Второгодник (СИ) - Литвишко Олег. Страница 85

— Товарищи, в своем выступлении докладчик все подробно описал, и я подписываюсь под каждым его словом. Единственно, хочется все-таки чуть-чуть ограничить в правах контролеров, а то может получиться так, что будет не вздохнуть. Контролировать — не работать. Но это мелочи, которые сегодня не так важны.

Я хочу остановиться на вопросах, не затронутых докладчиком, но они нужны на практике. Поскольку так получилось, что первый и третий вопросы нашей повестки дня сами собой объединились, то почитайте тезисы моего доклада, и если у вас возникнут вопросы, то готов на них ответить.

Докладчик сказал, что СЭЗ — это площадка для опробования новых подходов и надо юридически закрепить особый статус этой территории. У меня вопрос: кто и как это будет делать? Я предлагаю в нашем постановлении указать, какой юридически легитимный орган должен издать положение, которое поставит данную территорию над другими законами.

Вопрос номер два: кто установит, какие законы СССР в Кингисеппе не действуют, и какие гарантии, что после окончания эксперимента исполнителей не привлекут за невыполнение этих законов?

Вопрос номер три: частная собственность. Кроме того, что ее надо разрешить для каких-то предприятий, ее надо еще и регистрировать, а потом, если мы решим отменить введение частной собственности, как будем рассчитываться с человеком или организацией, которые вложат свои деньги, сколько они получат назад, по какой логике будет проводиться подсчет? Если человек не понимает перспектив такого рода, то и вкладывать не будет. Понятие риска никто отменить не может.

Вопрос номер четыре: как вы видите из тезисов моего доклада по третьему вопросу, в результате участия в выставках мы развернули на крупных предприятиях массовое производство востребованных на Западе товаров и надеемся на этом прилично заработать. Ассортимент таких товаров неизбежно будет расти, как и число предприятий вне СЭЗ, которые будут отрабатывать контракты, заключенные на выставках. Что делать с частной собственностью? Невозможно скрыть, что одни работают на карман трудового коллектива, а остальные на карман государства.

Вопрос пять: валютное и банковское регулирование, в контексте вопроса четыре.

Вопрос номер шесть: за что будем лишать собственности? За идеологию, за воровство, за что? Или это будет "святая корова"?

Вопрос номер семь: условия, на которых можно пускать к нам инвестиции иностранных фирм, и каковы будут гарантии безопасности и выхода из проекта инвестирования. Любой инвестор, особенно рисковый, венчурный игвестор, рано или поздно желает зафиксировать результат инвестирования продажей своей доли. Кто будет выкупать его долю? Государство? или можно будет перепродавать другим инвесторам на международных биржах?

Товарищи у меня список из двадцати одного вопроса. На часть из них требует политического решения, нашего с вами решения. Часть из них надо оформить юридически, по поводу некоторых вопросов надо принимать на себя, на государство, легитимные с точки зрения международного права гарантии.

Я понимаю, что Михаил Андреевич готовится контролировать все, что можно, но раньше надо создать условия для работы, устойчивые правила игры, а потом их контролировать. Михаил Андреевич, вы понимаете, что на частное предприятие вы, как и я, будете не вхожи? Это будет уже не наша собственность. И тут надо будет воздержаться от лозунгов и партсобраний, с помощью которых так любит решать вопросы товарищ Суслов. Вы понимаете, что мы обязуемся отпустить их на свободу от государственного контроля? Почему на это надо пойти? Да потому, что мы и так ничего не контролируем ни по партийной, ни по административной линии. Суем свой нос, но КПД у такого контроля, как у паровой машины, — два процента. В сталинские времена сажали, страх присутствовал, а сейчас что будем вводить: страх или свободу?

Закончив выступление, Косыгин сел на место, и за трибуной нарисовался Суслов, минуя всякие процедуры, принятые в Политбюро.

— Товарищи, на ваших глазах пытаются умалить главный принцип социалистического строительства — лидирующую роль партии. Вы…

— Вы умаляете процедуру партийного управления, вылезая на трибуну, минуя регламент. Вы разве записались для выступления в прениях? К тому же начали с откровенной глупости. Нам требуется организовать реальную работу, а не языком молоть. Если хотите проверять, то сначала объявите правила, а у вас получается, делайте, что хотите, а потом мы посмотрим, насколько это соответствует законам и принципам коммунистического строительства. Вы что нас за дураков держите? Тогда идите и принесите в казну денег, а мы посмотрим: правильно вы это сделаете или нет. Кроме цитатника — ничего за душой, а туда же… Рот закрыл — рабочее место убрано.

— Ну-ну, Алексей Николаевич, не надо так обострять всего лишь из-за регламента. Дадим товарищу Суслову выступить, в порядке исключения, и поставим на вид, что впредь так делать не следует, — Леонид Ильич постарался сгладить углы, но его не поддержали Воронов, Полянский, Мазуров, Подгорный и Шелест, что даже без учета воздержавшегося Шелепина составило большую половину Политбюро.

— Я не услышал никаких умалений партийной роли. Это пустые демагогические слова. А выступление Алексея Николаевича сугубо практическое: если мы хотим что-то сделать, то надо оформить в юридические рамки и взять на себя ответственность за исполнение правил, нами же установленных. Мне это понятно, — резко выступил Полянский. — А от нашего идеологического отдела я не слышал ни одной разумной мысли. Только все контролировать и не отступать. Нет спору, это важно, но людям скоро есть нечего будет. Михаил Андреевич, вы когда последний раз в продовольственный магазин заходили? Хотя бы в Московской области? Может, лично вашу руководящую роль и надо бы оспорить, потому что вы откровенно мешаете найти наши ошибки, исправить их и дать людям надежду на светлое будущее.

— Вы что, хотите сказать, что народ не верит в будущее социализма? — Суслов уже шипел, так как нормально говорить у него не получалось.

— Хорошо. Вы идеолог. Скажите, только без лозунгов, а практически, что такое социализм и как определить, построен он или нет. Только без словоблудия, а раз, два, три, — Полянский, похоже, закусил удила.

— Что вы себе позволяете? Я не собираюсь метать бисер… — брызнул слюной Суслов и понял, что ошибся.

— А мне тоже интересно услышать ответ на этот вопрос, а кому еще интересно, товарищи? — вставил свой весомый рубль Косыгин. — Леонид Ильич, погоди, этот товарищ оскорбил всех нас, пусть ответит: во-первых, на вопрос, а во-вторых, за оскорбление своих ближайших соратников. Если он этого не сделает, то я вынесу в ЦК вопрос о его профессиональной непригодности.

— Кто еще так думает, товарищи? — спросил Леонид Ильич. Руки подняли все, кроме Пельше.

— Вы еще пожалеете, что попрали марксистско-ленинскую теорию, да будет поздно, когда народ вас скинет, — Суслов, похоже, уже не контролировал то, что говорил, его горячечный бред всех изрядно удивил. Запутавшись, он подхватил бумаги и выскочил из зала заседаний.

— Леонид Ильич, я не понял того, что сейчас произошло. Ничего, чем можно объяснить такое поведение, не происходило. Можешь перечитать мои вопросы. В связи с этим я предлагаю вызвать врачей и обследовать психическое состояние товарища Суслова, поместив в медчасть Кремля, а за это время собрать ЦК и дать ему там слово, чтобы оправдаться. Срок неделя. Голосуй это предложение, Леонид.

Брежнев замер в легком ступоре, потому что его лишали орудия главного калибра, без которого противостояние с Шелепиным выиграть трудно, почти невозможно. Если он согласится убрать Суслова, то что делать? А не согласиться — значит, встать на одну доску с ним. На ту доску, на которую пираты ставили свои жертвы, отправляемые за борт.

— Леонид, ты не о том думаешь! Сейчас речь идет о возможности совершать реформы, или этот упырь все заблокирует. Ты останешься в памяти народной как человек, который имел возможность, но не захотел ничего делать. Тебе разве этого хочется?