Эффект котика (СИ) - Куранова Ольга Алексеевна. Страница 5

Пока Корус объяснял Нагашу «почему», а Гедо боролся с почти неодолимым желанием хотя бы немного покогтить своего сына, Лео Ашер, Мистер Несправедливость и Облом успели добраться до бара, снять маски и даже начать выяснять, кому именно из них больше не повезло в жизни.

Нет, дорогой читатель, вначале все шло по планам, которых было два, но они, впрочем, вовсе не противоречили друг другу.

План Мистера Несправедливости и Облома заключался в том, чтобы угостить выпивкой Человека-Поэта, которому так не повезло в жизни, а план Ашера – в том, чтобы напиться до бессознательного состояния и забыть о своей жизни вовсе. И все в общем-то шло хорошо до тех пор, пока Облом не стянул с себя маску с большой и ядовито-желтой "О" на лбу и не протянул Ашеру руку для рукопожатия:

– Я Гарст, – сообщил он и добавил: – Меня зовут так. Я работаю в команде «Отомстителей» и ненавижу нашего капитана.

В тот первый момент, когда Ашер смотрел на протянутую ему руку, все еще могло повернуться немного иначе, но в конце концов он таки ответил на рукопожатие и представился в ответ:

– Лео Ашер. Я мог бы служить своей стране, а вместо этого изображаю клоуна в трико и ненавижу стихи. Мою жизнь сломала Система.

После этого короткого и, к слову, довольно точного описания воцарилось многозначительное молчание.

Мистер Несправедливость стоял, выдерживая вопросительные взгляды, примерно полторы минуты, но в конце концов сдался, тоже сняв маску:

– Имя – Ричард Тайн, – представился он, и, если тебе интересно, дорогой читатель, под маской он оказался полной Несправедливостью, потому что выглядел, как мужчина из рекламы туалетной воды, хотя на самом деле его работа не имела ни с парфюмом, ни с модельной внешностью ничего общего. – Я психотерапевт, мне тридцать пять, я живу с мамой и ненавижу людей.

И вот примерно на этом моменте план «напои Поэта» деградировал в «нажрись и пожалуйся окружающим на жизнь».

Последним, но Ашер все-таки снял маску, устроился за барной стойкой между Несправедливостью-Тайном и Обломом-Гарстом и заказал себе двойной скотч.

Пока наши герои догоняются горячительным до нужной кондиции, дорогой читатель, давай сделаем небольшое лирическое отступление, и я расскажу тебе кое-что из особенностей работы супергероем в Детройте: супергерои в Детройте, как ты уже, наверное, понял из слов Облома, иногда работают в группах. Регистрация группы стоит недешево, но во многом окупает себя, потому что вознаграждение при поимке преступников не делится между членами, а начисляется каждому участнику, который проявил себя в операции, даже если его участие заключалось в том, что он два часа пытался открыть замок на двери магазина в другом районе города.

Ну и хватит лирики и отступлений, давай вернемся к нашим героям.

– До всей этой героической лабуды я торговал комиксами, – через полчаса после того, как сделал свой первый глоток пива, вещал Облом-Гарст, меланхолично всматриваясь в донышко стакана. – Я хочу сказать, работа есть работа, да? Но в чем смысл, в чем драйв? Я всю жизнь читал про супергероев, а у меня в жизни только и приключений было, что открывать магазин по утрам. Замок вечно заедал, чтоб его. Когда я пошел в герои, я думал, все изменится. И что? Снова вожусь с дурацкими замками, пока «Отомстители» там без меня геройствуют. Это полный облом.

– А кто у вас там за главного? – попивая мартини, поинтересовался Несправедливость-Тайн.

– Капитан Зимбабве, – ответил Гарст.

– Зимбабве? Почему Зимбабве?

– Не знаю, – равнодушно пожал плечами тот. – Наверное, в имидж-центре решили, что Капитан Америка или Человек-Детройт – это слишком претенциозно. К тому же наш кэп черный.

– Говно, – веско заметил Ашер, который на самом деле ничего не имел против черных, зато пару раз пересекался с главой «Отомстителей» на улице.

– Что? – не понял Гарст.

– Твое Зимбабве, – ответил Ашер и чокнулся с ним скотчем.

– Главная проблема вас, мозгоправов, – некоторое время спустя втолковывал Ашер Мистеру Несправедливости, – в том, что вы везде ищете проблемы. Для вас все люди – психи.

Ричард «Несправедливость» Тайн продолжал молча тянуть свое мартини из претенциозного бокала и изучать Ашера внимательным взглядом орнитолога, обнаружившего в кустах весьма примечательный экземпляр кукушки обыкновенной.

К счастью для всех присутствующих, Ашер был уже достаточно пьян, чтобы не замечать взгляды, а Тайн достаточно трезв, чтобы не обращать внимания на обвиняющий тон.

– Мужик не носит галстук? У него проблема. Он пьет скотч вместо тупого мартини? Проблема. Вы, ублюдки, списываете хорошего солдата со счетов только потому, что у него глюки. Придурки.

Тайн слушал его со спокойным вниманием готовящегося убивать хищника и ждал, пока Ашер закончит.

– Вот взять меня, например, – продолжал тот. – У меня проблемы? Нет у меня проблем. У меня стихи. Просто плохие стихи.

– Охрененно плохие, – неожиданно вставил Гарст. – Реально, чувак, тебе надо лечиться.

– Мне, – мрачно огрызнулся Ашер, – не надо лечиться. У меня нет проблем.

– У тебя-то нет, – поддакнул Гарст. – А у нас есть. Ты хоть людей пожалей, такое слушать. Эй, Несправедливость, подтверди.

– Во-первых, – педантично ответил ему Ричард Тайн, один из самых знаменитых психотерапевтов в Детройте, – я без маски, так что сейчас я не Несправедливость. Во-вторых, проблемы только у тех, кто может заплатить мне две тысячи долларов в час, а все остальные абсолютно нормальны и страдают ерундой. Расслабься, Ашер, тебе просто попались психологи-неудачники, которые лечат всех подряд. Ты не психопат, если не можешь заплатить за терапию.

После его слов снова воцарилось глубокомысленное молчание, пока каждый пил о своем.

– Знаешь, Несправедливость, – сказал наконец Ашер, – а ты мне нравишься.

– А тебе и правда платят по две штуки баксов за сеанс? – с подозрением человека, который подозревает неладное, спросил Гарст.

– Не за сеанс. В час, – поправил его Тайн-Несправедливость.

– Офигеть. Вот же психи.

Ашер был с этим абсолютно согласен.

– Я ненавижу своих пациентов, – попивая очередное бесчисленное мартини, делился тайнами психотерапии Тайн пятнадцать минут спустя. – Они думают, что это у них проблемы, хотя на самом деле это у меня проблемы. Мне тридцать пять, и я живу с мамой.

– Переехать не пробовал? – мрачно поинтересовался Ашер тоном человека, который уверен, что все ваши проблемы – ерунда, хоть и понятия не имеет, о чем идет речь.

– Ты не видел мою маму, – в тон ему отозвался Тайн и полез за телефоном.

Фотография мамы стояла у него на экране главного меню.

Ашер и Гарст смотрели на нее несколько секунд, пока Гарст не передернулся, отстраняясь.

– Знаешь, мужик, не обижайся, но не хотел бы я встретить твою маму в темном переулке, – сообщил он Тайну, заказывая очередное пиво.

– В светлом тоже, – не обидевшись, подтвердил тот. – Это мама настояла, чтобы я пошел в психотерапию, а я всегда мечтал о фигурном катании.

– Ты конченый человек, – задумчиво сказал Ашер. – У тебя никогда не будет женщины.

– Знаю, – хмуро отозвался Тайн, вылавливая из своего бокала оливку пальцами и рассматривая ее, как нечто диковинное. – Я зарабатываю две тысячи баксов в час и живу зря. После моей смерти наш род прервется.

Про себя Ашер считал, что это хорошо, потому что, по его мнению, таким, как Несправедливость, нельзя было размножаться.

– Все тлен, – пафосно заключил Тайн тоном, каким обычно изрекают великую мудрость.

Ашер согласно кивнул. Не то чтобы ему особенно нравился Несправедливость, но иногда тот говорил дельные вещи.

Гарст, правда, этого мнения не разделял:

– Тлен? Мужик, какого черта? Ты же мозгоправ, разве ты не должен говорить людям, что всегда есть надежда?

– Нет никакой надежды. Мы рождаемся, чтобы умереть, – Тайн допил все, что было у него в бокале, и потянулся к своей бутылке. На донышке оставалось немного мартини.