Точка невозврата - Банцер Сергей. Страница 15

В это ночное время, когда на безмолвной темной планете он оставался практически один, Шубин любил размышлять. Тем для размышлений было не так уж много. По правде сказать, это были вариации одной и той же темы. Поэтому Шубин начал подсчитывать, в каком бы звании он сейчас находился, если бы его не отчислили из военного училища. По срокам выходило, что Шубин должен был быть уже капитаном, а возможно, и майором. Тогда была поставлена на карту честь дамы, задета честь мундира, и Шубин вынужден был набить морду одному майору. За что и поплатился, однако спас честь мундира.

Правда, получающуюся картину портил один нехороший факт. Этот мерзкий фактик мелькал на задворках сознания Шубина, подпрыгивал там, нагло махал ручками и мешал Шубину сосредоточиться. Настырный фактик состоял в том, что на самом деле прапорщиком Шубин стал, окончив школу прапорщиков, куда попал по окончании срочной службы. А избитого в защиту чести майора, как и таинственной дамы, вовсе не существовало в реальности.

— Начистил бы я ему рыло, — пробормотал Шубин. — Встретил бы — убил.

В это время зазвонил телефон.

— Помощник дежурного по комендатуре прапорщик Шубин, — сказал Шубин в трубку.

— Это адъютант командующего майор Грызлов. Прапорщик, сейчас к тебе приведут задержанного, Куликов фамилия. Ты его посади в камеру, а я завтра с ним разберусь. И припугни его там. Понял, да?

— Так точно, товарищ майор, — сказал Шубин. — Есть посадить и припугнуть!

Паренек сдал задержанного солдата Шубину и пошел обратно, дожидаться рассвета на кожаном диване генеральской бани.

Шубин вышел из-за барьера, энергичными движениями оправил мундир и подошел вплотную к задержанному. Перед ним стоял высокий парень со спокойным взглядом. Генеральский холуй сказал припугнуть, значит, это желание самого папы-генерала. Чистый подворотничок, аккуратная стрижка, даже запах одеколона. Водитель генеральской «Волги» и хахаль генеральской дочки. Такому есть, что терять. Это хорошо. С таким можно работать. Это тебе не грязный малыш Мандрик, которому терять нечего. Который ни за что не держится, даже, похоже, за свою никчемную жизнь. С таким материалом работать тяжело, практически невозможно. Вон как вчера этот Мандрик поговорил с начальником комендатуры Рымарем. Логично.

— Вы знаете, что вас ожидает? — корректно спросил Шубин задержанного.

Куликов молча пожал плечами.

— За панибратство — от двух до пяти! — растянув губы в змеиной улыбке, сказал Шубин. — Вам понятно, товарищ солдат?

Куликов наморщил лоб, силясь понять сказанное. Что за панибратство? Первое, что пришло в голову, что этот странный прапорщик пьян. Но запаха вроде нет.

— Какое панибратство? — Куликов непонимающе посмотрел на Шубина.

— Какое панибратство, это разберется суд. Вы влезли в опасную игру, товарищ солдат.

Шубин взял со стола пустой стакан, подошел вплотную к солдату, так, что уперся в него животом, и сказал, дыша ему в лицо:

— Дышите в стакан!

Куликов послушно взял стакан и начал дышать в него, как того требовал прапорщик. Через некоторое время Шубин забрал у него стакан, сунул туда хищный нос и стал нюхать.

— Ничего, — проворчал он, не учуяв запаха спиртного. — И не таких обламывали. Смотреть в глаза! Сейчас вы пойдете в камеру и будете там ждать трибунала, понятно? От двух до пяти я вам гарантирую!

Шубин сел на стул и затих. Через некоторое время он поднял глаза на Куликова и миролюбиво спросил:

— А ты знаешь, кто я?

— Нет, — пожал плечами тот.

— Ты находишься перед старшим офицером. Я был майором. Все случилось тогда из-за такого подонка, как ты, понял?

— Ага, — согласился Куликов.

— Я должен был выбирать одно из двух, — продолжал Шубин тихим голосом. — От этого выбора зависело многое. И я выбрал офицерскую честь! Не захотел становиться подонком, понимаешь, солдат?

— Ну да, — согласился Куликов с таинственным старшим офицером.

Некоторое время Шубин раскачивался на стуле, потом встал, подошел к задержанному и, презрительно ухмыльнувшись, сказал:

— Что вы можете знать об офицерской чести?

Куликов в очередной раз недоуменно пожал плечами:

— А зачем мне это?

— А затем, — угрожающе сказал Шубин, — что вы можете врать кому угодно, но только не мне, понятно? Мне стоит ухватиться за ниточку, и я распутаю весь клубок! Для таких, как вы, товарищ солдат, у нас в армии есть специальная статья! За неуставные отношения! От одного до трех, понятно?

— Что понятно?

— А то, — сказал Шубин, — что вы завтра пойдете под трибунал! За неуставные отношения с дочерью командующего и оскорбление старшего офицера!

— Кого я оскорбил? Это вас, что ли?

— Именно! — с вызовом сказал Шубин. — Вы очень догадливы, товарищ солдат! Но не учли одной мелочи, которая очень дорого будет вам стоить! В моем лице вы оскорбили весь офицерский корпус!

Куликов улыбнулся и сказал:

— Да как я мог оскорбить в вашем лице старшего офицера? Я ж даже еще анекдота не рассказал.

— Какого анекдота? — Шубин непонимающе вскинул глаза на солдата.

— А про осла. Хотите, расскажу?

Шубин некоторое время молча мерял шагами комнату, как будто что-то обдумывая. Можно прямо сейчас бросить наглого бойца в камеру. Но это будет его, Шубина, поражение. Логика, еще раз логика! Конечно, анекдот будет оскорбительный. Но никто же не слышит…

— Ну, что ж, давай, солдат, давай. Только хорошо подумай сначала. Я хочу тебе дать этот шанс, — задумчиво сказал Шубин. — От того, как ты его используешь, зависит твое будущее.

— Ага. Так вот, встретились в пустыне прапорщик и осел. «Ты кто?» — спрашивает осел. Прапорщик оглянулся вокруг и говорит: «Я офицер. А ты кто?». Осел тоже оглянулся и говорит: «А я лошадь!»

Не боится, сволочь! Улыбается. Вместо правосудия получается какая-то ерунда! Засядет теперь в голову этот анекдот, как заноза. Что-то неудачное дежурство сегодня.

— Ваш так называемый анекдот, товарищ солдат, был записан на звукозаписывающую аппаратуру, — сказал Шубин без особой уверенности. — И будет внесен в протокол и приобщен к делу.

Шубин прошел за барьер к журналу регистрации временно задержанных и уставился в него. Потом оторвался от журнала и устало произнес:

— Я давал тебе шанс. Я сделал все, что мог.

Тяжело поднявшись, Шубин подошел вплотную к Куликову и, прищурившись, стал в упор его разглядывать. Куликов отвел взгляд от болотно-зеленых глаз беспокойного прапорщика и уставился в пол. «Всем известна демоническая сила взгляда фюрера», — всплыла в голове Шубина фраза из фильма «Щит и меч», который недавно показывали в солдатском клубе. Шубин довольно усмехнулся.

— Ду ю спик инглиш? — внезапно спросил он Куликова.

— Ноу, — машинально ответил Куликов.

Шубин презрительно хмыкнул, как будто ему не хватало именно этого логического звена, и бросил:

— Руки за спину! Пошел в камеру!

Прапорщик Собакар был подавлен. Вообще-то Собакар был нормальным мужчиной лет тридцати и являл собой тот редчайший случай, когда солдаты хорошо относились к прапорщику. Но вот с патрулем у Собакара, как говорится, не заладилось и все. Уже несколько раз подряд с ним приключалась одна и та же история. В конце дня помощник начальника комендатуры старший лейтенант Крупа просил Собакара задержаться. Когда все выходили из комнаты, Крупа объявлял Собакару:

— Товарищ прапорщик, вы пьяны!

Никакие оправдания совершенно трезвого Собакара не имели значения. Прапорщик помещался на сутки в камеру временно задержанных для офицеров и прапорщиков. Причины такого поведения Крупы оставались загадкой для всех, включая самого Собакара. Может, это был природный цвет лица Собакара, напоминавший свежеизготовленный кирпич, может, это были какие-то тайные струны души самого старшего лейтенанта Крупы, которые нечаянно задел когда-то Собакар. В общем, заступая сегодня в патруль, Собакар грустно сообщил жене, что вернется, вероятно, через двое суток. И маршрут у него, кстати, всегда самый неприятный — второй. Он проходил по самой окраине городка, и в него было включено общежитие ПТУ.