Второгодник (СИ) - Литвишко Олег. Страница 105

— У вас на столе лежит бумага…

— Ах, да! Если все будет нормально с моими внуками, то мы решим твой вопрос.

Я, вне всякой своей воли, стал наливаться краской и злобой.

— Нет, вы не генерал! Вы торговец с рынка! Вам бы там укроп продавать по 10 копеек за пучок.

Генерал уставился на Игоря и вдруг захохотал, даже, скорее, заржал, как жеребец.

— Откуда ты узнал, что я торговал укропом на рынке? Это было в детстве, в Ташкенте, — сказал генерал, вытирая рукой слезину.

— У вас на лице написано. Может, я пойду? Наш идиотский разговор не имеет никаких шансов привести к положительному результату. Каждый будет решать свои проблемы сам. Я лучше нелегалом проберусь, — сказал я, вставая.

— Сиди! Будешь меня шантажировать?

— Откуда Вы только таких слов набрались? Ах, да…! Не буду я вас шантажировать — это все равно, что пытаться танк молотком продырявить. Я дам вам телефон и позвоню, чтобы директор помогла со всей пролетарской целеустремленностью. Она сможет все сделать в лучшем-с виде, не извольте сумневаться!

Я встал, взъерошенный, как воробей после дождя, взял листок и начал быстро писать координаты Нонны Николаевны.

— Сядь!

— А то что? В подвал отправите? Зря я пришел, все вы одним мирром мазаны. Кровососы! — у меня не получалось сдержаться и я заревел, с шумом фыркая носом. — Как я ненавижу ваше чиновничье племя! У большинства всего две извилины: жевательная и сношательная, а гонору… Прям, пупки земли! Прыщи на теле!

— Заткнись! И выпей воды. Какие мы нервные, надо же! Что ты понимаешь? Жевательная и сношательная…

— Я ошибся, есть еще третья — перед начальством прогибательная, она же что-то лизательная, — буркнул, плюхаясь на стул.

— Сейчас в нос дам! — наливая и себе воды, сказал начальник КГБ по Ленинграду. Я закатил глаза к потолку и выдохнул, всем видом изображая сожаление об умственной отсталости собеседника.

— Вот тебе записка. Кабинет 437, двумя этажами выше, Курков Анатолий Алексеевич — он все сделает.

— А мне еще надо 10 тысяч долларов.

— Брысь, пока не передумал.

— Но вы же не можете отправить беззащитное дитя без копейки денег в пасть буржуям! Хотя бы продайте по льготному курсу.

Генерал чиркнул еще пару слов в записке.

Я подхватил бумажки и пулей вылетел из кабинета.

В 437 кабинете, куда я зашел, сидели два человека, пили чай или что-то его заменяющее и отчаянно веселились.

— Тебе чего, хлопчик? — спросил толстячок за столом слева, продолжая смеяться.

Три тщательно уложенные волосины на обширной лысине, розовый румянец на щеках, легкий животик, торчащий из-под расстегнутого пиджака, к тому же еще чашка чая в руке и улыбка до ушей делали его похожим на садовода-любителя на отдыхе или на миллионы других граждан Ленинграда. В общем, пройдешь — не заметишь.

— Мне бы Анатолия Алексеевича Куркова.

— Это я. И зачем я тебе понадобился?

— Меня к Вам Даниил Павлович послал, — сказал Игорь, протягивая записку Носырева и приглашение на учебу в Гарвард.

— Интересно девки пляшут…, - протянул Анатолий Алексеевич, незаметно превратившись в опасную животину с пронзительным взглядом. Взгляд этот был направлен на меня. Он медленно достал лист бумаги из стола и придвинул его.

— Ну, пиши заявление, внештатный сотрудник. Тебе хоть сколько лет?

— Девять.

— Что делается на Земле? — притворно вздыхая, произнес Анатолий Алексеевич. — Вот форма. А как тебе удалось получить приглашение из Гарварда?

— Я вундеркинд.

— А, ну тогда, конечно… как же? Само собой! А в какой области мы вундеркинды? — продолжил ерничать офицер. Впрочем, довольно добродушно и не обидно.

— В образовательной. У меня высшее образование.

— Упс! Сколько ты говоришь тебе лет?

— Девять будет в июле. Я 1958 года.

После того, как я отдал толстячку заявление, тот дал мне заявку на получение денег.

— На, иди в кассу — получи деньги. Есть куда положить? На пакет, чудо вундеркиндное. Потом сюда, будешь заполнять анкету за себя и за маму. Когда сможешь принести фотографии пять на шесть?

— Они у меня с собой. На всякий случай.

Когда Игорь вышел, Курков набрал Носырева.

— Даниил Павлович, что это было?

— Самородок! Не спрашивай, сам пока не знаю, но вот чуйка… Из этого что-то сногсшибательное может получиться. Понимаешь?

— Да, понимаю. Вопросов больше нет. Вернее, есть, один. Налаживать контакт и наблюдение?

— Не надо пока. Он пока, по-любому, никуда не денется. А если денется, ну, значит, чуйка подвела. Такое с ней иногда случается.

Через час я вышел из Большого Дома и побежал по Литейному проспекту в сторону Невского. Шел, бежал, летел, короче, волшебным образом перемещался и был счастлив. Глубоко, всемерно. Удалось сделать то, что, в глубине души, не отдавая себе отчета, я считал невозможным.

Погода была ранневесенней, то есть это когда нет большой разницы между весной и осенью. Уже не зима, потому что тепло, но еще и не весна, потому что слякоть, грязь, а небо затянуто сплошным бело-серым маревом. Но для меня все было волшебно: небо теплое и близкое, а слякоть — божественно неизбежна, а грязь — так, издержки коммунальных служб. Я совершенно не был способен видеть что-то в минусе, потому что весь был в плюсе, который окрылял, превращая любые проблемы в сиюминутные.

Никогда не ощущал так остро жизнь в каждом ее проявлении. Раньше, в той жизни, она казалась чем-то обычным, повседневным, ежедневным, что начинается с рассветом и заканчивается с закатом, что требует вдумчивости и неторопливости, что бесконечно в конце концов, но с оттенком неизбежного конца. Вот такие вот парадоксы! В той жизни я пробегал мимо видов, запахов, звуков, будучи по уши вовлечен в свои мысли. Правы индусы, когда говорят, что у такого человека "мозги шумят", он весь в иллюзиях и не видит жизнь.

Сейчас я был счастлив и не потому, что удалось решить сложную задачу, которую в глубине души не надеялся решить, а просто так, потому что я, Игорь, живу здесь и сейчас, потому что ребенок и у меня полно сил, потому что кто-то зачем-то дал мне второй шанс и вернул в детство.

Даниил Павлович вел машину сам. Он оставил водителя в гараже, посчитав, что едет по личным делам.

Чертыхался, чего уж там? — дороги в Союзе далеки от идеала. В зубах застряла поговорка, что в России всего две беды: дураки и плохие дороги.

Зачем он едет?

Решение ехать в интересную школу, которую посоветовал тот мальчишка, он принял еще в день его визита. Но для того, чтобы поехать, ему понадобилось целую неделю "уговаривать" дочку. Не то, чтобы он уговорил…, по сути, он выкрал внуков у собственного ребенка.

На заднем сиденье тряслись Саша и Вова. Им все нравилось: побег от мамы и ночное путешествие на "Волге". Трясучка по лесу нравилась меньше, но все-таки терпимо. За всю поездку они не произнесли ни одного слова, в глубине души чувствуя, что их ждет что-то интересное, а потому затаившись, как кролики, перед…ответственными событиями.

Саша и Вовик были, в сущности, неплохими ребятами, но они дети непростых родителей, учатся в непростой школе, друзья тоже имеют непростых родителей, и, как ни удивительно, все это приносит лишь одни непростые проблемы: с родителями сложились отстойные отношения, дед, вообще, смотрит волком, друзья, на проверку, вовсе не друзья. Крутизна измерялась в количественных показателях — кто больше! У кого больше денег, у кого больше крутых тряпок, кто больше выпьет и так без конца. Все это ребята только чувствовали — облечь в слова еще не могли, да и не пытались.

Кто помнит свои мысли в 13 лет? Вообщем, взрослым не понять, потому с ними и воюют.

Даниил Павлович чувствовал некую иррациональность происходящего. Может быть, он заразился какой-то мистикой? Но как понимать то, что после съезда с Таллиннского шоссе по дороге на Кингисепп все указатели стали показывать направление на село Октябрьск. По очень неплохой дороге в попутном направлении плотным строем едут груженые лесовозы, а навстречу — пустые. А по обочине селяне на лошадках тянут по два-три бревна. И все это в субботу, рано утром, в СССР.