Узел (СИ) - Сергеева Оксана Михайловна. Страница 32

— Я тебя понял, — с возмутительным спокойствием сообщает он.

— И все? — смеюсь я. Мое минутное уныние сменяется неожиданным весельем. — Я тебя понял? И все?

— Да. Теперь у тебя есть я, и можно прекратить это самоистязание. — Никита касается моей руки. Сначала поглаживает кончиками пальцев, потом крепко сжимает. Мне не нужны слова. Теперь нет.

— Раньше я частенько задумывалась… Она же моя мать, как она могла так поступить со мной? С нами.

— Зря задумывалась. Это вопрос не кровного родства, а всего лишь здравого смысла.

— Наверное, — киваю, соглашаясь с его веским доводом.

С этим трудно спорить. Да и не нужно. Мне уже давно все известно про мою семейку. Все ясно. Вряд ли родственнички смогут меня удивить. Отец совсем не предел мечтаний матери, поэтому она всю жизнь живет какими-то несбывшимися ожиданиями, компенсируя их чувством собственной значимости. Да, мать хочет быть значимой. Для всех. Для мужа, которого якобы только она сможет вытерпеть. Для детей, которые, чтобы заслужить ее любовь, должны быть слабыми и беспомощными. Потому что таких жалеют, таким помогают. А сильных не любят — с сильными конкурируют. Как признать, что твой ребенок умнее, сильнее? Что он хоть в чем-то тебя превосходит.

— Поехали домой? — предлагает Никита.

— Поехали, — соглашаюсь с удовольствием. Мне срочно нужна крепость. Я должна снова почувствовать себя в безопасности.

— Хочешь чего-нибудь? — заботливо интересуется он.

— Хочу. Тебя.

Первый раз мы обсуждаем мать. До этого говорили о чем угодно, только не о ней.

Таких, как Дёма, мать называла перспективными, то есть теми, с кем стоило развивать отношения. Леднёв ей сразу показался нестоящим, и шанса как-то проявить себя у него не было. Их знакомство началось со скандала, им же оно, можно сказать, и закончилось.

После той новогодней ночи мы с Никитой больше не расстаемся. Нас закручивает в воронку горячих чувств. Ни он, ни я не в силах противостоять этому смерчу. Леднёв все чаще остается у меня ночевать, а мне все труднее его отпускать. Сами не заметили, как стали жить вместе. Зря я думала, что секс ничего не решит между нами, к взаимопониманию мы приходим именно этим примитивным путем — через постель. Когда перегорают последние ссоры, утихают разгромные речи, наступает сладкое умиротворение. Мы злимся, ревнуем, скандалим, боремся с взаимными претензиями, но уже не можем друг от друга оторваться.

Мать является без звонка. От этого визита я не испытываю особой радости. Ее приход расценивается как вероломное вторжение на мою территорию. За прошедшие месяцы между нами ничего не поменялось. Короткие телефонные звонки, редкие встречи — вот и все общение. Поэтому меня ужасно раздражает, что мать по-хозяйски входит в квартиру. Слава богу, Никиты сейчас нет дома, но он может в любую минуту вернуться.

— Какой сюрприз, — непритворно удивляюсь. — Чего не позвонила?

— Вот уж не думала, что должна просить разрешения прийти к собственной дочери в гости. Мы как-то отдалились друг от друга, и мне хотелось бы это исправить.

— Настюш, я чайник поставила, сама нальешь. Здрасьте, Вера Михайловна, — выходя из кухни, выдает Тося на одном дыхании.

— Привет, Тая. Как дела? Как настроение? — любезно спрашивает мать.

— Отлично, — растягивается в милой улыбке подруга. — Не буду вам мешать, мне надо к семинару готовиться.

— А Насте не надо готовиться? — не менее мило улыбается мать.

— А Настя уже все выучила, — весело отзывается Тося и прикрывает дверь в свою комнату. Врет она про семинар. Чует, назревает что-то недоброе, и не хочет при этом присутствовать. Читая нам свои воспитательные лекции, моя мать часто призывает ее на свою сторону, а Тоська не желает быть между двух огней.

— Что нового?

— Ничего, — пожимая плечами, наливаю чай и достаю из холодильника пирожные.

Мы усаживаемся за стол, словно закадычные подружки, собирающиеся посекретничать.

— Ничего мне сказать не хочешь? — важно допытывается мать.

— Нет. — Чувствую себя как обвиняемая на допросе.

Мама нетерпеливо вздыхает и сверлит меня острым взглядом.

— Ладно, перестань. Я в курсе твоей интрижки.

— И что? — переспрашиваю с ухмылкой, хотя режет слух, что мои нежные любовные отношения с Никитой были позорно названы интрижкой.

Конечно, мамуля в курсе. Недавно Полька была у нас, пробыла весь день, задавала кучу вопросов. А мне все равно. Не стыдно. И скрывать нечего. Рассказала все как есть.

Удивительно, что родительница на следующий же день не примчалась.

— Кто этот мальчик?

— Какая разница?

— Настя, что за тайны?

— Никаких тайн. Просто последние несколько месяцев ты не сильно интересовалась моей жизнью.

— Я тебе доверяла, и это было большой ошибкой. Ты сразу бросилась совершать глупости.

— Перестань, мама. У меня своя жизнь. Да, я встречаюсь с парнем, нам хорошо вместе, и я не буду за это оправдываться. Стесняться мне нечего.

— Пусть ростом он со взрослого мужчину, но он все равно еще мальчишка!

— Это мое дело. Мне нравится именно этот мальчишка.

— Ему восемнадцать, очнись! — Недолго мать сохраняла невозмутимость.

— Я очень рада впасть с ним в беспамятство и в ближайшее время в себя приходить не собираюсь, — отбиваюсь саркастической усмешкой.

— Я же о тебе беспокоюсь. О чем ты думаешь? Ты достойна лучшего, — сыпет мать пустыми словами.

— Спасибо. В этом я с тобой согласна. Теперь я точно уверена, что сделала правильный выбор.

— Господи, Настя, связаться с никчемным малолеткой, — возмущенно фыркает она.

— С чего ты взяла, что он никчемный? Это по каким таким меркам? По твоим? — срываюсь на крик. Знаю, что нельзя давать слабину, показывать эмоции. Но уже не могу себя контролировать.

— У него ничего нет.

— Есть. У него есть самое главное. Чувства ко мне. И они настоящие.

— Чувства? Какие? — усмехается она.

— Любовь, мама. Мы любим друг друга.

— Настя, причем тут любовь, у вас обоих гормоны бушуют. Я тоже была в вашем возрасте, мне все это прекрасно известно. Ты далеко не единственная, кто решил, что первая любовь это навсегда. Все так думают. У всех голову сносит.

— А вдруг я счастливое исключение из правил? Леднёв совершенно нормальный парень! Адекватный, воспитанный, учится на юрфаке, занимается спортом, и папа у него влиятельный, если это тебя так сильно волнует. — Злюсь не только на нее, но и на себя. Обещала не оправдываться, но именно это и делаю. Мне хочется защитить себя, Никиту, наши чувства. Любовь сделала меня уязвимой, каждое плохое слово про него бьет меня изнутри.

— Знаю я этих папиных сынков! Только и способны, что деньги родителей проматывать! Алкоголь, наркотики и так далее…

— К твоему сведению, Никита не пьет, не курит и уж тем более он не наркоман. В чем проблема?

— В том, что вы можете натворить глупостей! То, о чем в будущем пожалеете! А если ты забеременеешь? Кто тебя будет содержать? Кто вас будет содержать — тебя и ребенка? Твой мальчик? А не сбежит ли он, когда ты покажешь ему две заветные полоски? — обрушивается она на меня.

— Не сбежит!

— Откуда такая уверенность?

— А ты уже переживаешь, что я у вас помощи попрошу? Не попрошу, не беспокойся! Сами справимся! — У нас не разговор, у нас бой. Мы обмениваемся репликами как ударами. И почему-то я уверена, что мне больнее.

— Я переживаю, чтобы ты себе жизнь не испортила из-за своего дурацкого увлечения! Посмотрите на нее, вырвалась девочка на волю! А потом, когда неизменно наступит разочарование, куда ты пойдешь? К маме! — с грохотом ставит на стол чашку, расплескивая чай.

В своей правоте, в своей непоколебимой истине, мать утратила умение слышать и понимать. Я тяжело втягиваю в себя воздух, пытаясь прогнать ломоту в груди.

Когда становится свободнее дышать, говорю спокойно:

— Тебе не нравится Леднёв. Мне плевать. Ты его не знаешь, он ничего еще не сделал, но уже недостоин вашей высокоблагородной семейки. Так вот, позволь тебе напомнить, мама, что при этом ты сама замужем за уголовником.