Atem (СИ) - "Ankaris". Страница 19

— Ну, знаешь, к любому правилу ведь всегда есть поправка, — добавила она, хрустя каким-то овощным салатом.

— Где-то это я уже слышал, — улыбнувшись, взглянул я на Дэни. Та, пряча от меня глаза, строила вид чрезвычайно увлечённой своим рагу.

И тогда мы с Катей разговорились о лекциях профессора Крауса, а после — и о нём самом. Для меня открылись новые подробности о его неповторимом стиле, стиле, умеющем удержать любого слушателя в священном благоговении. В университете профессор славился тем, что не позволял своему разуму затвердевать под коркой полученных знаний. Иными словами, перечитывая одни и те же произведения из раза в раз, он обнаруживал в них новые истины, которыми позже, с восторженной радостью первооткрывателя, делился на своих занятиях.

— Если вы придёте на лекцию о Шекспире в следующем году, то точно услышите много чего такого, что не было произнесено сегодня, — сказала Катя. — Поэтому его лекции посещают студенты разных годов.

Разве не это является доказательством гения человека: приобретая опыт, подвергать сомнению любую истину, произнесённую или услышанную ранее?

Замигавшая над информационной стойкой индикаторная лампочка в виде вопросительного знака, оповестила о новом посетителе, и Катя, извинившись, направилась к студенту.

— А что за книгу искал субботний студент? — вспомнился мне недавний случай.

— Из частной коллекции какого-то Голдастуса о Генрихе Третьем. Понятия не имею, кто это, — невнятно пробубнила она, не отрываясь от своего ужина.

— Ты о Генрихе? — рассмешила меня её откровенная невежественность.

— О Голдастусе. А этот Генрих с этими важными цифрами после имени, — и её маленький нос вмиг сморщился, почуяв напускную зловонию, исходящую от слова «третий», — наверняка был одним из королей.

— Императоров, — поправил я её. — Священной Римской Империи.

— Штэф, — и опять гласная звучит дольше, чем ей следовало бы. — Эти священные императоры со своими священными войнами занимательны только для мужских умов.

Но даже выйдя из библиотеки, мы продолжили горячо спорить о том, какие вещи занимают мужские и женские умы, о причинах, почему мы находим эти вещи занимательными. Слово за словом, и вот, сами того не заметив, мы оказались внутри всё того же трамвайчика «Номер семнадцать», привёзшего меня сюда. В который раз убеждаюсь, что спор с женщиной на подобные темы похож на жалкие попытки потушить пожар стогами сена. Дэниэль неустанно и весьма эмоционально всё что-то доказывала, давно отступив от изначального тезиса. Уверен, даже не осознав того. Женщины часто очаровываются самим процессом, потому что их разум — огонь, у мужчин огонь вспыхивает только в сердцах. Впрочем, я и не стремился затушить пылающий в ней костёр, обжигающий жар которого добавлял адреналина и в мою кровь, заставлял её закипать.

— Это была моя остановка! — вскрикнула она, когда мы поехали по Грюнштрассе вниз к парку.

— Выйдешь на следующей. Я провожу.

Следующая остановка так же пронеслась размытыми силуэтами в окне. И следующая за «следующей». Наши умы были слишком увлечены обсуждением лекции, чтобы заметить это. Так, обогнув парк, мы поехали по очередному кругу кольцевого маршрута «№17». «С этим числом явно связано нечто большее, чем простая ирония», — зародилось в мыслях сомнение.

— …Но Яков, безусловно, прав в том, что люди всегда будут искать способ, облачить горькую правду в сладкую скорлупу, — рассуждала она.

— Écale, — вспыхнувшее в сознание слово, вырвалось наружу.

Дэни свела брови на переносице и подозрительно посмотрела на меня исподлобья.

— Ещё помню что-то, чему учили на уроках французского в школе, — отшутился я, и, дабы не акцентировать на этом внимание, опять вернулся к старой теме: — Это в природе людей — искать блестящие фантики для своих пороков.

— Фраза «это в природе людей» уже похожа на один из этих фантиков, — верно подметила она. — Моя остановка, я…

— Да, конечно. — Поспешил я подняться, чтобы пропустить её к выходу. — Поговорим о самоиронии в другой раз, — улыбнулся я, удерживая себя от проявлений более неформального прощания. — Завтра я буду неподалёку от библиотеки, могу заскочить. — И появившиеся на её щеках кокетливые ямочки я счёл жестом одобрения.

19

Закончив все дела в магазине ещё к обеду, Райнер, я и продавец, Маркус, в ожидании приезда Ксавьера, маялись от безделья. Посетителей не было вот уже как пару часов.

— А не сыграть ли нам, господа? — в свойственной англичанам галантной манере светского джентльмена, обратился к нам Маркус, а затем протянул мне барабанные палочки.

Майер заявился в самый кульминационный момент нашей перкуссионной импровизации, и, пытаясь заглушить музыку, прокричал, что именно подобный приём он и ожидал. Проверив документы и удостоверившись, что за время его отсутствия никаких накладок с намеченной поставкой не возникло, мы наконец направились в ближайшее кафе, где можно было бы спокойно поговорить о его «хороших новостях».

— Ну, выкладывай уже, — начал я, пока Ксавьер пристально изучал меню, пытаясь сохранить интригу и подогреть моё любопытство. — Ты будешь работать на Sony в Мюнхене?

— Тогда бы ты смог навещать свою матушку чаще двух раз в год, — съязвил он и засмеялся. — Юг, безусловно, является рассадником для большинства рекорд-лейбов. Но, хочу отметить, и в столице имеется офис Sony. Однако я по-прежнему остаюсь в Бохуме с GUN Records, теперь без возможности так часто мотаться из города в город. Это означает, что здесь мне понадобится человек, которому я всецело мог бы доверить управление магазином.

— Ты знаешь — у меня нет на это времени, — решив, будто это и есть «хорошая для меня новость» отказался я, попутно указав официантке на выбранное блюдо из списка в меню.

— Знаю, поэтому и не предлагаю. Суть в другом, так или иначе, студия и магазин находятся во взаимовыгодном сотрудничестве, поэтому твоё мнение, касаемо нового исполнительного директора, для меня важно.

— Если ты собираешься предложить должность Райнеру, я ничего не имею против.

— В таком случае, первый вопрос на повестке дня — решён.

Второй вопрос, собственно вопросом-то и не был. Он описал новые возможности, открывающиеся передо мной, как следствие его повышения.

— Нужно выпустить альбом к началу сентября, — категорично заявил он.

— Не уверен, что переполняющее меня вдохновение присутствует в той же мере и в остальных музыкантах. Если наметить релиз на август, то в таком случае запись должна начаться уже весной, скажем, в марте.

— Закрытие GUN Records может произойти в конце следующего года или начале девятого. Сейчас, — подчеркнул он интонацией значимость слова, — я могу гарантировать тебе должное промо, а что будет потом… Спасибо, — отвлекла его поток мыслей официантка, которая принесла десерт.

— Что будет потом? Sony предложили тебе повышение, сообщив о неминуемом закрытии одного из своих бесчисленных лейблов, не упомянув о страховке? Майер, что-то ты не договариваешь.

— Не «неминуемом», а пока ещё только возможном. Потом, потом я буду работать на Sony в Берлине. Но ты сам прекрасно понимаешь, как устроен этот бизнес: даже бумага не является гарантом безупречного соблюдения прописанных на ней условий, что уж говорить о неформальной встрече со Шмидтом и только устной договорённости. Будем надеяться на лучший исход, — откинулся он на спинку стула, сцепив на затылке руки в замок. — Какие планы на вечер? — и за этой хитрой ухмылкой, не скрывалось ничего хорошего.

— Прости, но вынужден отказать в свидании. Тебя опередил другой парнишка, — вырвался из меня какой-то идиотский смешок, сдав с потрохами истинные намерения. — Хотя… часов в девять буду свободен, наверное…

— Штэф, — прищурив один глаз, он осуждающе покачал головой, — ещё не наигрался? Ладно, дело твоё, я — в магазин, наберёшь, если твой парнишка окажется не таким сговорчивым, как я.