Нулевой портал (СИ) - Ракшина Наталья. Страница 25

— А… сколько случаев с должниками вы уже завершили? — полюбопытствовала девушка.

— За полтора года — пятнадцать. Ваша история — редкая сама по себе в том плане, что у меня одновременно нет других дел в работе. Осенью должников было трое сразу.

— Пятнадцать дел? Так много?!

— Смотря с чем сравнивать. В городах-милионниках, я думаю, нагрузка на кураторов гораздо выше, но и штат филиалов куда больше. А в городах-гигантах, скорее всего, не один такой филиал.

Настя мысленно согласилась. Да, а ведь если темпы роста населения сохранятся, то не позднее, чем через год, Сургут станет самым северным «полумилионником» на планете Земля!

— А в соседних городах есть ОМВО?..

— Насколько я знаю, ближайшее агентство только в Тюмени.

— То есть… — Настя пыталась поймать ускользающую мысль, — … в мелких населенных пунктах жителям сложнее гасить свои долги? Им ведь нужно приехать сюда, в Сургут, чтобы войти в один из порталов?

Игорь подтвердил предположение:

— Без входа в портал долг считается не актуализированным.

— Я не понимаю. Где, в таком случае, справедливость и какое-то равенство должников в правах? Какой-нибудь бабульке из Нижневартовска нужно ехать сюда и разбираться со своим долгом? А какие-то бедные страны? Только не говорите мне, что там у каждого жителя есть мобильный телефон. Значит, у человека без телефона нет возможности расплатиться, а его долг копится дальше, в поколениях потомков? Как его будут искать коллекторы?

Слегка повернув голову, куратор пристально посмотрел на Морозову, затем хмыкнул:

— Про другие страны я вам не скажу ничего. Система вроде как всеобщая, и совершенствуется она по мере развития коммуникаций. Елена говорила про телеграммы? Было и такое. Значит, звонят, кому могут. В Нижневартовске вот-вот появится ОМВО, там население уже перевалило за двести шестьдесят тысяч, а новый филиал открывается, когда цифра превысит триста. Так что через несколько лет ехать тамошним жителям никуда не придется. Вообще же мне кажется, справедливость и равенство достижимы только там, откуда не возвращаются. Может быть, там стало настолько тесно, что какие-то высшие силы приняли решение — взыскивать по долгам прямо на грешной Земле… При жизни понятие справедливости очень условно. Про равенство даже не заикайтесь, его нет в принципе.

Настя готова была в чем-то и как-то согласиться, но не до конца.

— Но раз вы не верите в справедливость, то зачем стали куратором?!

— Я как-то не планировал им стать. Мне позвонили так же, как вам, Анастасия. — Прозвучал ответ. — Я согласился выслушать и был морально готов к тому, что услышу. Я согласен со своим долгом, а возвращать его… уже некому. Поэтому я работаю в пресловутом коллекторском агентстве, на звонок из которого в лучшем случае реагирует один человек из тысячи, а порой — из нескольких десятков тысяч. Я хотя бы не зря живу сейчас.

Вот так. Некому, значит.

«Он кого-то убил?!»

— У сотрудников ОМВО есть свои страшные сказки. — Продолжал рассказывать хрипловатый голос. — В мегаполисах положительных реакций на звонок куда меньше… Так что гипотетическая бабулька из Нижневартовска откликнется гораздо быстрее, чем мажор из Москвы, и может быть, рванет в Сургут незамедлительно. У пожилых людей часто другое, собственное мерило ответственности… Кое-кто из наших старожилов утверждал, что аура неоплаченных долгов копится над крупными городами, как смог в летнюю жару. Давит, раздражает, въедается в души всем подряд, в особенности — людям с чувствительной психикой. Обволакивает человека, как кокон, через который не пробиться ничему — ни жалости, ни состраданию.

Есть метеозависимые люди, а есть… жестко зависимые от гнета негативных чувств, эмоций и скверных поступков, совершенных кем-то другим. Вся эта мерзость летает в воздухе на недоступном всеобщему восприятию уровне, делая таким людям больно.

— Вы… в самом деле так считаете?

— Не знаю. На меня не давят чужие поступки, достаточно своих собственных.

Слева от машины мелькали многочисленные дачные заборы и разноцветные огоньки гирлянд на тех домах, где дачники жили постоянно, предпочитая тишину городской суете. Вон, трубы дымят, печи топятся — у кого в доме, у кого в бане. Справа — лес, лес и еще раз лес, укутанный высокими сугробами. Настя не могла отделаться от ощущения, что между стволами сосен бегут, мелькают, распадаются и возникают снова причудливые очертания невиданных, жутких снежных зверей, и чьи-то глаза неотступно следят за одинокой машиной, направляющейся в сторону города.

Холодная зимняя тьма и затаившиеся снежные звери — так ли они страшны по сравнению с картиной, которую только что нарисовал Игорь?..

Настя не удивилась, когда хрипловатый голос произнес:

— У меня первый портал, Настя.

«Муки совести». Тот самый, который на жаргоне ОМВО Елена обозвала «Мусей».

Дом номер семьдесят два по проспекту Ленина — девятиэтажка, во двор которой и въехал «Ярис».

— Я быстро. Останетесь в машине или пойдете со мной?

— Пойду! — Морозова тут же надела вязаную шапочку. — Я… не хочу оставаться одна. Вы же сами сказали, что эксплуатируете меня, так уж до конца! Подержу вам дверь в подъезде, например.

— Уверены? Впрочем, вы врач… — не договорил Игорь, бросив на спутницу пытливый взгляд. — Не боитесь смотреть на физические недостатки пациентов?

— Обижаете. Не боюсь. — Фыркнула Настя.

Ответом был сдержанный кивок головой.

Один из подъездов, звонок в домофон, первый этаж. Видимо, здесь не спали и ждали обещанную воду, потому что дверь открылась сразу, как только мужчина с двумя канистрами и девушка поднялись по лестнице.

Настя шагнула вслед за Игорем на плетеный коврик у дверей, а когда куратор отступил в сторону и освободил обзор, невольно вздрогнула от неожиданности.

Та, кто отпирала гостям дверь, сейчас откатилась назад в инвалидном кресле, ловко маневрируя в узеньком пространстве прихожей. Женщина лет сорока, у которой не было обеих ног до колен, а кроме того — кисти левой руки. Короткая стрижка выкрашенных в черный цвет волос обрамляла лицо, которое раньше можно было считать красивым: до того, как правую сторону вместе с шеей обезобразили явные следы старых ожогов.

«Тут просится лазер!» — на автомате подумала Настя, и тут же мысленно шлепнула себя по губам. До лица ли, когда вот так, без ног и без руки?!

— Здрастье, Игорь Палыч! — проговорила женщина низким грудным голосом. — Неужто с подругой?!

Настю поразил этот голос. Двух предложений хватило, чтобы почувствовать, насколько они наполнены острым желанием жить. Как будто эти предложения были произнесены очень счастливым и уверенным в себе человеком. Невольно вспомнилась давешняя стычка с Эллой-Гринчем, вспомнилось постоянное ворчание Эллы с ее вечно недовольным лицом и ненавистью ко всему миру на фоне собственного благополучия, здоровья, красоты и отсутствия стесненности в денежных средствах. А здесь… Скромная прихожая со стенами, давно не знавшими ремонта, инвалидное кресло и… жизнерадостный голос, словно из какого-то другого мира. Кажется, что ссора с визажистом произошла неделю назад, а не сегодня утром… Впрочем, уже вчера — время-то приближалось к двум часам ночи. Навалилась усталость и желание немедленно упасть и уснуть где угодно — хоть тут, на коврике.

— С хорошей знакомой, Ольга Андреевна. — Спокойно поправил мужчина. — Куда поставить?

— Проходите, ребята! На кухню, на кухню! — женщина крутанула колеса кресла, давая проход. — Да разуваться не надо, я говорю! Чаю?

— Не нужно. — Через плечо Игорь мельком посмотрел на свою подопечную и заметил, что у той, похоже, слипаются глаза. — Мы сейчас уедем, поздно уже.

Он понес канистры в указанное место, Настя осталась стоять и… вдруг услышала то, чего никак не ожидала здесь услышать: детский плач.

— Петька раскричался. — В жизнерадостном голосе прозвучали самые разные оттенки: от волнения до бесконечной любви. — Уедете, я его успокою. Вот не может пить другую воду, кроме этой родниковой, сразу живот болит! Хоть верь, хоть не верь.