Заберите вашего сына (СИ) - Мелевич Яна. Страница 64

— Антонина Васильевна, я перезвоню, — бросаю трубку раньше, чем она успевает возразить и широким шагом иду к машине, у которой курит Григорий. От одного моего вида водитель вздрагивает, вскидывая удивленно бровь:

— Амир Давидович?

— Где сейчас начальник службы безопасности моего отца? — спрашиваю вкрадчиво и Гоша озадаченно наклоняет голову на бок. Затем тянется к телефону, бормоча:

— Вроде же Семен Андреевич должен был охранять Лилию Дмитриевну в больнице…

Зрачки Максима Анатольевича расширяются, особенно, когда он видит мое лицо. Сжимаю айфон с невероятной силой, что трескается экран и я бросаюсь к машине, забираясь в салон.

— Амир, я вызову наряд! — кричит мне Оленев.

ОМОН, наряд, ФСБ — всех зови. Потому что, если Лили там не окажется, я эту крысу из-под земли достану и убью. Клянусь.

Глава 34

Лиля

Я смотрела на стену своей палаты, игнорируя любые попытки заговорить со мной. Не обращала внимания ни на медсестру, пытавшуюся уговорить меня пообедать, ни на бабушку, цыкающую от недовольства совсем рядом. Наплевать, не хочу. Просто оставьте меня одну сейчас.

«С этого дня ты заканчиваешь свою идиотскую беготню по подворотням. Никаких больше сенсаций, громких дел, погони за преступниками. Ты меня поняла?»

Смаргиваю подступившие к глазам слезы и плотнее зарываюсь в больничную подушку. В нос попадает запах чистого, свежего постельного белье.

— Лиль, он успокоится. Просто перенервничал парень, тебе бы понять его, — бабушкин голос сочится сочувствием, но мне почему-то от этого сейчас не легче. Она кладет руку поверх одеяла, которым я накрылась с головой и лежу вот так уже больше часа…

— Лилечка…

— Ты ведь также думаешь? — выдыхаю тихо и бабушка замолкает. А я пытаюсь проглотить ужасный ком в горле, потому что до меня доходит осознание произнесенных Амиром слов.

«Ты не журналистка, Лиля. Ты просто капризная, глупая и совершенно неуправляемая девчонка, привыкшая беспечно относиться к собственной жизни»

Первый всхлип в очередной раз заставляет медсестру вздохнуть рядом, а бабушка подскакивает со своего стула.

— Лиль…

— Ведь так, да? — я резко откидываю одеяло и приподнимаюсь в постели, смотря на испуганное лицо бабушки сквозь пелену слез.

Пальцы до боли сжимают простынь, а медсестра суетится рядом. Что-то шепчет про успокоительные, но никто на нее не реагирует. Я просто смотрю в такие карие глаза и понимаю — да. Она тоже разделяет мнение Амира. Для них с мамой все выглядит именно так. Ни на что не годная внука и дочка, которая даже фотографировать нормально не умеет!

— Лиля, — чуть строже произносит бабушка, пытаясь взять контроль. Пытается выглядеть спокойной, однако ее ухоженные, красивые руки дрожат. Странно, когда я в детстве смотрела на них, мне казалось ничто не способно вывести мою бабушку из равновесия. А нет, оказывается может.

— Тебе нужно успокоиться и хорошенько подумать, — она делает жест рукой, за которым прослеживаю взглядом вновь до стены.

Интересно, они когда-нибудь бы мне сказали, что разочарованы во мне? Или молчали бы, пока вот такой «благодетель» не вздумал бы сообщить очередную правду-матку? Полагаю, да, по бегающим глазам моей бабушки видно.

— Хочу остаться одна. — тихо, но четко произношу, не желая больше разговаривать с ними.

— Цветочек…

— Я же сказала: хочу остаться одна! — чуть повышаю голос и добавляю металла в голос.

Этому трюку я научилась, как не смешно, у Амира. Его манера разговора с подчиненными по телефону — никогда не отмечала этих деталей. За маской беспечного дурачка всегда прятался холодный, расчетливый бизнесмен. Которого я, судя по всему, страшно позорю. Или расстраиваю и доставляю проблемы.

«Я поклялся тебе, что буду защищать тебя. Даже от самой себя. И если после этого ты будешь меня ненавидеть — мне плевать»

Меня или себя, Амир? Кого из нас ты защищаешь? Свою репутацию? Не хочешь связывать жизнь с рыжей ни на что ни годной дурочкой? И хочется, и колется: невеста хороша, ее лишь нужно немного подправить и подмять под себя. Всего делов-то.

— Лиль, ты сейчас себе голову надуришь всякой чушью, — снова пытается вмешаться в мои мысли бабушка, но я больше не желаю ее слушать. Закрываю руками уши, мотая головой. Чувствую сухие руки на своих, попытки отодрать мои ладони и достучаться до моего сознания. Отталкиваю ее в сторону, и удивленная бабушка едва не падает. Медсестра вовремя успевает подхватить, а я смотрю в ошарашенное лицо и злость буквально душит меня изнутри.

Ненавижу. Вас всех ненавижу. Тебя, маму, Амира.

Особенно его, ведь пока он не появился — я была счастлива. Была свободна, жила в своем идеальном мире, пусть даже лживом и неправильном. Доронов со своей глупой красивой улыбкой, мягким смехом отравил мои мысли и теперь я уже не знаю кто я.

— Не хочу тебя видеть, — прошипела бабушке, видя. Как она вздрогнула. Знала, что причиняю ей боль, но ничего поделать не смогла. — Никогда, уходи! И его с собой забирай! — крикнула с такой яростью, казалось стеклопакеты задрожали, готовые вот-вот рассыпаться на осколки.

Надо отдать моей бабушке должное. Она выпрямляется, поправляя халат и смотрит на меня прямо. Всего на секунду в моей голове мелькает сомнение, а от пристального взора хочется поежиться. Губы поджаты, голос тихий, вкрадчивый. И очень-очень спокойный.

— Когда успокоишься и хорошо подумаешь, то пожалеешь об этих словах, Лиль. Потому что, чтобы мы не делали — все это было ради тебя, — разворачиваясь на каблуках, выходит из палаты с гордо поднятой головой.

Как истинная леди — с достоинством, которому могла бы позавидовать сама королева. И стоит двери захлопнуться, истерика в очередной раз накатывает на меня, и я скрючиваюсь, утыкаясь носом в скомканное одеяло.

Сколько раз позже я пожалею о своих жестоких словах? Возможно умей мы заглядывать наперед, я бы десять раз подумала, допуская подобные мысли к своей голове.

— Лилия Дмитриевна, принести вам успокоительное? — мягкий голос медсестры врывается в бессвязный поток всхлипов и задушенных рыданий. Сил хватает только на то, чтобы кивнуть. Девушка выходит следом за бабушкой из палаты, а я падаю обратно на подушку и смотрю в светлый потолок, считая софиты.

Один, два, три, четыре, пять…

— Тук-тук.

Сколько я так пролежала? Ошарашенно поворачиваю голову и замечаю знакомый карий взгляд. Улыбка Миши — солнце посреди хмурого дня, особенно, когда он проходит внутрь и с любопытством оглядывает палату.

— Пустишь? Мне сказали можно тебя ненадолго потревожить, пока не уснешь, — он машет рукой, а в пальцах у него букет белых лилий.

Проследив взглядом от него до своей руки, осознаю, что медсестра успела вернуться и поставить капельницу. Через катетер медленно капает лекарство, а я даже не успела понять, когда мне ее установили. Настолько сильно погрузилась в свои мысли, что не услышала повторных мягких шагов.

— Привет, — слабо улыбаюсь, чувствуя легкую усталость и слабость во всем теле. Видимо снотворное начало действовать. Интересно, почему мне не ввели сразу шприцом? Наверное, решили дозировать.

— Принес тебе цветы, первый, видимо, до тебя не донесли.

Миша носится по палате, ища емкость под цветы. Затем выбегает, видимо прося у кого-то вазу и через несколько минут возвращается, гордо демонстрируя букет в прозрачном хрустале. Внутри плещется вода и эта дивная красота оказывается у меня на тумбе, прямо под рукой. Только ни смотреть на них, ни восхищаться ими не хочется от слова «совсем». Более того, при взгляде на них становиться невероятно больно. Будто кто-то в раз перекрыл кислород и сдавил сонную артерию, не давая крови поступать к мозгу.

— Первый? — шепчу тихо, протягивая дрожащие пальцы к нежным лепесткам, но рука безвольно падает на постель, подле которой садиться Михаил. Он кивает, хмуря брови и качая головой.

— Я утром заходил, но твой парень сказал тебя не беспокоить. Сегодня увидел его в ведре неподалеку от лифта. Видимо он у тебя ревнивый, — Серов слабо улыбается. А мне нисколько не смешно. Делаю вдох, хочется сказать что-то злое, но разум затуманен, мысли в голове путаются. Веки тяжелеют, но пока в сознании и замечаю, как Миша наклонился.