И с привкусом соли на губах (СИ) - Скай Рин. Страница 39
— Протестую! — встревает Грон. — Никаких доказательств, кроме слов Костровой, не имеется. Проводница Зинченко утверждает, что не видела моего подзащитного в этом поезде вообще. Слова Костровой не имеют никакого смысла на данном заседании. Как и ее бывшего мужа, который потом якобы ее лечил.
— Суд удаляется на совещание! — бьет молотком судья. — Продолжим завтра, в девять утра.
Глава 20
Лиана
— Отвези меня к дочери! — требую немедленно, едва мы выходим из здания суда.
— Ты была недостаточно убедительна, Лиана, — хмурится Македов.
Он явно недоволен тем, что первым не догадался подкупить Зинченко и вообще упустил ее из виду.
— Пошшшел ты! — шиплю я на него. — Достаточно с меня унижений! Отдай Веронику и катись из нашей жизни навсегда!
— Мама! Мамотька, ну где зе ты была?!
Вероника обнимает меня крепко-крепко, а я прячу слезы, потому что очень боялась никогда больше не увидеть своего ребенка. Прижимаю ее, вдыхаю сладкий молочный запах.
— Я люблю тебя, милая. Больше никогда не уйду так надолго!
— А папотка где?
— Папа тоже тебя любит. Но он пока не сможет приехать к нам.
— Потему?
— Потому что у него дела. Но он нас очень любит и обязательно вернется. А мы должны его ждать!
— Я буду! — обещает смешная Вероника.
— И я…
Доберманы Македова доставили нас с Вероникой и Викой до офиса. Но мне было не до работы. В пентхаусе Полянского неделю никого не было и требовалось срочно возвращаться домой.
— Вик, я отблагодарю тебя тройной зарплатой за заботу о Веронике! Мне очень жаль, что так получилось… — я искренне благодарю бывшую любовницу Полянского за то, что не бросила дочь в трудной ситуации. — Ты можешь идти домой, после всего что пережила, тебе нужен отпуск.
— Ну как же я вас брошу, Лиан? Вы тоже в не лучшем состоянии, — улыбается мне Вика. — Давайте все вместе приберемся тут, приготовим ужин и успокоимся. Работа поможет нам пережить все это.
— Хорошо, Вик! Это то, что нам надо сейчас!
Ночью никак не могу заснуть. Мне холодно и одиноко в огромной квартире. Вероника давно спит, а я слоняюсь по дому, не находя себе места. Иду в спальню к Артему. Там до сих пор витает его запах. Я так скучаю по нему… Мне так его не хватает… И сегодня на суде я предала его. Воткнула нож в спину. Даже если мои слова никак не повлияют на приговор, все равно я признала факт изнасилования перед огромным количеством человек…
Подхожу к шкафу. Достаю костюм Артема. Обнимаю пиджак и брюки, словно его самого. Плачу. Какой же дурой я была! Он ухаживал за мной, пытался сделать мне хорошо, а я бежала от него, гнала всякий раз… а вот теперь бы все отдала, чтобы снова пережить, исправить прошлое, да поздно. Ничего не вернуть. Не забыть!
— … приговаривается к шести годам колонии общего режима. Приговор можно обжаловать в течение семи рабочих дней с момента провозглашения…
К шести?! Я не ослышалась? И не условка, как мы все на это рассчитывали, а настоящая тюрьма! Боже, да через шесть лет Веронике уже будет одиннадцать!
Приговор мы оба прослушали глядя друг другу в глаза. Я как могла поддерживала Артема. Но приговор слишком суров. Артем обескуражен не менее моего. Не представляю, каково ему сейчас.
— Нам надо увидится с Полянским, Арнольд, пожалуйста, помоги! Хоть пять минут нам должны дать!
— Должны, Лиан, я постараюсь. Посиди в коридоре.
Минут через двадцать меня зовут в помещение с решетками. Боюсь, что нас оставят прямо так, но конвоир отпирает замок.
Артем подхватывает меня на руки, кружит и целует одновременно. И я целую его и обнимаю неистово.
— Прости меня за то, что говорила на суде.
— Это ты меня прости малышка, что прошла через все это. Не оправдывайся. Я знаю, что Македов вынудил тебя. Он ответит за это, я клянусь тебе!
— Не надо о нем сейчас.
— Как доченька?
— Она скучает по тебе. Если бы я знала, что нам разрешат свидание, то привезла бы ее сюда.
— Не место ей на суде, Лиан. Лиан, продавай бизнес и уезжайте. Я не смогу вас защитить в эти года, а что придет в голову Македову неизвестно. Живите скромно заграницей, чтобы он не смог вас найти, затеряйтесь и пусть счет в банке обеспечит вам безбедную жизнь.
— Шесть лет Артем… это же так много! Неужели ничего нельзя сделать?
— Грон пообещал опротестовать приговор, может ему удастся скостить мне пару лет, но сесть придется. И, Лиан… я хотел попросить тебя.
— О чем?
— Не жди меня. Слышишь малышка? Ты молодая, красивая, если встретишь достойного мужчину, будь с ним. Прошу тебя!
— Да что ты такое говоришь, Артем? — возмущаюсь я.
— Я и так слишком много испортил тебе всего в жизни. Ты достойна счастья.
— Я буду счастлива только с тобой! Понял?! Мы с Вероникой дождемся тебя! Ты отсидишь сколько положено и вернешься к нам, слышишь, засранец?
Артем улыбается.
— О да, детка, мне нравится, когда ты говоришь, что я засранец. Я всегда знал, что ты у меня с огоньком!
— Еще с каким! — улыбаюсь и я. — Кроме шуток, Артем! Мы будем тебя ждать. И попробуй только к нам не вернуться!
Нашу идиллию нарушает конвоир.
— Время вышло. Девушка, на выход.
— Я люблю тебя! — быстро целую Артема в губы, а у самой такое опустошение в душе…
Эпилог
Артем
Четыре года спустя.
— Где именно болит? — наша медсестра из тюремного лазарета, дородная девушка пышных форм Наташа осторожно ощупывает мою кожу в правом нижнем углу живота.
Руки ее при этом слегка подрагивают. Она давно и упорно флиртует со мной, полная и не привлекательная. С носом-картошкой и мелкими близко-посаженными друг к другу глазами. Но даже если бы она была голливудской дивой с ногами от ушей, то я все равно не поддался бы на ее чары. Потому что меня ждут. Меня ждут две самые любимые женщины на свете. Лиана и Вероника. И предавать их даже чисто физически, не подключая ни разума ни чувств я не могу.
— Х-х-ха… — выдыхаю, морщусь от боли, когда ее ловкие пальцы сжимают внутренности, а потом резко отпускают их.
— А вот тут? — берет она слегка левее.
— Нет… только там боль. Последние несколько часов невыносимая. Из-за этого пришел.
Наташа оглядывает меня с ног до головы. Сидя в колонии, занятий спортом я не прекратил, постоянно держу себя в тонусе, слежу за здоровьем, насколько это возможно в моем положении.
Она берет мобильный телефон, включает фонарик на нем. Оттягивает поочередно мои веки. Не знаю, что она там хочет увидеть. Просит показать ей горло. Затем, долго и упорно выслушивает легкие стетоскопом. Меряет давление.
— Немного повышенное и пульс учащен. — комментирует медсестра. — А поясница болит?
— Да, перед этим два дня ломило. — подтверждаю ее догадку.
— На аппендицит похоже, — поворачивается она к сидящему рядом с нами на стуле конвоиру.
— Да это ерунда! — отмахивается от нее он.
— Угу. Если болит, то дело дрянь. Перитонит разовьется, и спасти не успеем.
— И чего делать? — хмурится конвойный еще больше.
— Вырезать… — пожимает она плечами.
— Ты сможешь?
— Нет, конечно! — фыркает Наташа, — Это тебе не бровь рассеченную зашить, и не гипс на перелом наложить. Это — целая операция. А если осложнение? Кровь придется перелить, или воспаление какое! Нет! — распаляется она от своих слов все больше, — я звоню в областной центр, пусть вышлют машину скорой помощи. Его спасать надо. И глаза мне его не нравятся. Печень не шалит у тебя? — а это уже ко мне оборачивается.
Я жму плечами. Там уже не поймешь, где болит.
— А без этого точно никак?
— Ты дурак что ли? — Наташа поворачивается обратно ко мне. — Ты ложись пока, сюда на кушетку. Если боль усилится, скажешь.
Она тянется к телефону.
Я опускаюсь на продавленную койку, заправленную белой казённой простыней. Прикрываю глаза. Мысленно благодарю небеса, что умею производить нужное впечатление на женщин. Иначе любая ерунда типа аппендицита на зоне может оказаться смертельной.