула кружку. Она вообще нормальная раз о таком думает? Иннокентий лучшее, что случалось в ее жизни. Только почему он обречен был в скором будущем ее покинуть?

Психиатр сел напротив, и Вера дотянулась до его руки. Невозможно было насытиться его теплом впрок, точно так же как нельзя было надышаться перед смертью. Это были самые трудные в ее жизни отношения.

Иннокентий вынул наушники из ушей и взглянул на спутницу.

— Как дела? — спросил он.

"Нет, он просто не мог изменять с Ириной", — подумала Вера, глядя в его чистые глаза. Дома Иннокентий не носил очков. И все же…

— А что вы… что вы делаете на сеансах? — произнесла Вера. Ей нужно было знать.

Иннокентий посмотрел в сторону.

— Почему тебе вдруг стало интересно?

Унизительно было признаваться в таком.

— Просто хочу знать, — уставившись в кружку, проговорила Вера.

Иннокентий вздохнул.

— Я позволил им влезть себе в голову, — он улыбнулся. — Да, я девяносто лет такого не делал, с тех пор как этот академик духовных наук, Пытливый, пытался изучать меня. Думал, никогда больше на такое не пойду.

Такие новости Веру совершенно не порадовали. До этого момента она думала, что была единственной, кому Иннокентий открыл душу. В действительности она просто была первой за долгое время…

— Ты… — Иннокентий крепко сжал ее пальцы — догадался. — Вер, это не имеет ничего общего с близостью. Просто способ обучения. На то, чтобы они пришли к этому самостоятельно даже под моим руководством понадобятся годы, а… Любе нужна помощь сейчас. Я не располагаю такими ресурсами. Все, что я могу это передать им свой опыт, прямо вложить в головы. У парней получается плохо, а вот Ирина оказалась очень чувствительной. Она единственная, кто сможет сравниться со мной в будущем… Вер?

Иннокентий коснулся ее подбородка пальцем и немного приподнял голову.

— Ты что мне не веришь, а? Давай начистоту.

Вера вздохнула.

— Зачем тебе тайны? — озвучила она.

Иннокентий откинулся на спинку стула. Понял. Он шумно вздохнул.

— Я не собираюсь скрывать от тебя это вечно, — произнес он. — Просто еще немного терпения… мне не нужна другая женщина. Ты мне веришь?

Вера нерешительно кивнула. Она хотела верить. Очень.

Последняя неделя апреля вышла смазанной. Тень недоверия, словно черная кошка, проскользнула между влюбленными, и отныне все было как-то не так. Это заметил на пробежке даже хирург, и все время напряженно молчал, хотя обычно заткнуть его было трудно.

Наступило первое мая. В Москве окончательно сошел снег. Оголтело в синем небе пели птицы и пестрела трава. Было хорошо. Вера искренне радовалась обновлению природы, даже не смотря на недавние события. В этот день они оба с Иннокентием договорились взять увольнительные и выбраться на пикник в парк, чтобы разделить с горожанами советский праздник. Психиатр никогда не отмечал День Труда, и Вера собиралась приобщить его к шашлыкам на природе. Это немного не отвечало его утонченной натуре, но зато было именно тем теплым воспоминанием, которое связывало хранительницу с давно оставленным домом и ранним безмятежным детством.

Они привыкли быть искренними друг с другом, и Вера уже не боялась того, что какая-то ее часть может не угодить спутнику. Она возлагала на этот день большие надежды. Они с Иннокентием поговорят по душам и все исправится. Из-за этого Вере пришлось менять планы. Поначалу, влюбленные хотели взять с собой Леру, Арину и Виктора. Теперь же хирург с семейством отправился в другое место. Но это его не огорчило. Кажется, хранитель в освободившееся время собирался встретиться со своей огромной армянской семьей — старушка-мать, принявшая внучку и правнучку как родню, пригласила своего благодетеля на свадьбу какого-то родственника.

И вот в назначенный день Иннокентий исчез. Вера проснулась одна в холодной постели. Ветер раздувал занавески в спальне. Хранительница поднялась и не находила себе места до десяти часов утра. Телефон Иннокентия не отвечал. "Что если он ушел?" — билось в груди. Вера ощутила пустоту и тут открылась входная дверь.

— Прости, я не заметил, что ты звонила, — проговорил психиатр. — Был в своих мыслях.

Лицо у него было сосредоточенным и бледным.

— Что случилось? — среагировала Вера.

Тогда Иннокентий прошагал в спутнице, поймал ее руку, и хранительница ощутила пальцами маленькую железную вещь, которую он теперь зажимал в ее ладони. Кольцо.

— Что это? — пробормотала Вера.

Вместо ответа Иннокентий посмотрел ей в глаза и пол выскользнул из-под ног. Ах, зря она тогда с такой завистью говорила о том, что он позволяет Ирине залезать себе в голову! Дар Иннокентия в чем-то был безотчетно жутким. Это была нехорошая, выстраданная сила, сопряженная с болью, когда приходилось наизнанку выворачивать душу. Вера собралась с духом. В конце концов, именно она недавно намекнула, что ей требуется подтверждение честности.

Вера увидела старое московское кладбище. Белела стена монастыря. Иннокентий шагал вдоль ряда оград. Вилось по ветру его легкое весеннее пальто, извивался шарф. Вера читала на надгробьях полустертые фамилии.

У некоторых могильных плит сидели похожие на облачка полупрозрачные тени. Едва они замечали психиатра, то вскакивали и бросались навстречу, но, неспособные выйти за края ограды, просто тянули к нему руки. "Хранитель", — отдавалось как эхо со всех сторон, и Вера поняла, отчего они с Иннокентием никогда не бывали около кладбищ. Эти места, должно быть, были вотчиной стражей, тут собирались неупокоенные духи, которых бессмертные должны были блюсти. Явление хранителя всех переполошило. Они наперебой просили себе милости, должно быть, видя в нем долгожданный шанс.