Заберите вашего сына (СИ) - Мелевич Яна. Страница 63

— Доронов… — едва слышимый хриплый голос, заставивший меня подойти ближе. — И как? Ощущаешь себя победителем? Твой отец должен радоваться…

Для больного и несчастного он слишком много говорил. Я нахмурился, коснувшись перекладины на его кровати, чуть сжав ее пальцами и сделал шаг в сторону, подпуская Максима Анатольевича ближе.

— Алексей Германович, вы помните меня? — поинтересовался Оленев, дождавшись безразличного кивка головой. Диктофон в руке следователя показательно лег на стол включённым, и Максим Анатольевич снова заговорил:

— Я бы хотел задать вам несколько вопросов касательно нападения на вас.

Терпеливое ожидание — не моя сильная сторона. Да Цирков не слишком шел на контакт. На вопрос просто в очередной раз кивнул, чуть приподняв руку. Жалкий, просто обычный жалкий человек, прикованный к постели какой-то пулей. Зачем я вообще сюда пришел?

— Вы помните, как все произошло?

Мой взгляд переместился на пустую койку рядом с окном, в котором в очередной раз мелькнула медсестра, коршуном наблюдавшая за нашими действиями. У дверей охрана, они каждые тридцать минут делали обход и сменяли друг друга. Я крепче сжал перекладину, чувствую такой же холод на коже, как тогда у Лили. Даже эмоции схожи — злость и ярость. Алексей в сотый раз повторял слабым голосом, щебеча что-то там насчет: вышел с охраной, а тут псих с пистолетом давай палить. Знали ли он нападавшего? Безусловно нет. Было ли это связано с прошлыми событиями? Тоже не в курсе.

— Возможно конкуренты… — выдохнул очередную чушь Цирков, с трудом вздохнув и именно в этот момент я просто не выдержал. Переместил руку ему на горло, чуть сжав пальцы и вдавливая этого гада в подушку. Максим среагировал почти сразу: дернулся и попытался отцепить мою руку, прорычав:

— Доронов, отпусти его немедленно!

А я смотрел в эти, налившиеся кровью и страхом, блеклые глазенки, распахнувшиеся от вида моего перекошенного лица и наслаждался его ужасом. Давай-давай, таракан, шевели мозгами.

Пульс на мониторе дернулся, но до тревоги дело еще не дошло. Вот если сожму сильнее руку…

— Котов? Помнишь эту фамилию, с*ка? — прорычал я, усиливая нажим и Цирков захрипел. Несмотря на потуги Максима, я железобетонной хваткой вцепился в Алексея, не собираясь его отпускать.

— Липкова, Смольчук, Алмазова, Зеленый слон, мой отец и Дмитрий Заворконский! Как?! Как они связаны! — заорал я, ощущая, как меня накрывает кровавая пелена.

Не слышу, как пищат аппараты, а Оленеву с трудом удается отодрать меня от хрипящего на последнем издыхании Алексея. В палату врывается медсестра и его охрана. Схватившая меня под руку. Максим Анатольевич что-то кричит, но у меня будто уши заложило. Я ничего не могу разобрать.

— Доронов! Доронов, ты слышишь? Амир! — меня тряхнули раз, другой. Ощущаю боль в заломленной руке и только после понимаю, что дал волю всему накопившемуся за это время гневу. С трудом пытаюсь справиться с ним, чувствую, как слабнет хватка у охранников Алексея, а Максим что-то рычит им насчет того, чтобы отошли.

Смотрю на Циркова, подле которого хлопочет отчаянно медсестра в красном больничном костюме и вижу его взгляд. Одновременно испуганный и торжествующий. Он даже тихо смеется, а затем начинает отчаянно кашлять, с трудом способный вынести это.

— Выйдите немедля! — орет медсестра, указывая нам дверь, и я сжимаю руки, готовый разорвать гада. Ничего не остается, это бесполезная трата времени. Уже разворачиваюсь было к выходу, чувствуя подталкивание в спину Оленева и делаю ровно один шаг, когда Алексей выдыхает:

— Он ищет деньги, что мы спрятали.

Мы замираем одновременно. Медсестра пытается уговорить Циркова не волноваться, что-то вводит через шприц, но меня интересует не это. Иду обратно, отталкивая со своего пути выступившую было охрану, а Максим не дает им приблизиться, идя за мной. Не обращаю внимания на возмущение медсестры, оказываясь совсем близко, когда он манит, шепча:

— На том участке земли… в лесах у заброшенной деревни… Мы там спрятали деньги. Коллекционные монеты, цена которых от ста тысяч рублей по нынешнему времени, — его пальцы едва касаются моего рукава, а я все еще непонимающе смотрю на него и ошарашенно хлопаю ресницами. И рядом Оленев застыл, переводя взгляд с меня на Циркова.

— Причем тут я? И о ком ты говоришь? — задаю вопросы, на что Алексей, прикрыв глаза, усмехается, будто не я только что его тут придушить пытался. И мне вновь хочется это сделать.

— Он думает ты знаешь… Ненавидит тебя… Считает твоя семья погубила его, — шепот все невнятнее, а Цирков уже на грани сна.

— Алексей Германович под действием снотворного, прошу вас выйти из палаты, — вновь подает голос медсестра.

— Пойдем, — тихо зовет Оленев, подталкивая к выходу. Киваю, делая шаг на выход, но внезапно чувствую хватку на запястье и с удивлением оборачиваюсь на Алексея, схватившего меня за руку. Цирков еще не спит, более того, несмотря на вскрики медсестры даже приподнялся, глядя мне прямо в глаза и выдыхает, смеясь:

— Крыса. Среди людей твоего отца есть крыса, Доронов. И у вас скоро не останется никакого выбора.

Его смех все еще стоял в моих ушах. Противный, тихий, но такой довольный собой. И пока мы спускаемся, выходя из здания, в едва разыгравшуюся метель, до меня наконец доходят его слова.

Почему я раньше этого не понял? Взрыв на заводе, все эти попытки похищения, нападение на Лилю и ее квартиру, идиотские послания на почту. Я никогда не сомневался в людях своего отца и всецело им доверял, как себе. Даже мысли не допускал о том, что кто-то может оказаться предателем. Увольнял не самых приближенных лиц, считая это лишь человеческим фактором. Но ведь когда факторов много — это уже система, верно?

— Доронов? — зовет меня Максим и оборачиваюсь, поднимая на него взгляд. — Что делать будешь?

Я крепко сжал кулак, с трудом процедив:

— Найду крысу.

Оленев смотрит на меня внимательным, почти профессиональным взглядом. Он уже все понял и сделал для себя выводы. Подойдя ближе, положил ладонь мне на плечо, чуть повернувшись, шепнув тихо:

— Ты же понимаешь, что в случае чего, я тебя упеку за решетку?

Ответить не успеваю, потому что у меня вновь вибрирует айфон. Добираюсь до него во внутреннем кармане и с удивлением вижу на экране имя Антонины Васильевны. Странно, я думал она сегодня со мной уже не будет общаться. Особенно, после концерта в палате Лили.

— Алло?

«Амир Давидович?»

Голос незнакомый, мужской. Похож на Оленевский — такой же четкий, привыкший отдавать приказы. Хмурюсь и в очередной раз смотрю на экран, но там по-прежнему номер бабушки Лили, а я все меньше понимаю, спускаясь по ступенькам вниз.

— Да я, а кто это?

«Старший оперуполномоченный Иванцев. Вы указаны в этом телефоне, как зять Антонины Васильевны. Больше мы не до кого ни дозвонились, а ввиду сложившихся обстоятельств должны сообщить…»

Нет-нет-нет, только не снова. Вдыхаю через нос холодный воздух, обжигающий легкие, и прикрываю глаза, слыша скрип снега от шагов Максима рядом.

«Да что вы мне зятя пугаете. Сейчас надумает, что бабка тут померла и внучку переполошит. Кавказцы знаешь какие нервные? Не знаешь? А я вот знаю. Что ты головушкой своей качаешь, оперок, час на вызов ехали. У-у-у, Берии на вас нет. Амир! Не слушай их! Лучше панику поднимай!» — я слышу голос Антонины Васильевны. Ей пытаются возразить, но она совершенно никого не слушает. Судя по шуму, крикам, отбирает свой телефон у полицейских и пыхтит в трубку:

«Амир, они все украли»

С облегчением приходит паника и я переглядываюсь с Оленевым, переспрашиваю:

— Все?

«Да! Всю квартиру перевернули. Документы Дмитрия, все копии, документы, компьютеры — все начисто вынесли, пока мы с тобой в больнице были!»

Крыса не просто близко. Она практически сидит на нашей с отцом груди, потому что квартиру Лили охраняли не просто наши люди. Те, кому мы всегда беззаветно доверяли. А если точнее, то это был всего один человек, слишком часто ошибавшийся в последнее время.