Узел (СИ) - Сергеева Оксана Михайловна. Страница 31

— Представь, что когда-то ты жил полноценной жизнью, а потом тебя этого лишили. Ты живешь без руки… или без ноги… нет, ты научился с этим жить… и вроде бы все хорошо… и другим ничего не видно, ты успешен, тебе завидуют, но ты не чувствуешь себя полноценным… Просто представь! И тут тебе предлагают все это вернуть, почувствовать… на ночь… на час…

Филипп больше ничего не говорит. Опускается на диван как смертельно уставший человек. Он должен это понять, ему близки такие метафоры. Он должен представить то состояние, когда тебя лишают чего-то жизненно важного.

— Возможно, у нас с ним ничего не получится, — продолжаю я. — Возможно, он больше не позвонит… Но это неважно, это уже другая история.

После этих слов — то ли на счастье, то ли в наказание — дверной звонок взрывается трелью.

Только не это…

Нет, я уверена, что Ник ничего такого не выкинет. Но не хочется сталкивать его с Филей. У меня в сумке ключи от его квартиры, но этот факт не убавляет моего страха. Мы слишком долго были порознь и научились жить друг без друга. Мы сейчас словно на тонком льду — один неверный шаг, и уйдем в бездну.

— Тебе пора, не хочу неловких ситуаций.

— Ты поздно об этом задумалась, — вворачивает он язвительный комментарий.

— Не спорю. Но сделаю все, чтобы это не повторилось.

— Со мной, да. Со мной это больше не повторится, — бросает Филипп, раздраженно просовывая руки в рукава куртки.

Открывая дверь, еще раз поражаюсь проницательности Леднёва. Он мгновенно считывает по моему лицу то, что я не говорю вслух. Ступает в прихожую и замирает. Его потемневший взгляд окидывает меня и прихожую, оценивая, что тут могло произойти за время его отсутствия.

— Ник, иди в кухню, — подталкиваю в спину, всеми силами стараясь предотвратить его столкновение с Филиппом. Конечно, самой встречи при таких обстоятельствах никак не избежать, но пусть лучше это будет молчаливая попытка убить друг друга взглядами, чем мордобой.

— Хочешь что-нибудь еще мне сказать? — спрашиваю у Филиппа.

— Надеюсь, ты не пожалеешь. — Он выдавливает из себя подобие улыбки. Я не могу понять, искренняя ли она, но именно после этого у меня возникает четкое ощущение, что точка поставлена.

— Надеюсь, ты тоже. Только представь, ты свободен и можешь ни в чем себе не отказывать. — Закрываю дверь и вздыхаю с облегчением. Теперь бы с Леднёвым разобраться.

Леднёв не растерялся. Уже сбросил с себя пальто и налил чашку кофе. На первый взгляд и не скажешь, что нервничает, но меня не проведешь.

— Ты не мог приехать на десять минут позже? Филипп уже собирался уходить. — В этой ситуации меня может спасти только наглая ирония.

— А я думал, это я вам помешал.

— Прекрати. Он хотел поговорить. Все-таки это ему я изменила, он пострадавшая сторона.

— Я должен его пожалеть?

— Нет, не должен, — сажусь к нему на колени и обнимаю за плечи.

— Ничего удивительного. Я бы сказал, это закономерно.

— Что?

— Ты уложила меня в постель, когда я встречался с «мисс Ноябрь». Теперь, видимо, моя очередь. Увести женщину у другого… это особенное удовольствие.

Хмыкаю в ответ, а Леднёв буравит меня пытливым взглядом, смотрит неумолимо, что поневоле заволнуешься.

— Что?

— Мне же не нужно тебе говорить, что больше ты с ним не увидишься, правда? И я не хочу слушать бред про то, что вы остались друзьями. Мы оба знаем: дружба с бывшими плохо кончается.

— Ты прав, — смеюсь я, — не нужно мне говорить всего этого. К тебе поедем или останемся у меня?

— Ко мне. Я думал, ты уже готова.

— Это недолго. — Собираюсь встать с его колен, но Никита не отпускает меня.

— Ты все расскажешь мне. Я хочу послушать. Все, что еще не слышал. О чем не знаю. И о чем знаю тоже. Хочу услышать все по-новому.

— Хочешь сказать, что если мы будем много говорить, то быстрее наладим отношения?

— Я не шучу.

— Хорошо. Тогда и у меня условие. Ты тоже будь со мной откровенен. Я хочу знать, что ты думаешь и чувствуешь.

Он тяжело вздыхает:

— Это будет сложно. Объяснить словами. Что я чувствую.

— И все же?

— Я попробую. Может быть.

— Звучит не очень обнадеживающе.

— Зато честно.

— Тогда не будем терять время. В холодильнике есть пара бутербродов.

— Теперь я верю, что ты меня ждала, — смеется он.

Я убегаю в спальню и торопливо бросаю вещи в сумку, пока Ник завершает свой легкий перекус. Мы потеряли десять лет, больше мне не хочется терять ни секунды. Через пару минут я уже стою перед зеркалом в брюках и светлой кофточке. Собираю волосы в небрежный пучок.

— Мне их жалко, — вдруг говорит Ник, подходя ко мне.

— Кого? — не сразу понимаю, о чем он, сосредоточившись на локоне, который упорно падает на глаза.

— Тех Настю и Никиту.

— Ты как будто не про себя.

— А я и не про себя. Просто… Имея в руках силу, еще труднее мириться с прошлыми слабостями.

— Думать об этом сущее над собой издевательство. Пойдем, — легко говорю я, скрывая вновь поднявшиеся в душе смятенные чувства, и надеваю пальто.

Люди часто грешат крамольным, но несбыточным желанием вернуться в прошлое и что-то изменить. Мне в таком случае придется хорошо подумать, в какой именно момент стоит вернуться. Какая именно, из всех случившихся с нами бед, повлекла за собой цепочку других, приведших в конце концов к катастрофе.

— А как ты догадался, что Филя у меня? Почувствовал? Ты же сразу знал, что он в квартире.

— Угу, — усмехается Никита, — его машина у твоего подъезда стояла.

— И все? — шутливо разочаровываюсь я. — Все так просто?

— Все так просто.

Глава 18

Говорить тяжело. Не знаю, смогу ли прямо сейчас рассказать обо всем, что чувствую. Но Леднёв не знает пощады и не собирается дать мне увильнуть. Мы приехали туда, где началась наша вторая жизнь, в тот маленький уютный ресторанчик. Сидим за тем же столиком, отгороженные ото всех, но уже не друг от друга.

— Я десять лет думал, что ты избавилась от нашего ребенка.

— Это не самая приятная тема для ужина.

Он качает головой:

— Ты же знаешь. Это не свидание. И мы тут не для романтики. Я просто хочу есть. И нам просто нужно поговорить.

— Да, верно, — картинно вздыхаю и откладываю вилку, — все-таки я отвыкла от тебя. От таких, как ты.

— Я тоже по тебе скучал, — улыбается он, — по твоему огню.

— Ой, какой там огонь… — усмехаюсь, но от этих слов по венам, кажется, побежал тот самый огонек. — Чувствую себя как выжатый лимон. Я знаю, что ты думал, Ник. Знаю.

— Не знаешь. Не знаешь ты, Настя, каково это — думать, что твоя любимая девушка сделала аборт. Уничтожила частичку тебя. Меня мучил только один вопрос: по-че-му? Спасибо, теперь можешь не отвечать, — говорит резковато.

— Приятно, что в этой ситуации ты еще сохраняешь чувство юмора, — слабо шучу я. — Пусть это звучит странно, но тогда я посчитала, что разумнее всего отпустить тебя без объяснений.

— Не сомневаюсь. Правда, ты забыла спросить, что об этом думаю я.

— Ты уже раз пострадал. Если бы с тобой снова что-то случилось, я бы не смогла жить с мыслью, что это произошло из-за меня.

— Мы об этом говорили, помнишь?

— Говорили. Помню. Послушай, — делаю паузу, концентрируя все его внимание на своих словах, — я согласна все обсудить, только давай договоримся не спорить о вещах, спорить о которых бесполезно и даже опасно.

— Как, например, то, что после всего этого ты продолжаешь поддерживать отношения со своими родителями.

— Этому есть объяснение.

— Какое?

Он смотрит на меня внимательно. Я замолкаю, чтобы перевести дыхание, и отвечаю после долгого и мучительно вдоха:

— Каждый раз, когда я их вижу, мне больно. Очень больно. Невыносимо. Но боль, это единственное, что у меня осталось от тебя. Это единственное, что все эти годы связывало меня с тобой. Я так и не смогла все обрубить… — последние слова падают почти неслышно.