Нулевой портал (СИ) - Ракшина Наталья. Страница 38

— А могут не захотеть! — подхватил он. — Во всем, что касается мира духов, ханты и манси очень осторожны. В христианскую веру-то они ассимилировались, но на уровне этакого синтеза понятий. Кстати, когда и где встретимся?..

Услышав про первую половину дня, профессор утвердительно тряхнул каштановыми кудрями:

— Отлично.

Потом он повернулся к Насте:

— Не думаю, что ваша семья пересекалась как-то с находками Холмогорского клада, тут что-то другое… Соседка ваша могла бы кое-что порассказать, но, как говорится, не сегодня.

— А… воронье перо в конверте?

— Я уточнял в музее. Какие там знающие люди работают — что не спроси, все расскажут! Ворона у обских угров — священная птица, покровительница детей и женщин. Дети же писают, верно?

Игорь и Настя переглянулись.

— Все писают, а дети — особенно. — Проникновенно подтвердил Игорь. — А причем тут ворона?

Упоминание о детских неожиданностях не смутило профессора. Он подвинул к себе тарелку с жареной картошкой и жизнерадостно потер руки в предвкушении трапезы.

— Ворона тут при всем! Содержимое детской люльки — мокрый цап, — стружка из мягкой древесины, в которую писал малыш, — выносилась из чума и складировалась под пенек где-нибудь на окраине поселения. Вот вернулась ворона с юга, а в здешних краях еще, представьте себе, зима! Что делать бедной птичке? Она забиралась в кучку этого преющего цапа, грела свои сиротские замерзшие лапки, да приговаривала: «Кар-р! Пусть рождается больше мальчиков и девочек! Когда я прилечу снова, будет, где лапки погреть»! Замечательная добрая птица, несущая весну, не то, что зломрачные вороны в европейских страшилках, которые вечно каркают про несчастье и пророчат неприятности. Прилетела — все, весна настала, злые силы — долой, все рады без ума. Как-то так.

Яркий образ вороны, греющей лапки в детских писюльках, развеселил всех троих. Для чего, все-таки, в конверт положили воронье перо, да еще и от белой, редчайшей, птицы?

— А про это в музее не знают, увы. — Профессор протер тарелку корочкой хлеба. Настя заподозрила, что ужинай он в одиночестве, тарелка была бы облизана самым простецким способом. — Я тоже думаю, что это какой-то ритуал, но определенно не из черной магии.

— Ну да, как-то не солидно. — Согласился Игорь. — Опилки из люльки, мерзнущие лапки и зло — плохое сочетание.

— Я вот что думаю про поведение вашей внутренней эквы, Анастасия. — Лозинский воздел руку с вилкой, как с указкой. — Она долго находилась… в, так скажем, законсервированном виде. Проснулась. Спросонья начала обживаться или, вернее, спотыкаясь ходить по комнате, как многие из нас с утра пораньше. Свет включить… найти штаны… или халат… глянуть за окно, что там за погода… Обыденные действия, среди которых она постепенно обретала себя, пробовала силы в вашем теле. И в то же время она — не простой фрагмент чьей-то души, а весьма высокоорганизованная сущность, и доступ у этой сущности к высшим материям имеется.

Игорь с интересом в голосе подхватил идею:

— То по-русски говорит, то по-хантыйски? То такие вещи выдает, о которых хозяйка тела даже знать не может?

— Во! — профессор-ковбой ткнул вилкой куда-то в сторону темного квадрата окна. — Именно! Я сейчас нагло перевру смысл теории Вернадского о ноосфере, но есть некая сфера, где болтается куча информации, и эта информация кому-то доступна — в частности, тому тонкому миру, с которым пересекается нулевой портал. Сунула эква нос в персональный канал — поймала сведения, выдала, даже правду-матку резала в глаза, развлекаясь. Как в случае с женихом-жуликом у клиентки клиники. Нечто подобное я уже видел.

Во всяком случае, такое рассуждение выглядело правдоподобно, Настя готова была это признать.

Договорились, что Лозинский приедет завтра часам к одиннадцати утра прямо на Каменный Мыс, где уже должны быть Игорь и Настя. Во второй половине дня нужно заняться знакомствами Евгении Викторовны. Предложение Антона, — переодеться в старушку, чтобы втереться в доверие к другим старушкам, — было встречено без энтузиазма.

— Ты посмотри на себя, какая из тебя старушка! — укоризненно заметил Настин куратор.

Профессор набычился и поиграл бицепсами:

— Я в самодеятельности участвовал, между прочим! Старушка такая, мощная, хорошо сохранившаяся, спортивная!

Внезапно Настя поняла, что оба они, и этот лось-профессор, и Игорь, играют, словно хотят поднять ей настроение и как-то приободрить. Как… смертельно больную?! Ей стало не по себе. Спросить бы, что они скрывают — так ведь могут и ответить.

Настя промолчала, сделав вид, что больше всего ее интересует пригоревшая картошка на сковороде, которую для начала надо хотя бы залить водой.

Когда мужчины вышли в прихожую, у девушки заныло сердце: сейчас ей придется остаться одной, а это ужасно! Профессор попрощался, собравшись ночевать в гостинице, и затопотал вниз по лестнице. И только тогда девушка заметила около обувной тумбочки чей-то рюкзак:

— Он оставил…

— Не он. Я воспользуюсь вашим гостеприимством, Настя. Не думаю, что вы захотите оставаться в одиночестве. — Показал Игорь на рюкзак. — С собой у меня всякие мелочи.

— Спасибо! — Морозова откликнулась с искренней благодарностью. — Я… вы правы. Мне страшно. Я не знаю, как она себя проявит в следующий раз, а в вашем присутствии намного легче себя контролировать.

— Тогда ложитесь спать. Не будет лишним.

Настя как будто услышала то, что куратор не высказал из деликатности. Она догадывалась, что выглядит не лучшим образом — бледная, растрепанная. В придачу — жирное пятно на джинсах! Совсем опустилась за три дня…

Она боязливо вступила в душевую кабину, но сегодня влажный туман не прятал в глубине зеркала никаких призраков. Приняв душ и пожелав гостю доброй ночи, Настя ушла в спальню и немедленно посмотрела на трюмо — источник обнаруженного Лозинским «сквозняка». Подросло пятно? Если да, то почти незаметно, надо заново обвести контур, тогда утром будет ясно.

Сказано — сделано. И уже как-то обыденно сделано, как будто не третий день продолжается свистопляска с эквой, чужим отражением и секретами бабы Лиды на пару с бабушкой, а третий месяц… Как в кино, в самом деле! И то, что сейчас в соседней комнате устраивается на диване Игорь под фальшивой фамилией Нефедов, совсем не смущало и не пугало, что бы он там не совершил в своем прошлом…

Настя даже волосы не высушила — так хотела спать, а уснула она немедленно. Сны приходили сумбурные и какие-то обрывочные, словно кто-то «прыгал» по каналам телевидения, переключая с одного на другой и нигде не задерживаясь, потому что не мог найти достойную интересную передачу для просмотра.

Около часу ночи она проснулась из-за громкой музыки. Форточку с вечера девушка так и не закрыла, а потому смогла услышать, как у подъезда с визгом тормозов остановилась припозднившаяся машина, из которой донеслось на весь двор:

«Бродит по ночам,

Ищет свой причал,

Носит тяжкий груз на своих плечах…

И куда б ни шел коммивояжер, –

«Продают лишь грусть, кто покой нашел…»

Прим. авт.: песня группы «Кукрыниксы», «Коммивояжер». Слова и музыка: А. Горшенев, альбом «Артист».

Настя встала и подошла к окну — закрыть форточку. В морозном воздухе звуки разлетаются особенно далеко и звонко. Какой-то сосед уже вышел на балкон, чтобы гаркнуть на поздних гуляк:

— Хорош шуметь! Тут люди спят и дети тоже!

Гуляки в долгу не остались, заржав в дополнение к музыке:

— Дядя, дети у тебя отдельно от людей?!

— Ах, ты…

Не дожидаясь финала словесной баталии, Настя закрыла форточку, но обрывок куплета все же успела услышать:

«Мне платить нечем,

А твой товар вечен,

И моя жизнь скоро встанет на аукцион…»

Слова незнакомой песни навеяли чувство острой тревоги.

Жизнь. Аукцион. Продают грусть…Нечем платить?!

Морозова крутилась с боку на бок, никак не находя удобную позу. Никогда же не было проблем со сном, а тут три дня стресса — и на тебе! Но сон все-таки пришел, поверхностный, как корявые стежки по краям неумело наложенной заплаты. Сквозь него то и дело прорывался навязчивый звук, но совсем не музыка, а какое-то шарканье тапочек по ламинату. Игорь?.. Нет, это не может быть он, не мужская походка…