Книга алхимика(Роман) - Уильямс Адам. Страница 13

Осторожно ступая, он повел солдат вперед. Казалось, они забыли, что обязаны охранять Пинсона, который, преисполненный любопытства, шел за ними следом.

Постепенно коридор сузился, и теперь маленькому отряду приходилось продвигаться по коридору гуськом. Впереди с лампой в руках шагал Мартинес. Следовавший за ним Огаррио с интересом смотрел по сторонам.

— Создается впечатление, что мы идем к центру подземелья, — произнес он, — проходы расходятся от него как лучи. — Командир сверился с компасом: — Юго-восток. Именно туда нам и надо.

Ринкон не мог отвести глаз от скелета монаха. Череп отвалился от костяка и теперь лежал на самом краю полки-ниши. Казалось, что пустые глазницы с вожделением взирают на солдата.

— Надеюсь, вы правы, сархенто, — пробормотал солдат. — Сейчас я уже скучаю по налетам легиона «Кондор». Помните, под Теруэлью? Немецкие бомбардировщики куда меньше действовали мне на нервы.

Вдруг Мартинес, шагавший впереди, заорал и чуть не уронил лампу, когда попятился назад, налетев на Огаррио.

— Сархенто, — прошептал солдат, — мне показалось, там впереди что-то шевелится.

— Держи лампу покрепче. Дай-ка я сам взгляну.

Сержант, а за ним и заинтригованный донельзя Пинсон прошли под аркой и оказались в небольшом полукруглом помещении, обрамленном мраморными колоннами. От этой залы и впрямь, словно лучи, расходились коридоры с нишами-полками, на которых лежали покойники. Стена залы являла собой монолитный темный камень, поблескивавший в темноте от конденсирующейся на нем влаги. Было очевидно, что эта стена является частью гранитного утеса, на котором когда-то воздвигли собор. В центре помещения располагался саркофаг прямоугольной формы, также высеченный из какого-то черного камня. Саркофаг покрывали поблескивавшие золотом буквы. Впрочем, внимание профессора в первую очередь привлекла не надпись, а алебастровая скульптура, украшавшая надгробие. Как раз она-то и напугала Ринкона. Со стороны создавалось впечатление, что статуя мужчины с заостренными чертами лица и в длинном халате парит над саркофагом.

«Оптическая иллюзия, — догадался Пинсон, придя в себя от изумления. — Но какая же тонкая работа». Черный саркофаг терялся в темноте, практически полностью сливаясь со стеной на заднем плане, отчего казалось, что белая статуя буквально висит в воздухе. Скульптуру и вправду высек настоящий мастер. Казалось, что человек напряженно и одновременно с вызовом глядит на них, будто желая знать, кто осмелился вторгнуться в его владения. Из-за причудливой игры света и тени со стороны действительно могло почудиться, что статуя движется.

— Кто это? Какой-то король? — севшим от страха голосом произнес Мартинес.

— Вряд ли. Видите на нем шапочку? Такую носили ученые, — пояснил Пинсон.

Солдаты оказались слишком сильно потрясены открывшейся перед ними картиной и, вероятно, потому сочли естественным, что их пленник пустился в разглагольствования.

— Занятно, очень занятно… Смотрите, что у него в руках — компас, линейка и молоток. — Придвинувшись поближе, профессор пробежал глазами надпись на могильном камне. — Да, так оно и есть. Это архитектор. Скорее всего, собор построен по его проекту. Даты вполне подходят. Смотрите, что тут сказано на латыни: «Здесь покоится Паладон, архитектор и каменных дел мастер. Великие творения рода людского лишь призрачные тени и суета. Истинно, истинно сказано: суета сует и всяческая суета. И все же пусть Создатель, Первооснова Движения Небесных Сфер, Повелитель Линии и Круга, Подлинная Форма и Всевидящее Око явит милость своему слуге, воплотившему в камне тайны, что открыло ему его искусство, во славу Бога Единого и Его Творения, в Свете которого да обретет он спасение и жизнь вечную. Просите, и дано вам будет; ищите, и найдете; стучитесь, и отворят вам». Тут еще и дата стоит: «В год от Рождества Христова одна тысяча сто двадцать первый». Очень странно, — Пинсон покачал головой. — Последняя строчка — цитата из Нового Завета, но она совершенно не вписывается в предыдущий текст. Кроме того, линия… Круг… Всевидящее Око… Все это напоминает мне современное масонство. Вот глядите, — он ткнул пальцем в высеченный на саркофаге треугольник с вписанным в него глазом, — это масонский символ.

— Говорят, половина фашистов — масоны. Даже Франко, — сплюнул Ринкон.

— Эта гробница древнее Франко, — сказал Пинсон, — да и само масонство, насколько мне известно, куда моложе этого погребения. — Он сделал шаг назад и посмотрел на пол. — Видите белые камушки, вделанные в пол? Они образуют пятиконечную звезду, сиречь пентакль, или пентаграмму. В самом ее центре и стоит саркофаг. Это символ имеет отношение скорее к каббале, нежели чем к христианству.

— А это еще что за каракули? — поинтересовался Мартинес, показав пальцем на заднюю часть саркофага. — Странные какие-то. Видимо, кто-то пытался их сколоть. По мне так, правильно сделал.

— Дайте-ка поглядеть. Невероятно, — Пинсон в изумлении покачал головой.

Часть букв неплохо сохранилась, профессор даже смог разобрать несколько слов, вполне достаточно, чтобы понять — вторая надпись повторяет первую, вот только архитектор в ней именовался Ясином, да и сама она выполнена на арабском. Это как раз не особо удивило Пинсона: арабский являлся языком межнационального общения в Андалусии и на нем охотно разговаривали друг с другом мусульмане, иудеи и христиане. Однако арабская надпись в христианской церкви? Странно. В 1121 году Реконкиста только началась, но все же… И кстати, почему в арабской надписи указан 521 год? Слова, непосредственно предшествовавшие дате, были тщательно удалены с камня. Ну конечно, скорее всего, они говорили о том, что речь идет о мусульманском летоисчислении. Потому-то их и стерли! Еще бы! Упоминание пророка Мухаммеда в христианском соборе! Для католического священника — чудовищная ересь.

— Паладон… Паладон… — забормотал под нос Пинсон. — Где я мог слышать это имя?..

— Все это, конечно, очень интересно, — перебил его Огаррио, — однако, давайте заканчивать с лекцией по истории. То, что вы читаете по-арабски, заслуживает всяческого восхищения, но мне с ребятами пора заняться делом. — Он повернулся к солдатам: — Давайте шевелиться. Похоже, мы на месте. Алтарь и главная башня собора аккурат над этой гробницей. Раз Паладон оставил нам такой роскошный гранитный короб, грех им не воспользоваться. Туда и заложим взрывчатку. Так что берем кирки и принимаемся за работу. Пробьем сбоку дыру, положим взрывчатку рядом с костями. Ваш Паладон, судя по надписи, вроде бы мечтал оказаться на небесах? Это мы ему обеспечим. Рванет так, что он долетит прямо до неба со всем собором.

Пока солдаты трудились над постаментом-саркофагом, Пинсон и Огаррио присели на пол, привалившись спинами к колоннам. По коридорам разносилось гулкое эхо ударов металлических кирок о камень.

— Надеюсь, вы не слишком сильно огорчены тем, что мы собираемся взорвать этот шедевр средневековой архитектуры, — тихо произнес Огаррио. — Вы известный антиклерикал, и потому интерес, который вы проявляете к этому собору, кажется мне странным. Может, вы приняли не ту сторону в этой войне и были бы куда счастливее, сражаясь на стороне генерала Франко?

Пинсон пропустил колкость мимо ушей.

— Я, как вы выражаетесь, огорчаюсь не из-за собора. Меня тревожит судьба людей, которых вы хотите подорвать вместе с ним.

— Будем надеяться, до этого не дойдет. Вас удивит, если я скажу, что тоже буду сожалеть, если мне придется разрушить такую красоту? Собор и в самом деле настоящий шедевр.

— Нет, не удивит, — покачал головой профессор. — Вы интеллигентный человек, и этого у вас, несмотря на ваши взгляды, не отнять. В конечном итоге вы поймете, что заблуждаетесь.

— Ошибаетесь, — Огаррио вздохнул. — С вашей точки зрения, возможно, я интеллигент. А вот с моей… Я в жизни не видел здания прекрасней этого собора. Пута де Мадре! [13] А внутреннее убранство там, наверху! Оно потрясло меня до глубины души. Поверьте, я говорю сейчас совершенно искренне. Но при этом я ни за что не откажусь от своих убеждений. Да, собор красив, но им можно пожертвовать. Наследию прошлого рано или поздно суждено обратиться в прах. Это неизбежно. Историческая ценность и красота тут совершенно ни при чем. А вот задача, возложенная на нас сегодня, с исторической точки зрения куда как важней.