Книга алхимика(Роман) - Уильямс Адам. Страница 14

— И какая же это задача? — поинтересовался Пинсон.

— Сокрушить силы реакции и освободить рабочий класс. Для меня эта цель гораздо прекрасней и важней, чем все ваши соборы с пирамидами.

— При этом у меня создается впечатление, что вы без всякого сожаления готовы пожертвовать жизнями представителей рабочего класса, который собираетесь освободить. Если вы не поняли, я говорю о людях в соборе над нами.

— Я вас прекрасно понял, профессор. Да, впечатление у вас верное. Пожалуй, я куда лучше вас понимаю, что надо смотреть в будущее. Оно важнее прошлого и даже настоящего. Чтобы спасти своих людей, я пойду на любые жертвы. Моему отряду больше нечего делать в Андалусии. Мы выполнили задание, но на этом история не заканчивается. Если нам удастся прорваться на север, где еще идут бои… Кто знает, а вдруг наше появление сможет решить исход войны?

— Мы уже проиграли битву при Эбро.

— Что за пораженческие настроения? Они недостойны даже вас, профессор.

— Хорошо, допустим, — кивнул Пинсон. — Но в вашем отряде всего тридцать человек. Вы и вправду считаете, что вам под силу что-то изменить? Ради этого вы готовы пожертвовать жизнями мирных горожан.

— Каждый человек вносит в борьбу свою посильную лепту. Вольно или невольно, но все мы лишь пешки на шахматной доске. «Сколь полезен ты лично можешь быть?» — вот главный вопрос. А остальное неважно.

— А если все напрасно? — не отступал профессор. — Что, если фашисты не купятся на вашу уловку и пойдут в атаку?

— Тогда мы погибнем в бою, постаравшись отправить на тот свет как можно больше врагов. И это еще один аргумент в пользу того, что собор надо подорвать. Я это сделаю, когда фашисты прорвутся внутрь храма. Они погибнут с нами, и значит, наша смерть будет не напрасна. По-вашему, у католиков монополия на мучеников? Если нам и правда конец, если нам суждено погибнуть здесь, мы уйдем так, что о нас потом будут слагать легенды.

— Вы обрекаете на смерть не только себя, но и моего внука в том числе, — сухо произнес Пинсон. — Я буду всеми силами мешать вам подорвать собор. Вы теперь, Огаррио, мой враг. Вы ничуть не лучше фашиста.

— Думайте что хотите. Вам все равно не под силу остановить меня. — Сержант собирался добавить что-то еще, но его отвлек возглас Ринкона.

Трое солдат со смехом оттаскивали от проделанной ими дыры последние остатки битого камня. Сунув в отверстие лампу, они внезапно перестали смеяться. Один за другим солдаты отошли от пьедестала-надгробия и беспомощно замерли, явно не зная, что делать.

— Ну что там такое? — спросил Огаррио. — Испугались очередного скелета?

— Там нет никакого скелета, сархенто, — прошептал Фелипе.

— А что там?

— Ничего, сархенто. Просто дыра.

— Там еще один этаж, уровнем ниже, — пояснил Мартинес. — Большая зала. Дна не разглядеть. Только колонны и увидали. Их там много.

Раздраженно качая головой, Огаррио подошел к пьедесталу и заглянул в отверстие.

— Черт подери! Ты прав. Еще один уровень. Судя по размерам залы, там внизу еще один собор, будь он неладен!

Ринкон вызвался спуститься вниз. Мартинес и Огаррио потихонечку стравливали веревку, закрепленную вокруг его пояса. Другой ее конец привязали к колонне. Фелипе, в свою очередь, отвечал за провод, тянувшийся к лампе, которая была у Ринкона в руках. Через несколько минут провод натянулся.

— Стоп! — скомандовал Огаррио. — Ринкон, сколько там до дна?

Откуда-то снизу, издалека, гулким эхом раздался ответ:

— Не очень много. Я уже вижу пол. До него метра три-четыре.

«Три-четыре метра — это немало, примерная высота небольшого дома, — подумал Пинсон, ошеломленный неожиданным поворотом событий. — Интересно, каких же размеров эта зала?»

— Длины веревки хватит! — проорал Ринкону сержант. — А вот кабель дальше не протянуть! Я его сейчас закреплю. Отпусти лампу, пусть она висит. Если будем спускать тебя дальше, света хватит?

— Вроде да, хотя зала здоровенная!

— Ладно, спускаем тебя дальше!

Прошло не меньше минуты, прежде чем натяжение веревки наконец ослабло, и до них донесся голос Ринкона. Солдат кричал, что он добрался до низа.

— Что там? — заорал ему в ответ Мартинес. — Еще скелеты?

Ответ солдата разобрать было сложно — очевидно Ринкон отошел слишком далеко в сторону. До Пинсона донеслись лишь обрывки слов:

— Нет… пусто… Много колонн — сотни… Красиво… Как Мескита в Кордове…

— Я спускаюсь! — прокричал в ответ Огаррио, после чего повернулся к Пинсону. — Вы — первый, я — за вами. Не ожидал, что собор окажется двухуровневым. Похоже, нам все-таки пригодятся ваши познания в средневековой архитектуре.

Мысли мешались в голове Пинсона. Он почти не замечал солдат, обвязывавших его веревкой. Ринкон сказал «Мескита». Это же название соборной мечети в Кордове… Величайший памятник архитектуры… Да как такое возможно? Впрочем, когда-то здесь находился мавританский эмират. Огромная подземная мечеть, ни разу никем не упомянутая в источниках, лаз в которую находится под саркофагом архитектора, пожелавшего украсить свое надгробие надписью на арабском? Должно быть, тут сокрыта какая-то загадка, хранящаяся здесь с тех времен, когда мавры сражались с христианами и город Сиудадела-дель-Санто переходил из рук в руки. Реконкиста только началась, многие не знали, чью сторону принять, и потому…

Пинсон понял, что храм не имеет никакого отношения к христианству, еще до того, как его ноги коснулись пола, выложенного красной и желтой терракотовой плиткой, образовывавшей шахматный узор. Он сразу узнал изумительную резьбу, покрывавшую лес высоких колонн. Этот насыщенный сложный орнамент пленил его еще в те годы, когда он только начал изучать арабское искусство. Мозаика на потолке была выложена в виде золотых и серебряных звезд, но при этом ни одного изображения Христа или Девы Марии, которые непременно присутствовали бы в католической или византийской церкви. По краям потолка шел цветочный узор — еще более изысканная вариация орнамента, покрывавшего колонны, а в центре на голубом фоне сияли золотом буквы арабской вязи, сплетавшиеся в знакомую короткую фразу: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк Его».

Пинсон сам не заметил, как оказался рядом с Ринконом. Перед ними была молельная зала. В восточном углу профессор разглядел михраб [14], являющийся обязательным атрибутом каждой мечети. Он представлял собой украшенный причудливой мозаикой альков в стене и служил символом обители пророка в Медине. А вот минбара — кафедры, с которой имам должен читать пятничную проповедь, — нигде не было видно. Скорее всего, минбар был сделан из дерева и давно истлел.

Профессор вертел головой по сторонам, потрясенный до глубины души. Восторг и трепет переполняли его. «Да ведь наверное, мы первые, кто спустился сюда за последние восемьсот лет», — мелькнуло в голове у Пинсона.

По размерам храм почти не отличался от соборной мечети в Кордове, построенной Абд ар-Рахманом, а убранством и вовсе не уступал ей. Мастерство умельцев, некогда трудившихся тут, буквально завораживало. Куда ни кинь взгляд — необыкновенно изящный цветочный орнамент и тончайшая резьба, воздушные арки, цитаты из Корана, странные символы и сплетающиеся друг с другом геометрические узоры. От всего этого голова шла кругом.

Неожиданно Пинсона охватила тоска. Он обнаружил подлинный шедевр, бесценную жемчужину, как с архитектурной, так и с исторической точки зрения, сокровище, которое должно принадлежать всему человечеству… И все это его спутники собираются уничтожить.

Стены в некоторых местах облупились. Создавалось впечатление, что все они были покрыты то ли гипсом, то ли облицовкой, состоящей из какого-то хрупкого камня, на который мастера и наносили резьбу, и вот теперь эта облицовка местами отвалилась. Пинсон не сразу понял, что сокрыто за ней. Нет, это не кирпич, из которого возводилось подавляющее большинство мечетей мавританского периода. Наконец до профессора дошло. Влажный темный камень был гранитом. Из гранита была выполнена часть колонн, поддерживавших своды. Вся мечеть была вырезана в толще скалы.